Только никому не говори. Сборник - Инна Булгакова

Итак, какой-то друг-убийца. Не представляю! Даже если полностью исключить «маньяка с речки», наверняка остается круг лиц о которых мне ничего неизвестно. Отправным моментом версии о тайном друге мне представляется школьных спектакль. Но на спектакле помимо десятиклассников, учителей и родственников присутствовали какие-то там бывшие ученики. В моем же поле зрения всего четверо, причем их роли, кажется, уже распределены: Петя, если ему верить, явился нечаянным соучастником преступления, остальные трое были заняты друг другом и играли в игры рокового треугольника.

Петя. На роль друга-убийцы вроде не тянет (Да! Если б он изнасиловал Марусю, то не унес бы билеты, грубо говоря, в штанах), но имеет толковых родственников, и все мои версии и размышления построены в основном на его показаниях. А если они не точны или лживы?

Дмитрий Алексеевич. Имеет алиби на время убийства (портрет Гоги), вряд ли стал бы назначать два свидания на один день и, кажется, до сих пор с ума сходит по своей Люлю.

Борис. Алиби нечеткое, никем не подкрепленное — с девяти до восемнадцати часов. Весной занимался с Марусей математикой, что-то знает о ней: «играла с огнем, вот и доигралась». Но вообще в те июльские дни, по-видимому, был занят романом жены и художника: «эта любовь им бы недешево обошлась».

Анюта. Ее душа — для меня темный лес. Я топтался на опушке, боясь углубляться, я не хотел, чтобы она оказалась причастной к смерти сестры. И все же: как согласовать ее намерение покончить с любовником как можно скорее и слова, сказанные за два дня до этого своему Мите: «Только с тобой я себя чувствую настоящей женщиной»? Где действительно она провела больше пяти часов? Как могла опоздать на последнюю электричку, уйдя от художника в десять часов? И наконец: чем я заслужил ее недоверие?

Ника, Николай Ильич, Отелло — новое любопытное лицо. Видел Наташу Ростову, заинтересован, присутствовал на сеансах портрета, потрясен происшедшим. Имеет смысл познакомиться.

Да, круг мой весьма ограничен. И слишком мало данных об убийце. Кто-то «свой»… быстрый легкий шаг… тяжелый браслет на левой руке — подарок… Что-то будет завтра? Неужели там, на лужайке, где когда-то пили чай за столом с кремовой скатертью, цвели лилии и смеялись дети — неужели там раскроется смысл таинственных слов Павла Матвеевича?

Зазвонил телефон. Дали Петю.

— Добрый вечер. Это Иван Арсеньевич. Вы мне завтра нужны на даче Черкасских. В семь часов вечера. Договорились?

— Зачем? — Вертер явно затрепетал.

— Там узнаете.

— А зачем?

— В общем, жду. До свидания.

До Бориса я дозвонился только в двенадцатом часу.

— Здравствуйте, Борис Николаевич. Я вас разбудил?

Здравствуйте. Я работаю.

— Очень надеюсь завтра вечером вас увидеть.

— А я думал, вы уже убийцу арестовали.

— Без вашей помощи — никуда. Вы в состоянии приехать к семи часам на дачу Черкасских?

— Что это вы затеяли?

— Следственный эксперимент.

— Ого!

— Да! Вот еще. Ни от кого не могу добиться толку. Вы видели у Маруси какие-нибудь украшения, например, серьги, ожерелье или браслет?

— Видел. Золотой браслет с рубинами.

ЧАСТЬ III «ПОЛЕВЫЕ ЛИЛИИ ПАХНУТ, ИХ ЗАКОПАЛИ…»

В колониальной рубашке цвета хаки, с погонами и накладными карманами (моя собственная, Верочка стащила ее из приемного покоя), в потрепанных джинсах и кроссовках, с рукой на перевязи я ощущал себя раненым, направленным на спецзадание. Мы с Верочкой углубились в парк, миновали пруд, прошли меж замшелыми плитами — «Покойся, милый прах, до радостного утра!» — я помахал рукой своей спутнице и перелез через символическую изгородь в рощу. В ту самую рощу, что подступает к домам улицы Лесной, через нее три года назад, должно быть, спешил убийца после непостижимого исчезновения убитой.

Примерно через километр в березовом кружеве, шелесте и вышине возникли дачные крыши с печными трубами. Я прошелся вдоль заборов, отыскал, по приметам Анюты, нужный — высокий, сплошной, когда-то зеленый, посеревший, — раздвинул две доски и очутился на узенькой заросшей тропинке в саду, в запущенном переплетении веток, листьев, полевых цветов и трав. Постоял, вдыхая жгучий июльский воздух, собираясь с духом (сколько раз представлял это место и представлял именно таким), и направился к дому. Вот маленькая полянка, длинный стол из сколоченных досок, утонувший в траве выше пояса, вот куст жасмина, наполовину закрывающий окно светелки, веранда, крыльцо, молчаливая компания расположилась на ступеньках… Так, дачники, коротающие вечерок на свежем воздухе.

Все собрались, голубчики. Анюта, Дмитрий Алексеевич, Борис, Вертер и еще какой-то респектабельный господин лет сорока пяти в твидовом пиджаке не сводили глаз с калитки. Я эффектно появился с противоположной стороны.

— Добрый вечер!

Присутствующие шевельнулись, отозвались нестройно, художник поднялся и заговорил:

— Вот, знакомьтесь. Николай Ильич — Иван Арсеньевич.

— Послушайте! — мелодично пропел Ника, в неудержимом порыве вскочил и прошелся взад-вперед по кирпичной дорожке (я следил за его походкой — это уже входило в привычку: да, быстрый, легкий шаг… как назло, народ подобрался нервный, поджарый, легконогий). — Послушайте! Это уникально! Я полностью в курсе: Митя ввел. Сегодня в театре свободен — и вот не утерпел. Не помешаю?

— Напротив. Мне нужны рабочие руки.

Это еще зачем? — угрюмо поинтересовался Борис, Вертер как-то поежился, Анюта молча глядела перед собой, в свою пустоту.

— Копать старую цветочную клумбу.

Иван Арсеньевич, объяснитесь, — попросил художник.

— Да, конечно, — я достал блокнот из верхнего кармана рубашки и с деловым видом заглянул в него. — Одной из загадок в том загадочном преступлении является, как вам известно, бесследное исчезновение трупа. Когда я впервые увидел Павла Матвеевича в больнице, меня поразили его слова… вы все, наверное, помните: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори». Впервые он произнес их после похорон жены и повторяет до сих пор каждому новому лицу. Безумный бред? Или какой-то непонятный смысл скрывается в этих словах? Не знаю. Но вдруг Павел Матвеевич что-то видел в ту ночь в Отраде или о чем-то догадался? Может быть, образ полевых лилий — ключ к разгадке, а выражение «их закопали» — намек на то, что убийца где-то закопал тело Маруси?

— И на чем основаны эти доводы? На словах сумасшедшего! — перебил меня Борис. — Романтика какая-то…

— Потрясающе! — прошептал актер. — Труп в цветах…

Математик пренебрежительно взглянул на него и продолжал:

— Труп, цветы, убийца… Тухлая романтика. Ведь до сих пор неизвестно, что случилось с Марусей… Может, она покончила с собой или просто сбежала куда-то.

— Она была задушена в среду в четыре часа дня.

— То есть как?! — страшно закричал Дмитрий Алексеевич.

Я не рассчитал тяжести обрушившихся слов. В мгновенной паузе я уловил умоляющий взгляд Вертера и искаженное лицо Анюты. Математик резко отвернулся. Прозвучал тихий прекрасный голос:

— Откуда вы знаете? — Отелло легонько прикоснулся к моему плечу, сверкнули светлые прозрачные глаза. — У вас есть свидетели?

— Есть, — меня опять понесло, и я с упоением ощущал в себе зуд безрассудства.

— Выходит, вы знаете, кто убийца?

— Догадываюсь. Мне не хватает нескольких штрихов.

— Это кто-нибудь из присутствующих?

— Кто-нибудь.

— И вы нам скажете, кто именно?

— Не скажу.

— Любопытно! — сладострастный блеск в прозрачных глазах погас. — Очень любопытно. Я прибыл вовремя.

— Иван Арсеньевич! — воскликнул художник. — Мне не понятны ваши шутки!

— Никаких шуток! Есть свидетель, есть подозреваемый. Все есть! — я небрежно помахал блокнотом над головой. — Но прежде всего мне нужна полная картина преступления, пока что много темных мест.

— Если вы говорите правду, — сказал художник страстно, — а я вам верю! — то сейчас нас слушает убийца. Вы подвергаете себя опасности, себя и какого-то пока что неведомого свидетеля. Мое предложение: назовите имя убийцы при всех. Но если против него улик еще недостаточно и вы вынуждены соблюдать тайну — свяжитесь с милицией. Во всяком случае, сдайте туда блокнот, пока не поздно. Это самое главное.

— Самое главное, — подал голос Борис, — что мне надоел сумасшедший дом и я ухожу.

— Никуда ты не уйдешь, — со спокойной силой заговорила Анюта — впервые за все время. — И вообще все помолчите. Пусть он делает, что хочет.

— Итак, я буду делать, что хочу. Три года назад в саду за домом, где в хорошую погоду пили чай, росли на лужайке садовые лилии, любимые цветы Любови Андреевны… Я хочу проверить, есть ли связь между ними и безумием ее мужа.