Все реки текут - Нэнси Като

Мисс Баретт заметила, что успехи Дели в учении стали снижаться; теперь девочка смущалась и краснела, когда к ней обращались. Она жила в мире грез, воображая, как она спасает обожаемую гувернантку от смертельной опасности. Она стала такой же мечтательной и рассеянной, как Адам.

Она оживлялась только на уроках рисования. Но и здесь были свои огорчения: приходилось много упражняться, срисовывать. Она обязательно должна запечатлеть увиденное в цвете!

Там, где река снова поворачивала к северо-востоку, краски сгущались прямо на глазах. Гладкая бархатная поверхность воды отражала малейшие оттенки небосвода, делая их еще более чистыми; деревья смотрелись в воду, точно в зеркало.

Только когда свет померк окончательно, Дели вдруг почувствовала, что тело ее горит от укусов сотен москитов и услышала сердитый голос тети, зовущей ее пить чай. Творческий экстаз угас вместе с погасшими красками заката. Она взглянула на свое произведение критическим, почти равнодушным оком. Позже, когда она рассматривала изображение при свете лампы, она поняла, как далеко ему до потрясающей чистоты природных красок, и пропустила похвалу мисс Баретт мимо ушей. Гувернантка добавила, однако, что ее ученица созрела для того, чтобы, начиная с завтрашнего дня, учиться писать акварелью.

А за окном вечернее небо являло собой роскошную акварель, аквамариновое в зените, незаметно переходило к бледно-зеленому с едва заметным красным отливом, как если бы в чистой воде растворили капельку крови.

11

Позавтракав, Адам встал из-за стола и бросил хмурый взгляд в просвет между зелеными плюшевыми шторами на окне. Его беспокойные пальцы непроизвольно скручивали золотую бахрому. Свинцовые облака плыли по небу в сторону юга, садовые кусты, перечные деревья и липы приобрели ту пронзительно-зеленую окраску, которая предвещает дождь. Мисс Баретт подошла сзади и мягко отобрала у Адама спутанные кисти. Он вздрогнул от ее прикосновения, отдернул руку и обернулся к Дели:

– Может, спустимся к реке? У нас еще есть время до начала занятий, – он легонько потянул за ленту, сдерживающую поток волос. – Я поставил рыболовные снасти на треску.

Дели вопросительно взглянула на тетю. Эстер кивнула в знак позволения, и дети убежали. Мисс Баретт пошла к себе за учебниками, и супруги остались одни.

– Наш сын становится очень серьезным, тебе не кажется? – вполголоса спросила она.

– В чем же? – не понял Чарльз. – Что ты имеешь в виду, моя дорогая? Я желал бы, чтобы он всерьез заинтересовался делами фермы, тогда у меня было бы кому оставить наследство. Сын не в состоянии помочь мне сметать стог сена, у него начинается сенная лихорадка, а когда надо помочь обработать овец, у него, видите ли, аллергия на препарат!

– Но ведь он учится…

– Правильно! Что еще? У тебя всегда находится оправдание для сына. Теперь ты его балуешь, но когда-нибудь пожалеешь об этом. Он знает, что мать поддержит его во всем, а отца он и знать не хочет. К двадцати годам из него получится отменный шалопай!

– О, моя голова! – застонала Эстер (голова у нее начинала болеть всегда кстати). – Прямо разламывается, и все из-за тебя. Если бы ты хоть раз выслушал меня… Тебе не приходило в голову, что они с Филадельфией могли бы составить хорошую пару? Это так естественно, когда дети растут вместе с ранних лет. На ее деньги он мог бы обосноваться в Мельбурне, если ему того захочется, а на ферме оставить управляющего. То есть я хочу сказать, когда нас с тобой уже не будет… У нее двенадцать тысяч фунтов, да еще проценты нарастут ко времени ее совершеннолетия.

Чарльз изумленно смотрел на жену: такая мысль ни разу не приходила ему в голову.

– Но… Они ведь еще дети! И вообще, брак с кузиной и все такое… я привык видеть в ней только его сестру.

Но Эстер лишь улыбнулась с видом превосходства, так его раздражавшим, и ничего не сказала.

Наступила весна. Кустарник на берегу, припудренный золотистой цветочной пыльцой, наполнял воздух густым пряным ароматом. Вода в реке все прибывала и уже начинала переполнять боковые рукава. Восторженный хор лягушек не смолкал в ночи. Неустрашимая мисс Баретт каждое утро входила в ледяную купель, судорожно раздвигая руками образовавшиеся у берега мелкие колючие льдинки. Дели боялась, как бы у ее обожаемой гувернантки не случились судороги, но та плавала, как ни в чем не бывало.

Она уверяла, что после купания испытывает чудесные ощущения: бодрость в теле, ясность в голове, освеженной холодом; легкое, будто невесомое тело горит на ветру.

Река, наполнившаяся до краев, казалось, стала шире. Пароходы шли теперь почти ежедневно, но от этого их волнующее очарование не уменьшилось. Заслышав глухой шум гребных колес, Дели и Адам со всех ног бежали к реке, чтобы еще издали разобрать название судна. Если он вез почту из города, к их берегу приставала лодка, которая забирала с фермы яйца и молоко для команды. Большая часть судов направлялась вверх, таща против течения караван из нескольких барж. Их оставляли чуть выше озер Морна, у лесозаготовительных пунктов, а потом они своим ходом спускались по течению с грузом круглого леса.

Одним воскресным утром к берегу чуть ниже их дома пристал небольшой заднеколесный пароход. Дети примчались к Эстер с новостями: там был настоящий плавучий магазин, в котором продавалось решительно все – от штопальных игл до капканов на кроликов.

Эстер пришла в полный восторг, доволен остался и торговец. Мука, крахмал, корица, взбивалка для яиц («Новейшая конструкция, мадам, незаменима при выпечке кексов»), кретоновая ткань для штор – у Эстер разбежались глаза.

– Ты, конечно, переплатила ему чертову уйму денег, – брюзжал дядя Чарльз.

– Ничего подобного, я умею торговаться! Уж не хочешь ли ты попрекнуть меня за то, что я истратила малую толику из денег, вырученных за яйца?

– Отнюдь! Можешь их все выбросить в сточную канаву. Но помни, что если экономический спад продлится, у нас не останется и двух пенни. Рынок разваливается прямо на глазах, и скоро нам уже не сыскать покупателей даже в городе. А непомерные запросы заставят меня искать заброшенный прииск и мыть там песок.

Эстер сгребла в охапку все свои покупки и отшвырнула их в сторону. Она не поверила ни единому слову мужа – ему бы только унизить ее! За обедом она то и дело обрывала Чарльза.

Ночью Дели лежала без сна, прислушиваясь к громким голосам, доносящимся из передней комнаты. Ссора то затихала, то разгоралась вновь. Сама по себе эта размолвка была незначительной, однако всем в доме было ясно, что их несогласие имеет более глубокие причины, которые скоро дали себя знать. В кабинете Чарльза появились односпальная кровать и некоторые другие предметы обстановки спальни. Эстер теперь занимала самую большую комнату одна.