(не) Мой Боно (СИ) - Ельская Ингрид

А я продолжаю, как парализованная, держать руку на пахе, сжимая его эрекцию. Ловлю взгляд Ромы: его глаза потемнели или это игры моего больного воображения. На улице не так светло, чтобы всё разглядеть.

Боно смотрит на меня не мигая. А я — на него. Пересиливаю себя и убираю ладонь с его ширинки, нервно складывая руки на груди. Сумасшедшая. Теперь он видит, что ты течешь от одного его слова.

— Нет, — качаю отрицательно головой и надменно смотрю на Боно, чтобы он точно мне поверил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Нет? — склоняет голову набок, ожидая пояснений.

— Ты не настолько возбуждаешь меня, чтобы я так низко пала. Ты не герой моего романа, Боно. Извини.

Бросаю хладнокровно и опускаю взгляд, потому что в этот момент наш всея любовник меняется в лице.

— Посмотри на меня, — следом за приказом он цепляет меня за подбородок двумя пальцами и всматривается в глаза. Мне не показалось: его очи приобрели графитный оттенок.

Не успеваю ничего ответить, потому что Боно впивается мне в губы, выбивая из головы все мысли, и не церемонясь, подхватывает на руки, как пушинку, куда-то несет. Не могу сориентироваться, потому что его язык нагло извивается у меня во рту, заставляя подчиниться своему ритму. Он выбивает не только мысли из головы, но и воздух из легких. И этот животный напор меня заводит.

— Отпусти, сумасшедший, — пытаюсь отстраниться, чтобы вдохнуть воздух, и в этот момент Рома ставит меня на ноги. Я озираюсь по сторонам и вижу, что мы находимся левее пляжа, за какой-то постройкой. Скорее всего, это летнее кафе, но в темноте непонятно.

— Тебе же нравится, Люцик. Ты же любишь сумасшествие, — хрипло шепчет, снова целуя меня в губы и прижимая к стене своим телом. При помощи одной руки он заводит мне руки над головой, сцепляя в запястьях, второй впивается в бедро. Повинуясь инстинктам, я обнимаю его ногой и сама тянусь навстречу его грязным ласкам.

Боно не церемонится. Проводит ладонью по внутренней стороне бедра, отодвигая уже насквозь промокшие стринги в сторону, и добирается до запретного. Дыхание снова вышибает, когда шершавые пальцы проводят по мокрым складкам и проникают в меня. Хватаю ртом воздух, а Боно затыкает меня глубоким поцелуем, съедая мои стоны. Испивает меня до дна, насилуя единовременно языком и пальцами. Заставляет сжиматься под его напором, отдаваясь наслаждению.

Он грубо вдалбливается в меня пальцами, быстро вызывая сокращения внизу живота. Не в силах сдерживаться, я впиваюсь длинными ногтями ему в плечи. Оргазм захлестывает меня, заставляя содрогаться на руке Боно, сжимая пальцы внутри себя. Внутри всё пульсирует и тело уже не слушается, делается ватным. Если бы Боно меня не держал, упала бы прямо на песок.

Непонимающе смотрю по сторонам: никого рядом нет. Затем затуманенным взором смотрю на Рому, который самодовольно улыбается, вытаскивая из меня свои пальцы, и демонстративно облизывает их.

— Вкусная. Хочешь попробовать? Ты что-то говорила про «не возбуждаешь»?

Пошляк. Озабоченный. Извращенец.

Чувствую, как щеки становятся пунцовыми, и отворачиваюсь. До меня начинает доходить происходящее: он меня снова грубо поимел, только что, на пляже, за какой-то стройкой. В порыве чувств толкаю мужчину и собираюсь уйти, но ноги предательски запутываются в песке. Пройдя всего несколько шагов, я оседаю на пятую точку. Засада.

— Горе луковое, — слышу его позади себя, и сильные руки поднимают меня за подмышки, отряхивая, как маленькую, — даже шагу без меня сделать не можешь. Хватайся, кое-что покажу.

Послушно цепляюсь за него, потому что самостоятельно вряд ли могу нормально идти. Боно приводит меня к краю берега и заглядывает с интересом в лицо.

Я обиженно отворачиваюсь от него и укутываюсь в косуху. Затягиваюсь ароматом дорогого парфюма, блаженно закрывая глаза. Мне нравится этот запах. И только у Боно он такой. Я встречала и других парней, которые пользуются этим парфюмом, но сейчас запах звучит совершенно иначе.

— Тебе холодно? — Боно замечает мою дрожь, поднимая двумя пальцами подбородок.

Он так близко, что у меня в очередной раз перехватывает дыхание, потому что в этот момент снова атакуют флешбэки нашего поцелуя на пляже. Все происходит так же: холодно, он дал мне косуху… Язык немеет, и от волнения я ничего не могу сказать. Говорят, что только от одного взгляда мужчины можно кончить. Похоже, это тот случай. Иначе я не могу объяснить, почему он просто смотрит на меня своими хищными глазами, а к низу живота снова приливает тепло, заставляя сжать бедра.

— Ну, вот ты и подобрела, — довольно резюмирует Боно, — всегда говорил: если женщина злится, значит, у нее просто нет нормального мужика рядом.

— А ты, значит, нормальный у нас, да? — я должна вспыхнуть, как спичка, но мне слишком хорошо и лень ругаться. Приятная слабость заполняет каждую клеточку тела, а между ног всё еще чувствуются пальцы этого подлеца. Наверное, я выгляжу, как счастливая идиотка или просто пьяная.

Да, Боно, ты как крепкий алкоголь — вызываешь все симптомы опьянения.

— Ты же не орешь. Значит, нормальный, — хитро прищуривается, смотря на мою блаженную физиономию. Я вижу, как его губы искривляются в ехидной улыбке и он что-то хочет добавить, но резко становится серьезным и отворачивается.

— Погода хорошая, свежо. Как тогда, в Ростове. Помнишь?

Помню. Я хорошо помню тот вечер. Это была наша третья встреча. Наше третье свидание на пляже. Рома привез меня также ночью на пустынный пляж, где мы тупо проболтали всю ночь. Тогда мне казалось, что мы стали ближе. Я узнала о Боно больше, он открывался мне и не был таким, как сегодня: правой рукой Хмурого и жестоким убийцей.

Он был чутким и заботливым. Мне казалось, что мы похожи. Мы оба остались без родителей.

— У меня нет никого из родственников, кроме брата, но с ним мы не общаемся, — моя голова покоится у него на коленях, Рома перебирает мои волосы.

— Почему?

— Он считает, что я виноват в смерти матери и предал отца.

— А что ты сделал? — приподнимаюсь, чтобы заглянуть ему в лицо.

Боно задумчиво смотрит на спокойную воду, погрузившись в свои мысли.

— Ничего, Люцик. Я ничего не сделал. Мой отец всю жизнь работал в органах, и я пошел по его стопам, и брат. Мы оба в знак памяти о нем решили продолжить его путь. Нашего отца убили при исполнении задания, когда мне было 15, а брату — 8. Это уже как долг был. Мы хотели, чтобы он гордился нами.

Он замолкает, переживая прошлое, в котором варился. Оно его мучит, я чувствую это.

— Почему брат считает, что ты предал отца? — осторожно спрашиваю, касаясь его щеки.

— Мне было 22, — достает сигарету, закуривая. — Было одно дело, не хочу вдаваться в детали, которое перевернуло всю мою карьеру. Я встал на сторону преступника и помог ему.

— Зачем ты это сделал?

— Я ему поверил, Люцик, но тогда в моей жизни наступил ад. Разборки, угрозы. Начальство пилило не только меня, но и мать. Угрожало тем, что меня посадят. Мать слишком переживала за меня, боялась, что со мной случится то же самое, что с отцом.

— Чем всё закончилось?

— Того чувака выпустили, я считаю, что всё сделал правильно, но разворошил осиное гнездо. Этого человека нужно было посадить. Был приказ сверху, я пошел против. Не буду описывать свои семь кругов ада, из-за которых мать не сумела оправиться после сердечного приступа. Я тогда наворотил дел… И уволился из органов.

— Соболезную, — прижимаюсь к нему, пытаясь поддержать, ведь знаю, каково это, терять родителей. Я сама три года назад на тот момент потеряла маму. Поэтому мы понимаем друг друга без слов.

— Почему твой брат считает, что ты предал отца? — отвлекаюсь от своих воспоминаний.

— Потому что, Люцик, я выбрал немного другой путь.

Отмахиваюсь от воспоминаний. Я тогда не поняла, что имел в виду Боно, когда говорил, что выбрал другой путь. А теперь всё становится на свои места. Он и раньше был по ту сторону закона. Просто я не разглядела в принце жестокого убийцу.