Похождения Тома Соуэра - Марк Твен

Томъ поблѣднѣлъ и потупился.

— Это знакъ нехорошій, — строго произнесла тетя Полли. — Что у тебя на душѣ, Томъ?

— Ничего. Ничего нѣтъ у меня, — отвѣтилъ мальчикъ, но рука у него дрогнула такъ, что онъ разбрызгалъ свой кофе.

— И о такомъ вздорѣ толкуешь! — продолжалъ Сидъ. — Въ прошлую ночь ты повторялъ: «Это кровь, это кровь, вотъ что!» И нѣсколько разъ все тоже говорилъ. А потомъ: «Не мучьте меня… я разскажу». Что разскажешь? Хотѣлось бы знать, что ты хочешь разсказывать?

Все кругомъ Тома точно закружилось. И неизвѣстно, что могло бы произойти, если бы лицо тети Полли не прояснилось и она сама безсознательно не пришла бы на помощь мальчику.

— Перестань! — сказала она. — Это все слѣдствіе того ужаснаго убійства. Мнѣ самой оно снится чуть не каждую ночь. Иной разъ даже грезится, что я это совершила.

Мэри замѣтила, что и на нее также подѣйствовало это происшествіе. Сидъ удовлетворился, повидимому. Томъ выскользнулъ изъ комнаты при первой возможности и цѣлую недѣлю жаловался на зубную боль, ради которой завязывалъ себѣ ротъ на ночь. Онъ не догадывался, что Сидъ не спитъ по ночамъ, подстерегая его, и распускаетъ ему повязку, прислушивается, опершись на локоть, и потомъ опять налаживаетъ ее на мѣсто. Понемногу, душевная тревога Тома стихла, зубная боль ему надоѣла и была брошена. Если Сидъ намѣревался извлечь что-нибудь изъ отрывочныхъ рѣчей Тома, то не выдавалъ этого ничѣмъ. Самому Тому казалось, что его товарищамъ по школѣ не мѣшало бы и перестать вѣчно разспрашивать о дохлыхъ кошкахъ; эти толки возобновляли его безпокойство. Сидъ замѣчалъ, что Томъ рѣшительно пересталъ брать на себя роль слѣдователя при освидѣтельствованіи этихъ труповъ, между тѣмъ какъ прежде онъ былъ всегда во главѣ всякаго новаго похожденія; онъ замѣтилъ тоже, что Томъ не бралъ на себя и роли свидѣтеля, что было странно. Не укрылось отъ взгляда Сида и то, что Томъ выказывалъ вообще отвращеніе къ производству этихъ слѣдствій и избѣгалъ ихъ, какъ могъ. Сидъ удивлялся, но не говорилъ ничего. Впрочемъ, и слѣдствія скоро вышли изъ моды у школьниковъ и перестали растравлять сердце Тома. Ежедневно, или хотя черезъ день, въ это печальное время, Томъ выжидалъ удобнаго случая, чтобы пробраться къ маленькому рѣшетчатому тюремному окну и просунуть въ него что-нибудь въ утѣшеніе «убійцѣ». Тюрьма состояла изъ крошечной кирпичной клѣтушки, стоявшей на болотѣ, въ самомъ концѣ деревни. При ней не было сторожа; да правду сказать, рѣдко кто и сиживалъ въ ней. Приношенія Тома облегчали ему совѣсть. Обывателямъ очень желалось вымазать дегтемъ Инджэна Джо, вывалять въ перьяхъ, навязать ему рогожку и выгнать его за то, что онъ доносчикъ, но онъ наводилъ такой страхъ на всѣхъ, что никто не рѣшался первый наложить на него руку, и дѣло такъ и не выгорѣло. При обоихъ своихъ показаніяхъ онъ осторожно начиналъ разсказъ прямо съ драки, не упоминая вовсе о предшествовавшемъ тому разрытіи могилы; поэтому было рѣшено и не начинать дѣла о томъ въ судѣ.

ГЛАВА XII

Одною изъ причинъ, заглушившихъ въ душѣ Тома его тайныя мученія, было то, что у него явилась новая забота: Бекки Татшеръ перестала ходить въ школу. Томъ боролся съ своимъ чувствомъ нѣсколько дней, гордо надѣясь «завить горе веревочкой». Но это ему не удалось, и онъ невольно сталъ бродить по вечерамъ около дома Татшеровъ, чувствуя себя несчастнымъ до крайности. Она была больна. Что, если она умретъ? Можно было лишиться разсудка отъ этой мысли. Ни сраженія, мы даже корсарство не занимали болѣе мальчика. Онъ забросилъ свой обручъ, свою летучую мышь. Вся отрада жизни померкла; кругомъ — одна тоска. Тетка начала безпокоиться и принялась испытывать надъ нимъ всякія леченья. Она принадлежала къ числу тѣхъ людей, которые увлекаются патентованными средствами и всѣми вновь изобрѣтаемыми способами для созданія или возстановленія здоровья, и неуклонно примѣняла ихъ къ дѣлу. Едва только появлялась какая-нибудь новинка въ этомъ родѣ, она лихорадочно стремилась провѣрить ея чудодѣйственную силу, — не на себѣ, потому что никогда не хворала, но на всякомъ, кто случался у нея подъ рукою. Она подписывалась на всевозможные «Будьте здоровы!» и френологическія ловушки, и выспреннее невѣжество, которымъ были пропитаны эти изданія, насыщало ее, какъ вдыхаемый воздухъ. Весь вздоръ, который проповѣдывался тутъ относительно вентиляціи, правилъ при укладываніи въ постель и при вставаніи съ нея, или насчетъ того, что надо ѣсть и что надо пить, сколько дѣлать движенія, какое расположеніе духа поддерживать и во что одѣваться, — все это было свято для нея, какъ Библія, и она не замѣчала, что ея журналы, посвященные «здравію», обыкновенно опровергали въ текущемъ мѣсяцѣ то, что совѣтовали въ прошедшемъ. Она была простодушна и чиста во всю свою жизнь, почему легко становилась жертвой. Собравъ свои щарлатанскія изданія и шарлатанскія средства, она мчалась съ этимъ смертоноснымъ оружіемъ на своемъ призрачномъ конѣ, выражаясь метафорически, и «въ сопровожденіи самихъ адскихъ силъ». Ей и въ голову не приходило, что она не олицетворяетъ собою ангела-цѣлителя, снисшедшаго въ образѣ человѣческомъ для врачеванія страдающихъ обывателей бальзамомъ гилейскимъ.

Въ то время было совершенно вновѣ леченіе водою, и нездоровье Тома было ей какъ разъ на руку. Она выводила его ежедневно на разсвѣтѣ въ дровяной сарайчикъ, окачивала его цѣлымъ потокомъ холодной воды, терла его полотенцами, жесткими, какъ скребница, приводила его этимъ въ себя, потомъ завертывала въ мокрую простыню и зарывала въ постель подъ множество одѣялъ, выдерживая до тѣхъ поръ, пока онъ не потѣлъ «всею душою», причемъ, какъ разсказывалъ Томъ, «душа выходила у него желтыми капельками изъ всѣхъ поръ».

Однако, несмотря на эти мѣры, мальчикъ становился все грустнѣе, блѣднѣлъ и хирѣлъ. Она приступила къ горячимъ ваннамъ, пояснымъ ваннамъ, обливанію, погруженію въ воду; мальчикъ оставался унылымъ, какъ погребальныя дроги. Тетя Полли попробовала усилить леченіе легкой овсяной діэтой и нарывнымъ пластыремъ. Она смотрѣла на Тома въ отношеніи его емкости, какъ на какой-нибудь кувшинъ, и наполняла его ежедневно своими универсальными средствами.

Онъ сталъ уже совершенно равнодушенъ къ этимъ пыткамъ съ теченіемъ времени, и такое состояніе духа приводило ее въ отчаяніе. надо было сломить это безучастіе ко всему. Именно въ эту пору она услышала въ первый разъ о «Отнынѣ нѣтъ боли». Она тотчасъ же выписала себѣ цѣлую провизію этого зелья, попробовала его и преисполнилась благодарности. Это былъ, можно сказать, огонь, только въ жидкомъ образѣ. Она тотчасъ же бросила водяное леченіе, равно какъ и всякое другое, и возложила все свое упованіе на «Отнынѣ нѣтъ боли». Заставивъ Тома выпить чайную ложечку этого лекарства, она стала ждать съ глубочайшей тревогой его дѣйствія и успокоилась разомъ; душа ея обрѣла снова миръ, потому что «безучастіе» какъ рукой сняло: мальчикъ не оказалъ бы болѣе сердечнаго, порывистаго участія къ эксперименту, если бы подъ нимъ разложили огонь.

Томъ почувствовалъ дѣйствительно необходимость очнуться. Вести подобную жизнь могло быть достаточно романтичнымъ при его сокрушенныхъ надеждахъ, но она начинала лишаться всякой мягкости и пріобрѣтала слишкомъ угрожающее разнообразіе. Онъ сталъ придумывать разные выходы изъ такого положенія и рѣшилъ, что лучше всего будетъ представиться охотникомъ до «Отнынѣ». Онъ просилъ этого снадобья такъ часто, что надоѣдалъ, и тетка его кончила тѣмъ, что велѣла ему принимать самому, а ее оставить въ покоѣ. Если бы дѣло касалось Сида, восторгъ ея былъ бы безъ всякой примѣси подозрѣнія, но Томъ заставлялъ ее наблюдать тайкомъ за стклянкой. Количество снадобья дѣйствительно уменьшалось, но она не догадывалась, что мальчикъ лечилъ имъ щель въ полу гостиной.

Однажды, когда Томъ былъ занятъ именно отмѣриваніемъ пріема для щели, въ комнату вошелъ тетинъ рыжій котъ. Мурлыкая и поглядывая жадно на ложечку, онъ точно просилъ попробовать. Томъ сказалъ ему:

— Не проси, если не хочешь въ самомъ дѣлѣ, Питеръ. Но Питеръ выразилъ, что хочетъ въ самомъ дѣлѣ.

— Подумай-ка, надо-ли тебѣ.

Питеръ зналъ, что надо.

— Если ты такъ просишь, я дамъ тебѣ, потому что я не скряга, но если тебѣ не понравится, пеняй только на себя.

Питеръ соглашался на все. Тогда Томъ открылъ ему ротъ и влилъ туда «Отнынѣ нѣтъ боли». Питеръ подпрыгнулъ на два ярда отъ пола, испустилъ воинственный вопль и сталъ метаться вокругъ комнаты, колотясь о мебель, опрокидывая цвѣточные горшки и производя общее разрушеніе. Наконецъ, поднявшись на заднія лапы, онъ сталъ плясать въ видимомъ упоеніи, закинувъ голову назадъ и выражая громогласно свое неисчерпаемое блаженство. Потомъ онъ принялся снова кидаться по комнатѣ, водворяя хаосъ и запустѣніе на своемъ пути. Тетя Полли вошла какъ разъ въ ту минуту, когда онъ, совершивъ двойное сальто-мортале, провозгласилъ громкое: «Ура!» и вылетѣлъ въ открытое окно, увлекая за собою остальные цвѣточные горшки. Старушка стояла, окаменѣвъ отъ изумленія и смотря поверхъ своихъ очковъ; Томъ валялся по-полу, задыхаясь отъ хохота.