Похождения Тома Соуэра - Марк Твен

— Чего нѣтъ еще тутъ — явись! Что есть — оставайся!

Послѣ этого онъ порылся въ грязи и среди нея показалось что-то изъ сосновой дранки. Онъ открылъ этотъ коробокъ — хорошенькую маленькую копилку, стѣнки и дно которой были изъ дранокъ. Въ ней лежалъ камешекъ. Томъ пришелъ въ неописанное изумленіе. Онъ почесалъ у себя въ головѣ съ самымъ озадаченнымъ видомъ и проговорилъ:

— Это что-то непостижимое!

Потомъ онъ сердито швырнулъ прочь камешекъ и принялся размышлять. Дѣло было въ томъ, что его постигало разочарованіе въ одномъ повѣрьѣ, которое всегда считалось имъ и его товарищами за непреложную истину. Стоило зарыть камешекъ съ извѣстными заговорными пріемами, оставить его въ землѣ на двѣ недѣли и потомъ вырыть, произнося тѣ слова, которыя Томъ тотчасъ произнесъ, и всѣ камешки, когда-либо утраченные вами, должны были оказаться тутъ на лицо, какъ бы далеко они ни были разсѣяны передъ тѣмъ. Но теперь вся штука оказывалась явно и безповоротно несостоятельной. Всѣ вѣрованія Тома были потрясены до самаго основанія. Онъ слыхалъ даже часто объ удачѣ подобнаго колдовства, но ни разу еще не слыхивалъ, чтобы оно обмануло чьи-либо ожиданія. Ему не приходило, однако, въ голову, что онъ продѣлывалъ это уже не разъ, но только никакъ не успѣвалъ потомъ найти то мѣсто, въ которомъ схоронилъ камешекъ. Онъ долго раздумывалъ о случившемся и рѣшилъ, наконецъ, что какая-нибудь вѣдьма вмѣшалась тугъ и нарушила заговоръ. Ему захотѣлось убѣдиться въ этомъ и онъ сталъ оглядываться, пока не нашелъ песчанаго мѣстечка съ виднѣвшимся на немъ небольшимъ, воронкообразнымъ углубленіемъ. Онъ прилегъ на землю лицомъ къ самому углубленію и сталъ взывать:

   Клопъ-копутонъ, клопъ-копотунъ, скажи мнѣ, что надо?   Клопъ-копутонъ, клопъ-копотунъ, скажи мнѣ, что надо?

Въ пескѣ что-то закопошилось, маленькій черный клопъ выглянулъ оттуда и опять испуганно скрылся.

— Онъ не смѣетъ сказать! Ясно, что вѣдьма тутъ напортила; я такъ и зналъ.

Ему было извѣстно, что съ вѣдьмами не поспоришь, и потому онъ бросилъ это дѣло, упавъ духомъ, однако разсудилъ, что не мѣшало найти хотя тотъ камешекъ, который онъ отшвырнулъ. Онъ принялся старательно его розыскивать, но не могъ найти. Тогда онъ воротился къ своему помѣщенію для сокровищъ, постарался встать ровно такъ, какъ тогда, когда бросилъ камешекъ, вынулъ другой такой же изъ кармана и кинулъ по тому же направленію, говоря: — Братецъ, ступай за своимъ братцемъ!

Замѣтивъ, куда онъ упалъ, онъ началъ тамъ искать, но камешекъ не долетѣлъ, или перелетѣлъ; пришлось бросить еще два раза. Послѣдняя попытка удалась: оба камешка лежали въ одномъ футѣ одинъ отъ другого.

Въ эту минуту вдали, среди зеленой чащи, раздался слабый звукъ жестяного игрушечнаго рожка. Томъ мгновенно сдернулъ съ себя куртку и штаны, обратилъ одну подтяжку въ поясъ, разбросалъ кучку хвороста за повалившимся деревомъ, вытащилъ изъ подъ нея корявый лукъ и стрѣлу, деревянный мечъ и жестяной рожокъ, и кинулся впередъ, вооружась всѣмъ этимъ, съ голыми ногами и развѣвающейся рубашкой. Остановясь подъ большимъ вязомъ, онъ подалъ рожкомъ отвѣтный сигналъ, потомъ сталъ подкрадываться и высматривать осторожно по сторонамъ, скомандовавъ предусмотрительно воображаемому отряду:

— Стойте, молодцы! Притаитесь, пока я не протрублю.

Впереди показался Джо Гарперъ, въ такомъ же воздушномъ одѣяніи и такъ же тщательно вооруженный, какъ и Томъ. Томъ крикнулъ:

— Стой! Кто идетъ здѣсь, по Шервудскому лѣсу, безъ моего разрѣшенія?

— Гвидо Гисборнъ не нуждается ни въ чьемъ разрѣшеніи! Кто самъ ты, который… который…

— Осмѣливаешься держать подобную рѣчь, — подсказалъ Томъ, потому что они говорили «по книжкѣ», на память.

— Кто самъ ты, который осмѣливаешься держатъ подобную рѣчь?

— Кто я? Я Робинъ Гудъ, какъ скоро убѣдится въ томъ твой подлый трупъ!

— Такъ это ты, знаменитый разбойникъ? Я радъ помѣриться съ тобою изъ-за дорогъ въ этомъ чудномъ лѣсу. Становись!

Они выхватили свои деревянные мечи, бросили на землло свою остальную сбрую, стали въ фехтовальную позицію, ногой объ ногу, и вступили въ степенный, правильный бой: «два взмаха вверхъ, два внизъ». Томъ сказалъ:

— Теперь, когда наладилось, можно живѣе.

И они начали «живѣе», пыхтя и потѣя. Томъ кричалъ по временамъ:

— Да падай же, падай!.. Отчего ты не падаешь?

— Зачѣмъ? Отчего самъ не падаешь? Вѣдь тебѣ хуже!

— Не въ томъ дѣло, кому хуже. Я не могу упасть. Въ книгѣ не такъ. Тамъ сказано: «И онъ поразилъ бѣднаго Гвидо Гисборна ударомъ въ спину». Ты долженъ повернуться ко мнѣ спиной, чтобы я могъ ударить тебя въ спину.

Спорить съ авторитетами не полагается, поэтому Джо повернулся, получилъ ударъ и упалъ.

— А теперь, — сказалъ онъ, поднимаясь, — давай, я убью тебя. Это будетъ правильно.

— Какъ же можно? Это не по книгѣ.

— Ну, такъ это подло. Вотъ и все.

— Нѣтъ, Джо, а ты можешь быть монахомъ Текомъ, или Мючемъ, сыномъ мельника, и оглушить меня дубиной, или же я буду ноттингенскимъ шерифомъ, а ты Робинъ Гудомъ, и тогда ты можешь меня убить.

Это разрѣшало споръ, и всѣ предложенныя приключенія были разыграны, какъ то подобало. Далѣе Томъ сталъ снова Робинъ Гудомъ и погибъ, истекая кровью, вслѣдствіе предательства монахини, не перевязавшей его раны. Наконецъ, Джо, олицетворяя въ себѣ цѣлую шайку плачущихъ разбойниковъ, оттащилъ его скорбно въ сторону, далъ ему въ его слабѣющія руки лукъ, и Томъ проговорилъ: «Тамъ, гдѣ упадетъ эта стрѣла, тамъ и схороните бѣднаго Робинъ Гуда, подъ зеленой дубравой!» Онъ выпустилъ стрѣлу, упалъ навзничь и долженъ былъ скончаться, но угодилъ въ крапиву и потому вскочилъ, — слишкомъ бойко для мертвеца.

Оба мальчика одѣлись, запрятали свои доспѣхи и пошли, сожалѣя о томъ, что теперь уже не водится разбойниковъ, и рѣшительно не понимая, чѣмъ же могла новѣйшая цивилизація похвастаться взамѣнъ ихъ. Они говорили, что предпочли бы лучше пробыть хотя бы одинъ годъ разбойниками въ Шервудскомъ лѣсу, чѣмъ быть президентами Соединенныхъ Штатовъ всю свою жизнь.

ГЛАВА IX

Въ половинѣ десятаго Томъ и Сидъ должны были лечь въ постель, по обыкновенію. Они прочли свои молитвы, и Сидъ скоро заснулъ, Томъ не сдалъ и ждалъ съ жгучимъ нетерпѣніемъ. Когда ему стало казаться, что разсвѣтъ уже близокъ, пробило только десять! Было отчего придти въ отчаяніе. Онъ былъ готовъ ругаться и швырять, чѣмъ попало, чтобы облегчить себѣ нервы, но боялся разбудить Сида. И онъ лежалъ смирно, вперивъ глаза въ темноту. Всюду господствовала томительная тишина. Но мало помалу изъ этого безмолвія стали выдѣляться едва уловимые звуки. Слышалось тиканье часовъ; старыя балки покрякивали тихонько, на лѣстницѣ что-то скрипнуло. Ясно было, что духи разгуливаются. Изъ комнаты тети Полли доносился ровный, подавленный храпъ. Началось надоѣдливое стрекотанье кузнечиковъ, не поддающихся никакому человѣческому обузданію, а вслѣдъ затѣмъ, въ стѣнѣ, у самаго изголовья кроватей, стѣнной сверчокъ сталъ отбивать свою страшную дробь, заставившую Тома вздрогнуть: вѣдь это отсчитывались чьи-нибудь дни на землѣ! Потомъ гдѣ-то далеко завыла собака и ей отвѣтилъ другой, еще болѣе отдаленный вой. Томъ погибалъ. Наконецъ, ему стало легче; времена кончились, наступала вѣчность; онъ сталъ засыпать противъ воли… Часы пробили одиннадцать, но онъ уже не слыхалъ этого. И тогда, примѣшиваясь къ его полу-возникающимъ сновидѣніямъ, пронеслось самое меланхолическое кошачье мяуканье. Оно было прервано стукомъ сосѣдняго отворившагося окна, чьимъ-то окрикомъ: «Брысь!.. Дьяволъ!» и звономъ пустой бутылки, ударившейся въ дровяной сарай тети Полли. Все это совершенно разбудило Тома, и черезъ какую-нибудь минуту онъ былъ уже одѣть, вылѣзъ изъ окна и пробирался на четверенькахъ по крышѣ своей темницы… Во время этого путешествія, онъ тоже мяукнулъ раза два осторожно, потомъ спрыгнулъ на крышу сарайчика, а съ него и на землю. Гекльберри Финнъ ждалъ его здѣсь съ своею дохлою кошкой. Мальчики пустились въ путь и скрылись во мглѣ. Черезъ полчаса, они шагали уже по высокой травѣ кладбища.

Кладбище было устроено на старинный западный ладъ. Оно было расположено на холмѣ, въ полутора мили отъ поселка, и обнесено ветхою изгородью, мѣстами нагнувшеюся внутрь, а на остальномъ протяженіи наружу, но не державшуюся прямо нигдѣ. Травы и всякія заросли заполонили его повсюду; всѣ старыя могилы провалились; памятниковъ вовсе не было; надъ могилами торчали только деревянныя, источенныя червями тумбы, просившія себѣ тщетно опоры. Когда-то на всѣхъ ихъ было начертано: «Здѣсь покоится…», но ничего нельзя было прочесть на большинствѣ изъ нихъ далѣе, даже при дневномъ свѣтѣ.

Легкій вѣтеръ стоналъ между деревьями и Томъ думалъ со страхомъ, что это, можетъ быть, души умершихъ жалуются на то, что ихъ тревожатъ. Мальчики мало разговаривали, да и то шепотомъ, подъ впечатлѣніемъ ночного времени, мѣста и внушительной тишины, окружавшей ихъ. Они скоро нашли выдававшуюся новую насыпь, которая имъ требовалась, и пріютились подъ тремя высокими вязами, которые росли купой въ нѣсколькихъ шагахъ отъ могилы. Потомъ они стали ждать молча, и ждали очень долго, какъ имъ казалось. Гуканье филина вдалекѣ было единственнымъ звукомъ, нарушавшимъ мертвую тишину. Мысли Тома угнетали его. Онъ долженъ былъ сдѣлать усиліе, чтобы заговорить.