Тайна Иерихонской розы - Дороти Иден

Сначала было совершенно непонятно, что это, а потом я поняла: дыхание! Тяжелое, едва сдерживаемое дыхание. Казалось, оно идет откуда-то справа, от двери. Я не могла быть уверена.

Должно быть, несколько минут я лежала неподвижно. Дыхание приблизилось, и меня бросило в холодный пот.

Кто это? Кто вот так стоял в моей комнате и спокойно смотрел на меня? Должно быть, они знают, что я не сплю, конечно же, они видят, как я дрожу.

Вдруг застучали ставни, и это чуть не свело меня с ума; но это был только ветер. Я не могла больше этого выносить: кто бы это ни был, кто бы ни собирался здесь сейчас убить меня — мне нужно было видеть, кто это был. Если бы я смогла закричать, может быть, кто-нибудь услышал бы и прибежал, но мой язык не слушался меня.

Медленно, осторожно я открыла глаза, ожидая увидеть нож, занесенный надо мной, или веревку, или ужасный силуэт убийцы. Но я ничего не увидела. Ставни были закрыты, и в комнате было абсолютно темно.

Но я все еще слышала дыхание и знала, что оно сейчас было очень близко к моему лицу. Я почувствовала страх, которого никогда раньше не испытывала. Я хотела закричать, попытаться бороться, сделать хоть что-нибудь — только бы положить этому конец.

Когда я подумала, что больше ни минуты не смогу этого вынести, дыхание пропало. В тишине у меня шевелились волосы от ужаса. Наконец я услышала, как легонько щелкнула дверь, и этот неизвестный мне «кто-то» ушел. Здравый смысл подсказывал мне быстро тихо встать, открыть дверь и посмотреть, кто это был. Но я была слишком слаба и перепугана. Вместо этого, как последний трус, я натянула одеяло до подбородка и уткнулась в него лицом. Через несколько минут я собрала все свое мужество, встала и задвинула засов.

Я засыпала, чувствуя себя уставшей, как никогда в жизни. Несмотря на это мой сон не был крепким. Раз я проснулась и услышала, как вдалеке звонили колокола, и еще мне послышались шаги на лестнице, потом до утра я спала крепко.

Про этот случай я никому не рассказала, надеясь, что, может быть, по выражению лица увижу и пойму, кто это был. Меня ждало разочарование.

Следующие несколько дней были проведены в приготовлениях к приему. Миссис Мария разъезжала туда-сюда в своем инвалидном кресле, раздавая указания капитанским голосом, пробуя деликатесы, которые готовились на кухне, и, наблюдая за тем, как чистили серебро к чаю и подходящий к торжественному случаю серебряный продолговатый поднос, который когда-то принадлежал ее матери.

Для подготовки к событию наняли дополнительную прислугу; они украшали большую комнату, превращая ее в танцевальный зал, который оправдал все ожидания.

За три дня до приема миссис Беатрис наотрез отказалась участвовать. Все началось в дальней гостиной, когда Коррин принесла лиловое шелковое платье, которое портной только что закончил для миссис Беатрис. Ее глаза блеснули, удостоив его одним-единственным не одобряющим взглядом, и снова вернулись к картам.

— Ты же знаешь, что мне не нравится этот цвет, Коррин. Я его не надену.

— Мама наденешь. Это, в конце концов, мой дом, и ты не будешь устраивать здесь ни сцену, ни этот твой желудочный приступ, — она так четко выговорила каждое слово, что это насторожило бы даже незнакомца.

— Пожалуй, это было бы разумней, Беатрис, — со спокойным терпением начала уговаривать миссис Мария. — Подумай, как это будет выглядеть, если ты рано уйдешь к себе. По крайней мере, покажись там. Я уверена, что Коррин этого будет достаточно.

Жестом, будто бы она пыталась сдержать свое отвращение, миссис Беатрис собрала свои карты и направилась к двери.

— Делай, как знаешь, Коррин. Ты бы все равно сделала по-своему. Мне все равно, что надевать. Я собираюсь уехать из Уайт-Холла как можно быстрее, — ее голос ослаб. — Было ошибкой с самого начала переезжать сюда.

— Мама, прекрати. Пора бы уже перестать сожалеть об этом. По крайней мере, не надо так драматизировать. И прекрати говорить ерунду, ты никуда не поедешь.

— Посмотрим, Коррин, — она обиженно подняла плечи.

— Миссис Мария, — Коррин устало опустилась на стул и заговорила, когда ее мать уже ушла из комнаты, — я волнуюсь из-за мамы. Так больше не может продолжаться.

— Дорогая, не стоит расстраиваться. Ты же знаешь свою мать.

Она медленно покачала своей каштановой головкой.

— Нет, я слишком долго закрывала на это глаза. Неужели вы не заметили, как она изменилась в последнее время? Она так изменилась, ей такие странные идеи стали приходить в голову… Вот и сейчас — хочет уехать! Вы знаете, какая это ерунда, — она наклонилась вперед. — И куда, интересно, она собирается уехать?

— Я уверена, что это пройдет. Просто дай ей время, дорогая.

Коррин обеспокоено покачала головой, и по тому, как опустились уголки ее губ, я поняла, что она ужасно расстроена.

— Я подумывала, не теряет ли она чувство реальности, а сейчас мне иногда кажется, что это действительно так. После того как умер Филипп, я очень хотела, чтобы она переехала жить к нам. Я действительно пыталась быть хорошей дочерью, — она опустила плечи. — Только сегодня утром она мне заявила, что ненавидит Уайт-Холл и меня за то, что я с ней делаю.

Прекрасные глаза миссис Марии потемнели, и она мрачно сидела и слушала.

— Я уверена, она помнит, что ты не приехала на похороны отчима. Может быть, поэтому она так себя и ведет. Я думаю, пока что нет смысла волноваться, но ты права в том, что не надо вести себя глупо и притворяться, что такой возможности не существует. А что касается ее идеи насчет отъезда, она мне однажды уже говорила. Боюсь, она всегда считала, что ей здесь не место.

— Но вы понимаете, что она изменилась, — сказала Коррин грустно. — В ней теперь столько горечи…

Обе они посмотрели на меня, наверное, оттого, что не могли посмотреть друг на друга,

— Как вы думаете, может быть поможет смена обстановки? — предложила я. — Я помню, она раз или два говорила о Нью-Йорке.

— Мама там совсем зачахнет: она так долго жила с нами вдали от всего этого, что ни за что не сможет жить там одна.

— Нет, — миссис Мария задумчиво покачала головой, — сомневаюсь, что она сможет привыкнуть к новым условиям. Это так грустно. Помню, как она впервые приехала в Сан-Франциско, такая молодая и счастливая… Такая живая и всегда веселая. Они с Филиппом давали столько приемов… А потом он умер, и с тех пор она начала увядать.

— Я не люблю вспоминать старые времена, — сказала Коррин.

Миссис Марию призвали на кухню, и Коррин встала.

— Ох уж эти матери! Вы, кажется, говорили, вы своей никогда не знали, правда, мисс Гэби?

— Я ничего о ней не помню, она умерла во время эпидемии тифа. Конечно, мы тогда жили в Лондоне, тиф там просто свирепствовал, как говорил отец.

— Вы никогда по ней не скучали?

— Как-то мне было интересно, какая она была… Но отец не давал мне времени на то, чтобы интересоваться.

— Тогда вы неплохо жили. Я читала о вашем отце. Да и все читали. Наверное, это чудесно — быть его дочерью.

— Во всяком случае, познавательно, — засмеялась я, повернулась и увидела в дверях мистера Джона.

— Мама тебя зовет, — обратился он к Коррин, потом повернулся ко мне. — Мне нужно кое-что подшить. Не поможете ли вы мне? Я вас надолго не задержу.

Я пообещала, что помогу, как только позанимаюсь с Пити, и это напомнило мне, что Полли должна была уже его разбудить.

В классе было жарко и влажно. В окно дул легкий ветерок, но он тоже был горячим. Погода утомляла, убивала всяческое желание хоть что-нибудь делать; хотелось только, чтобы пошел прохладный дождь. Естественно, Пити весь урок сидел, ссутулившись, поставив локти на парту и обхватив руками голову. Он выглядел сонным и утомленным — как обычно. Я начинала подозревать, что это какая-то ужасная болезнь, неизвестная пока медицине.

У меня не было сил подгонять его; в этой спокойной атмосфере все мои мысли возвращались к моему ночному гостю и к поведению миссис Беатрис. Могла ли это быть она? Тогда почему она ничего не сделала мне? Как тогда, в мою первую ночь в Уайт-Холле? Я сделала над собой усилие и выбросила это все из головы, занявшись более неотложным делом.

Пити мало уделял мне внимания — если вообще уделял. И вдруг все это показалось мне совершенно бесполезным.

— Разве мы не можем быть друзьями, Пити? Я знаю, что тебя что-то беспокоит. Пожалуйста, расскажи мне, и тогда я смогу тебе помочь.

Последовала долгая пауза.

— Давай попробуем.

Внезапно слезы выступили у него на глазах и покатились по щекам.

— Да ничего не случилось. Я просто всех ненавижу. Я себя ненавижу.

Его тоненький голосок звучал с надрывом. Он с трудом слез с высокого стула и выбежал из комнаты.

С минуту я сидела, пораженная, потом устало вздохнула. Это еще что такое?

Мой хозяин сидел за столом. Вокруг него, но всей крышке стола были разложены всевозможные бумаги. Я закрыла за собой дверь и подумала, что мне нравится эта комната с ее запахом книг и виргинского табака.