Только никому не говори. Сборник - Инна Булгакова

— По Бульварному кольцу, — ответила Анюта, входя в палату; я похолодел. — Люблю старую Москву. Очевидно, Дмитрий Алексеевич уже всех ввел в курс дела. Тем лучше: не придется объясняться.

— Нет, Анна Павловна, придется.

— Зачем? Я разоблачена, передавайте материал в прокуратуру.

Анюта улыбнулась насмешливо и прошла к отцу. Я невольно улыбнулся в ответ. Сколько ж она успела подслушать? Неужели все, что Игорек нагородил?

Помощники мои затаились, Анюта принялась ухаживать за отцом. Горшок в больничном обиходе называется «уткой» — этот заветный предмет снится по ночам, ведь на мне трое неподвижных. Она бегала с «уткой», потом побрила, умыла, причесала отца, поила его молоком… Я наблюдал за ней и готовился к бою, уже наполовину проигранному: не удалось застать врасплох, надо же так попасться! Для полноты картины не хватало художника — и он пришел, остановился на пороге, огляделся, пожелал всем доброго утра. Подошел ко мне, вынул из полиэтиленового мешочка несколько пачек «Явы» и апельсины, выложил все это в тумбочку и сел на табурет рядом с моей койкой. Если б можно было все переиграть, хоть свидетелей ликвидировать на время, но… может быть, оно и к лучшему? Сама собой складывалась «очная ставка» с привкусом скандала. И я решил подогреть атмосферу.

— Анна Павловна! — громко сказал я. — Дмитрий Алексеевич вас не выдавал, не сверкайте так на него глазами. О том, что вы его любовница, я узнал из другого источника. Он только добавил подробностей.

Тут на меня сверкнул глазами художник и вскочил, но меня уже понесло. Я не знал, кто задушил девочку, возможно, никогда не узнаю, однако ее близкие, все четверо, своей крутней и ложью неимоверно запутали дело. Во мне закипал почти гражданский гнев.

— И меня, Анна Павловна, меньше всего интересуют переживания дамы, мятущейся между мужем и любовником. Это слишком высокая тема, чтоб я посмел ее коснуться… высокие, святые чувства: и хочется, и колется, и мама не велит…

Анюта вздрогнула, странно взглянула на меня и пробормотала:

— Откуда вы знаете?

— Все это уже отражено в классике: роковой треугольник, долг и чувство, любовные утехи и семейная скука. И самое страшное: а вдруг узнает муж? — я выбирал детали наиболее пошлые, я вызывал их обоих на возражения: что-то раскроется в споре! — но они молчали. — Вы испугались скандала и все скрыли — понятно, понятней некуда. Повторяю, в дамских переживаниях я копаться не намерен. Но скажите: вы догадываетесь, кого любила и боялась ваша сестра?

Анюта глядела на меня широко раскрытыми пустыми глазами, Дмитрий Алексеевич заговорил с недоумением:

— Но разве не мальчишку? Бросила сцену, загорелась в университет поступать… и потом: зачем бы она мне врала?

— Дмитрий Алексеевич, ну кого может напугать Петя? И девочка была не из пугливых, судя по всему.

— И все же она любила мальчишку, как это ни странно! — упорствовал художник. — Вы бы слышали, как она сказала об этом…

— А, перестань! — оборвала его Анюта. — Она была редчайшая актриса и жила этими своими выдумками…

— Ее смерть — не выдумка, Анна Павловна. Вы не знаете, с кем она должна была встретиться в среду, когда ее убили?

— Я ничего не понимаю! — закричала Анна.

Впрочем, мы кричали все трое, стоя друг против друга посреди палаты, а приговоренные к койкам свидетели лежали, замерев. Оригинальная очная ставка.

— Ничего не понимаю и знать не хочу ваших намеков! Что вам нужно? Да, я во всем виновата! Да, я ее бросила, уехала к любовнику, копалась в своей душонке, тряслась за свою шкуру. Довольны? А я ничего не хочу, вообще ничего!

Анюта бросила на меня прямо-таки ненавистный взгляд (давно уже никто не принимал меня так всерьез!), схватила матерчатую сумку и крупным, резким шагом вышла из палаты. Признаться, я превратился в «профессионала» и следил за ее походкой: «торопливый бег», «быстрый легкий шаг» в светелке, над погребом… Я опомнился и кинулся к двери, крикнув на ходу:

— Дмитрий Алексеевич, обязательно дождитесь меня!

Она быстро шла под кленами, я догнал ее и схватил за руку.

Засияли голубые глаза, и я вдруг забыл обо всем.

— Анюта, простите ради Бога…

— Ну неужели вы не понимаете? — сказала она равнодушно, но ее всю трясло. — С тех пор как я увидела папу там, в погребе — после маминых похорон — мне абсолютно все равно. Я умерла, понимаете? Меня нет.

— Нет, нет, это не так… так не должно быть, — забормотал — у вас есть жизнь, вы прекрасны, и мы раскроем тайну.

— Зачем? Они не вернутся.

— Мы найдем убийцу.

— Зачем он мне? Я их больше не увижу.

— У вас есть отец.

— Он меня не знает. Ему все равно, кто за ним ухаживает.

— Как вы ошибаетесь. Любовь чувствуют не разумом.

— Ань! — раздался сиплый голос: возле нас стояла санитарка Фаина, похожая на старую швабру, и с интересом слушала. — Твой вчера от котлет отказался, я их скушала сама. Чтоб ты знала…

— Пойдемте! — я опять взял Анюту за руку и увлек на боковую тропинку.

— Куда вы меня тащите?

— В беседку. Мне хочется с вами поговорить. Можно?

— А вы не будете копаться в дамских переживаниях? — с отвращением спросила Анюта. — Как вы сказали: и хочется, и колется, и мама не велит? Мама как раз знала и не велела.

— Любовь Андреевна! — воскликнул я.

— Да, да, случайно. И всё. Я поиграла во взрослые игры — все кругом играют — и будет. Доигралась. Чтоб больше к этому не возвращаться, скажу: ни муж, ни Митя мне и раньше не были нужны, а теперь подавно. Все — пустяки и пошлость.

— Какой такой Митя?.. Ах да! Он вас любит.

— Перебьется.

Я ей не верил: «Только с тобой я себя чувствую настоящей женщиной» — так ведь она сказала ему? — но настаивать боялся.

— Анюта, признайтесь, почему вы мне не доверяете?

— Это вам Дмитрий Алексеевич сказал?

— Да.

Она остановилась на мгновенье, улыбнулась насмешливо и нервно, как там, в палате, и ответила:

— А об этом вам ни в жизнь не догадаться. Ладно, давайте ближе к делу. Хотя я действительно ничего не знаю, и ваши да вешние вопросы о Марусе меня просто поразили.

Мы вошли в дворянскую беседку. Глаза слепил июльский плеск воды, камыш шуршал, легкие ветви шелестели, и отчаянно надрывалась какая-то птица на кладбище, на том берегу.

— Боюсь, кое-каких переживаний коснуться все-таки придется. Например, почему вы приехали к Дмитрию Алексеевичу в день исчезновения Маруси днем, а не вечером?

— Я сама не знала, поеду я к нему или нет. Утром на всякий случай сказала Марусе, чтоб она ключ с собой на пляж взяла: вдруг я уеду в Москву. Она ответила: «Поезжай. Я Боре не скажу».

— Она знала, куда вы собираетесь?

— Нет, конечно. Но догадывалась, что не к мужу. Год назад, тоже летом, — родители в санатории были — я два раза к Мите ездила и просила ее молчать. Ну, после ее слов мне стало так противно, что я решила покончить с этим не вечером, а пораньше, как можно скорее. Покончить — вы мне верите? — она глядела с тревогой, я кивнул, но не верил. — В двенадцать сказала, что уезжаю, а она вдруг взмолилась: «Не оставляй меня одну, я боюсь». Сыграть Маруся умела: я испугалась, решила остаться. Но она засмеялась и говорит: «Я просто хотела проверить, кого ты больше любишь: меня или своего друга. Поезжай, поезжай, ты мне мешаешь». Она меня как будто выпроводила, но дала слово, что перейдет на пляж. И не сдержала — на пляже ее Петя не нашел.

— Да, видимо, вы ей мешали, видимо, в тот день у нее тоже было свидание.

— С кем? С Петей?

— И с Петей и, наверное, с убийцей. А вы в ту среду так со своим другом и не покончили? — никак я не мог свернуть с этого пункта.

— У него там какой-то грузин все путался под ногами, все жаловался: «Вторые сутки в Москве, а по полдня сплю». Да это все ерунда, главное — другое. Главное, что я опоздала на последнюю электричку и проторчала всю ночь на Казанском.

— То есть как? Вы же ушли от художника в десять?

— Да, но я не сразу поехала на вокзал.

— А куда же вы поехали?

— Это не имеет значения. Ночь я провела на Казанском.

— Почему вы об этом никому не сказали?

— Кто б мне поверил? Я торчала на вокзале, а в это время убили Марусю.

— Вы полагаете, ее убили ночью?

— Я так думала.

— Сейчас уже не думаете?

— Не знаю. Просто меня поразило исчезновение билетов. Может быть, Петя все-таки виделся с сестрой? Но зачем-то скрывает? Неужели он… Вы у него о билетах не спрашивали?

— Спрашивал, все пока неопределенно.

— А тогда я была уверена, что Маруся пропала ночью. Во-первых, она на речке сидела до последнего, чуть не до темноты. А вечером дачников из Москвы наезжает, везде народ, дети играют. И потом: все в доме было так, будто она как обычно с пляжа пришла. Все пляжные вещи на месте… одеяло в моей комнате, сумка в прихожей, полотенце и мой купальник на веревке на кухне, термос в шкафчике и ключ в столе. Только окно открыто и свет на кухне. Этот свет меня и напугал…