Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

— Эй, Анастасис, отгрызут тебе мыши усы!

У Анастасиса были маленькие усики ниточкой. Сам он был низкорослый, крепко сбитый, чернявый и здоровый, как бык. От него пахло выгребной ямой, одежда пропиталась слизью жухлого изюма. Погрузку и разгрузку изюма производил он сам, и Исидор заносил это ему в счет.

В начале войны Анастасис отбывал военную службу на складах 6-го госпиталя. Когда немцы подходили к Афинам, он уволок вещи со склада к себе домой. Жил он на квартире у хозяйки кабаре Тасии, на которой потом и женился. Однако вскоре на Анастасиса донесли, и немцы отобрали у него все похищенное.

Когда он впервые пришел в магазин, своего капитала у него не было. Но уже через три месяца половина вложений магазина принадлежала ему. Тем не менее он получал только тридцать процентов прибыли, потому что владельцем магазина оставался все-таки Исидор, и если бы он захотел, он мог бы выставить Анастасиса за дверь. Иногда в отсутствие Исидора Анастасиса прорывало:

— Все, черт их побери, все сидят на моей шее! Им, видите ли, нужно переждать бурю. А я? Для меня сейчас самое время выбиться в люди. Этот бездельник работает только на свой желудок, а я, болван, вкладываю деньги в оборот магазина. Через два-три месяца весь оборот будет держаться за счет капитала Анастасиса, а сам Анастасис будет по-прежнему получать тридцать процентов. Вот оно как!

Болтовню в магазине Анастасис слушал неохотно, но когда Исидор переводил речь на политику, Анастасис не выдерживал:

— Эй! Что вы делаете? Погубить меня хотите? Бросьте этот разговор. Заткнись и ты, развалина! — Он хватал Манолакиса за горло. — Не сегодня-завтра подохнешь, а туда же, в политику полез! Думали бы вы лучше о своем кармане, чем рассуждать о политике!

Каждый вечер Исидор покупал газету за счет магазина. Если продавец газет приходил в отсутствие Исидора, Анастасис пинками выставлял его за дверь.

— Пошел вон! И заруби себе на носу: чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Однажды в магазин пришли с обыском немцы. Анастасис пожелтел, как лимон.

Когда немцы ушли, он завопил:

— Говорите, что вы натворили! Достукались! Дожили, гестапо является! Мама родная, они в гроб решили меня загнать!..

Но испуг был напрасный. Немцы учинили поголовный обыск во всех магазинах и жилых домах квартала. Позже узнали и причину: ночью бежали двенадцать пленных англичан, большинство из них — офицеры.

Анастасис воспрянул.

— Вот мерзавцы! Всех их сцапают, помяните мое слово. А я уж думал, Исидор, что этот старикашка набедокурил и полетят наши бедные головы. Время сейчас такое…

— Плохо, милый Анастасис, очень плохо, — говорил Исидор. — Так потерять самообладание…

— Да нет, Исидор, я, видишь ли, думал, что эта поганка… Шутка ли? Я уже погорел однажды…

— Ну уж, и погорел!

— А ты думал, Исидор! Если б тогда вышло со складом, у меня сейчас был бы свой магазин. Чтоб им пусто было, разорили меня, подлецы!

Вторую облаву на англичан устроили в тот же вечер. Немцы обещали крупную награду за каждого пойманного англичанина, за офицера двойную. Укрывателям расстрел на месте.

— Слава богу, пронесло! — Анастасис перекрестился.

— А если какой-нибудь беглец явится в магазин?

— Типун тебе на язык, Исидор! Для него самого лучше не являться.

— А что бы ты тогда сделал, Анастасис?

— Что за вопрос! За ушко да на солнышко!

— Но ведь это предательство!

— Чепуха! Что для нас какой-то английский солдат? А для меня, ребята, это… Во-первых, свою шкуру спасу. И, во-вторых, награду получу! Мало, что ли?

III

Теперь Космас жил на углу той же улицы. Большой трехэтажный дом принадлежал судье Кацотакису. Первый этаж и подвал снимали купцы. На втором этаже находились кабинет судьи и его библиотека. Там же был большой зал-гостиная. Судья со своей семьей жил на третьем этаже.

Комната, которую снял Космас, была расположена в пристройке между вторым и третьим этажами, возле железной винтовой лестницы, поднимавшейся до самой крыши.

Судья оказался старичком, сохранившим кое-что от довоенного благополучия: золотые очки, часы с двойной крышкой, на золотой цепочке, цилиндр и галстук-бабочку. Наблюдая, как величественно спускается он по лестнице, можно было подумать, что внизу, у подъезда, его ждут лимузин и лакей в белых перчатках.

Жена судьи, госпожа Георгия, была намного моложе своего мужа. Ее облик еще не утратил следов былой красоты. Длинные изогнутые брови, пышные волосы, стройная, тонкая фигура. И хотя ее лицо, лицо пожилой женщины, уже потеряло свежесть, оно все же привлекало взгляд классической правильностью своих черт. Прежними остались манеры, походка, движения рук, улыбка, утонченность речи — все это напоминало далекие и счастливые годы ее весны.

Дочь унаследовала красоту матери. Космас еще не видел ее, но был о ней наслышан: все бакалейщики улицы сгорали от любви к дочери судьи. Манолакис сказал, что она удивительно похожа на Джованну. Это был единственный случай, когда Анастасис слушал его, не жалея о потерянном времени.

— Хороша! Всего капитала не пожалел бы!

В его устах это было наивысшей похвалой.

Был у судьи и сын Джери, студент Высшей школы экономики и торговли. Космас видел его мельком раза два: высокий, худой юноша с белокурой шевелюрой торопливо сбегал по лестнице.

По пятницам в доме Кацотакисов устраивались вечера, на которые приглашались старые и новые друзья семьи. Расходы по ужину брали на себя гости. Все они были купцы, поклонники Кити. Когда-то салон Кацотакиса посещал Исидор: некоторое время он снимал комнату, в которой сейчас жил Космас. Но потом его вытеснил новый гость — торговец сыром Бевас. И появился Бевас в тот самый момент, когда Исидор уже расставил сети своей интриги. О том, как это произошло, Исидор рассказывал каждый раз по-новому.

У Беваса был магазин в доме судьи — большое угловое помещение с четырьмя дверьми. До Беваса им владел оптовый торговец, но он обанкротился и накануне войны покончил самоубийством.

На антресолях магазина была дверца, выходившая в кабинет судьи, запиралась она со стороны кабинета. Через эту дверцу по ночам спускались в магазин члены семьи Кацотакиса и понемногу уносили с собой отборные сыры и масло. Торговец почуял неладное.

Однажды ночью, оставшись в магазине, он поймал госпожу Георгию и ее дочь на месте преступления. Мать он сразу же отпустил, но дочь задержал и, как злорадно рассказывал Исидор, выпустил ее только под утро через центральный выход. Кто знает, была ли в этой истории хоть крупица правды! Во всяком случае, Бевас был одним из завсегдатаев в салоне старого судьи.

Как-то раз в лавчонку Исидора зашла Кити. На улице стояла жара. Кити была в узком бежевом платьице с короткими рукавами. В магазине находились Анастасис, Манолакис и Космас. Анастасис с Манолакисом перемешивали изюм. При появлении девушки они оставили мешки. Манолакис галантно поклонился.

— Наконец-то, мадемуазель Кити… Наконец-то мы видим вас в нашем магазине…

И улыбнулся, обнажив два желтых, искрошенных клыка, торчавших на голых деснах.

Кити была красива. Сама молодость! Шоколадный загар, черные горячие глаза. Половину лица закрывали густые каштановые волосы, мягкой волной ниспадавшие на лоб и покрывавшие плечи.

Она пришла за Космасом. В его комнате осталась швейная машинка, сейчас она понадобилась. Дом находился в ста метрах от магазина. Шагая рядом с Кити, Космас чувствовал на себе взгляды бакалейщиков, хитро и нагло рассматривавших их из-за дверей и окон. Он сгорал от стыда и едва осмеливался взглянуть на упругую фигурку Кити, — обтянутую узким платьем. До самого дома они не сказали ни слова. И только когда они вошли в подъезд и закрыли за собой дверь, Кити проговорила:

— Извините, что я оторвала вас от дела.

Она улыбнулась, но по ее ломкому, прерывающемуся голосу Космас понял, что она в таком же замешательстве, как и он. И это еще больше смутило его. Он не нашел ничего лучшего, чем сказать: «Ну что вы!» И ему почудилось, что эта глупая фраза повисла где-то под потолком большого вестибюля и холодное эхо беспощадно повторяет ее.

Он направился к железной лестнице.

— Не трудитесь подниматься, мадемуазель, я вынесу вам машинку.

— Нет! Я пойду с вами!

Она бегом поднялась по лестнице. На ногах у нее были красные сандалии и белые носочки.

Перед дверью она остановилась — Космас должен был отпереть замок. Он долго копался в связке магазинных ключей, а когда нашел ключ от двери, Кити вдруг выхватила его.

— Дай! Ты не умеешь!

Прикосновение ее руки, это внезапное «ты»… Они оказались в комнате с глазу на глаз, и Космас совершенно не знал, что делать, о чем говорить. В углу он увидел машинку, подбежал и поднял ее.