Целого Мира Мало - Алекс Д.

Времени почти полночь и я надеюсь на тихое завершение катастрофично-нудного дня. Но нет. Машка продолжает орать. Я смотрю на ее колышущуюся огромную грудь, потом на часы. Тринадцать минут причитаний, да я святой, раз до сих пор не вмазал ей между глаз. В тринадцатый раз говорю ей, что устал и разговор нужно отложить на завтра, но грядет четырнадцатая минута, а Маша никак не желает угомониться. Ее упорство становиться опасным… для нее.

— Маш, секса не будет, разговора тоже. — бесстрастно сообщаю я, отмахиваясь от нее, как от огромной грудастой мухи, жужжащей над моим ухом. Падаю на диван, вытягивая ноги. Мышцы ноют, глаза слипаются, хочется в душ. Кстати о душе…

— Котел починили? — спрашиваю и неожиданно притихшей Машки. Она смотрит на меня с раздражением. Кто из нас должен сейчас злиться? Она, вообще, перепутала? Или просто дура. Последнее вероятнее. Итак, пятнадцать минут, она еще здесь, и я не слышу ответа.

— Починили. — кривя свои тонкие губы, бросает она мне. Я приподнимаю брови. О чем она пыталась мне сказать? Что-то про воспитательницу. Я напрягаю мозг. Точно. Тихоня в сером платье, или черном. Она вроде как прикипела к Кириллу. Я не против. Если эта школьница не будет и дальше смотреть на меня своим испепеляющим взглядом. Можно объяснить, что почем, и кто хозяин жизни, но жалко времени. Этих глупышек не переделаешь. Она с годами повзрослеет и без моего участия. Я стараюсь обходить стороной подобных ей проповедниц. Она для меня все равно, что хористка в церкви. Шума много — толку мало. И никакой выгоды и приятных ощущений.

— Я увольняюсь. — не с того ни с сего заявляет Маша. — Завтра ищи себе новую няню, раз не можешь заткнуть рот этой идиотке.

Ого. Это серьезно. Машка не шутит. Я прищуриваю глаза, оценивающе разглядывая ее. Плевать я на нее хотел, но за день сложно найти замену. Кто вечером заберет ребенка, если я задержусь? Кто его накормит, уложит спать?

— Что случилось? — устало спрашиваю я, пытаясь придумать, чтобы такое сказать, чтобы отсрочить увольнение.

— Я тебе полчаса пытаюсь донести, что эта драная кошка мне сегодня всю плешь проела.

Я смотрю на ее волосы. Плеши нет, но, если и есть, то Маша успела ее зачесать.

— Сначала эта сучка читала мне нотации по поводу воспитания детей в общем. Потом стала втирать мне, что я должна любить Кирилла, как родного, что он ранимый несчастный ребенок. Ну, я ей и сказала, что моя работа, как и ее, заключается в том, что мы отрабатываем свои бабки, облизывая спиногрызов богатеньких отпрысков, и что любовь в расценки не входит. Блин, продавщицы же не обязаны любить покупателей, как и проститутки — клиентов, и никто этого даже не спрашивает. Я ей так и сказала. А эта пигалица выпялила на меня свои зеньки, у чуть со смеху не померла, думала, она в обморок грохнется. Ты представляешь, она не хотела мне отдавать мне ребенка, заявила, что мое место на панели. Прикинь? А с виду мышь мышью. Знаю я этих тихоней. Строят, блин, из себя сестер милосердия. Хорошо, что заведующая во время появилась. Она быстро поставила на место эту выскочку. Я надеюсь, что ее уволят. Но, клянусь, я ей вмажу, если она мне еще хоть слово скажет. Нашлась, бля, благородная. Она, значит, вся такая беленькая, а я срань господня. Хренушки. Я просто не дура….

Машка продолжала говорить и материться, а я расслабился. Она не уволится. Особенно теперь, когда выговорилась. Но мне почему-то было очень противно. Меня коробил вид няни Кирилла, ее слова вызывали тошноту. В них была доля правды. Машка просто не знала другой правды, как и я. В этом мы с ней были очень похожи. Неужели я произвожу такое же отвратительное впечатление на людей, сделанных иначе, людей, у которых еще не пропита совесть и есть душа и чувства? И что сделало меня не похожим на них? И что может сделать их такими же, как я? Я знаю, что эти мысли не доведут меня до добра. Пора идти спать. Я встаю, показываю ей на дверь.

— Я все понял, а теперь тебе пора. До завтра.

— А пошел ты. — фыркнула она, закидываю дешевую сумку на плечо. — До завтра. — на пороге, обернулась она. — И, если ее не уволят, ты точно меня больше не увидишь.

И слава Богу, подумал я, глядя, как закрывается за няней входная дверь. Пошла ты сама. Завтра же дам объявление в газету. Найду нормальную няньку. Старую, праведную и в очках. Хватит с меня этих дешевок. А теперь в душ.

— Дина, ты понимаешь, что ситуация выходит из-под контроля? — спросила Виктория, откидываясь на спинку своего кресла. Она вызвала Динару за час до начала ее работы, и решила устроить ей головомойку. Девушка очередной раз отметила про себя, как великолепно выглядит ее начальница, что даже в гневе она не теряет достоинства и красоты.

— Вышло не очень красиво, но вы же видели девицу, которая пришла за Кирюшей. — виновато пряча глаза, сказала Дина.

— Она была пьяна, или причиняла ему насилие?

— Нет. — понуро качнула головой Измайлова.

— Тогда в чем дело? Мария его няня, ее нанял отец ребенка, и его она устраивает.

— Но он выбирал ее не для ребенка. — скептически заметила Дана.

— Это не твое дело. — строго отрезала Виктория. — Я знаю, что тебе нравится Кирилл, и ты не одобряешь его родителя, но твоя работа состоит не в вынесении личных мнений. Ты не только превысила свои полномочия, ты совершила непоправимую ошибку. Оскорбила женщину, которая, в отличии от тебя, не совершила никаких оплошностей, и ты заставила ребенка почувствовать себя больше, чем воспитанником, он воспринимает тебя, как друга, а, что будет, когда он тебя потеряет? А это произойдет, рано или поздно. Понимаешь?

— Да. — снова кивнула Динара. Виктория внезапно смягчилась.

— Я знаю, что тебе кажется, что вас что-то объединяет. Ты тоже потеряла мать, но ты взрослая женщина, а он ребенок. Он верит тебе. И ты сделаешь ему только хуже, если позволишь полюбить тебя. Кирилл живет в другой среде, и ему самому придется учиться приспосабливаться. И он должен быть готов, не внушай ему ненужных надежд.

— Почему? Чтобы он стал таким же, как его отец? Может быть, ему тоже не дали этих самых надежд, не любили его и теперь он не знает, как любить своего сына.

— Это не его сын. — холодно отозвалась Морозова, разглядывая свои фигурки. — И, как ты понимаешь, ему трудно смириться с тем, что на него легли обязательства по воспитанию ребенка, которого его усопшая жена нагуляла.

— Но он его усыновил. Его никто не заставлял этого делать. — оспорила Дина. — Ее ничуть не удивили слова Виктории. Она давно догадывалась, что Кирюша не родной ребенок Влада Орлова. И это только обостряло ее тревогу за малыша.

— Влад ничего не делает просто так. — сказала Виктория, иронично улыбаясь. — Он бы отказался от него, если бы мог. Но я еще раз повторюсь, семья Орловых не имеет к тебе никакого отношения. Ты воспитатель и должна помнить об этом. Не заставляй меня принимать меры. Ты знаешь, как я отношусь к тебе. Ты — чистый открытый человек, но в жизни тебе придется не сладко, если ты не примешь условия игры.