Трудное примирение - Линн Грэхем

— Что я такого сказал? Что я сказал не так? — забеспокоился Люк. — Ну, ясно, ты представляла себе сцену предложения руки и сердца совершенно иначе.

— Да я вообще не могла себе этого представить, — всхлипнула она.

Он нежно подсунул под нее руки, приподнял и снова усадил к себе на колени, потом подтянул одеяло и укутал ее. Она чихнула и шмыгнула носом, инстинктивно поддавшись его настроению.

— Я т-так счастлива, — проговорила она.

— Даже счастье у тебя выражается как-то по-особому. — Он осторожно погладил ее шелковистые волосы. — Но ведь ты все делаешь не так, как все. В Италии мы поженимся. А теперь, раз уж мы все решили, не стоит терять времени, правда?

Она склонила голову ему на грудь, а он чуть отклонился назад, чтобы ей было удобнее сидеть. Он был таким нежным, каким она раньше не могла себе его даже представить. Неужели ее падение сыграло такую роль? Определенно что-то в корне переменило отношение Люка… или она действительно его совершенно не понимала? Но важно ли это? Она решила, что нет.

Люк рассказывал, как он планирует организовать свадьбу. Королевское местоимение «мы» ее ничуть не сбило. Она готова была слушать его ночь напролет, но нервное истощение мертвым грузом давило на все ее органы чувств, и она медленно, но верно погружалась в глубокий сон.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Костюм цвета сапфира показался ей незнакомым, наверняка он был куплен, «чтобы доставить удовольствие Люку», у которого были очень жесткие представления о стиле. Обувь? Кэтрин поморщилась при мысли о низких каблуках, нисколько не прибавляющих ей роста. Заставить ее остановить выбор на них могла только ужасная спешка. Они абсолютно противоречили ее вкусу, зато отлично подходили к костюму. Умение добиваться гармонии между различными частями гардероба не входило в число ее талантов, так что очевидное соответствие приятно ее удивило. Чтобы добиться столь удачного сочетания, Люку, видимо, пришлось перерыть весь ее багаж.

Когда она проснулась, его рядом не было. Одежда появилась после завтрака. Хотя она еще чувствовала некоторую слабость, ей просто не терпелось одеться. Сестра слегка побранила ее за то, что она не попросила помочь, и прибавила, что с минуты на минуту доктор Лэдуин придет ее осмотреть. Кэтрин не теряла надежды, что Люк все-таки успеет его опередить. Перспектива того, что на нее обрушится град вопросов, на которые она не сможет ответить, не обещала ничего приятного.

Ну что ж, похоже у нее из памяти вылетело несколько недель, ободряла она себя. Это ведь еще не означает окончательную потерю памяти, правда? Она села в кресло, но тревожное чувство не оставляло ее. Разумеется, она все вспомнит, да и Люк уверял, что ничего важного она не забыла.

И все-таки кое-какие пустяки ее беспокоили. Когда это она остригла волосы до плеч? А это что еще за безобразие? Похоже, она давным-давно перестала следить за собой. Например, руки. Можно подумать, она только что драила полы! А этот едва заметный след на безымянном пальце, словно от кольца… ведь она на этом пальце никогда колец не носила…

Даже содержимого своей сумки она не узнавала. А она-то надеялась, что какие-нибудь вещицы освежат ее память. Не тут-то было. Даже кошелек показался каким-то незнакомым, только доллары и фунты, ни кредитных карточек, ни единой фотографии Люка. Даже косметика, которой она пользовалась изо дня в день, не пробудила ни тени ассоциаций. И где же паспорт?

Предложение, которое ей сделал Люк сегодня ночью, скорее смахивало на сон. Да и сам он ничуть не был похож на того Люка, каким он ей помнился. Это сбивало с толку больше всего.

Когда в прошлом году в Швейцарии она сломала ногу, Люк просто взбесился. Твердил, что никто еще не ломал ноги в Альпах, даже не успев встать на лыжи. В травмпункте он висел у нее над душой, отпуская язвительные замечания в адрес высоких каблуков, к которым она всегда питала слабость. Врач, должно быть, посчитал его бессердечным чудовищем, но Кэтрин-то было не привыкать.

Ее страдание нарушило его душевный покой, и с присущей ему агрессивностью он ополчился на виновницу. Заявив, что сломает ей шею, если увидит еще раз на этих четырехдюймовых шпильках.

Но в эту ночь Люк совсем не сердился… Он предложил ей выйти за него замуж. Неужели такое возможно? Ее повредившаяся память явно заблокировала какой-то радикальный переворот в их с Люком взаимоотношениях. Уже одно то, что она с ним в Лондоне, хотя он всегда путешествует один, неопровержимо свидетельствует об этом перевороте. Но что послужило его причиной?

Она не могла отогнать больно ранящие воспоминания о женщинах, с которыми Люк то и дело в последнее время мелькал на фотографиях в прессе. Роскошные, элегантные дамы, которые вращаются в высшем обществе без тени сомнения в своем праве на место в этом кругу. Светские львицы, наследницы состояний, дочери самых богатых и влиятельных людей. Вот с какими женщинами Люк появляется на публике — на благотворительных вечерах, премьерах, официальных обедах.

«Я не сплю с ними», — уверял ее Люк, однако это все равно ее ранило. В один из таких дней она взглянула на себя в зеркало и увидела совсем непохожий на них облик; с тех пор ее не оставляло ощущение собственной неполноценности. Мучительное чувство.

Вдруг дверь открылась, и в сопровождении врача вошел Люк. Несмотря на дорогую одежду — сжавшаяся в кресле, с повисшими на ресницах слезами, — она казалась такой несчастной, такой беззащитной.

Люк присел перед ней на корточки и смуглой рукой потрепал ее по подбородку.

— О чем ты плачешь? — спросил он. — Кто тебя расстроил?

Существуй этот «кто-то» на самом деле, ему бы несдобровать. В этот момент Люк был итальянцем до мозга костей. Владыка и защитник, готовый ринуться в драку за свою женщину. Под внешностью холодного, рассудочного джентльмена в нем скрывался агрессивный самец, не признающий равенства полов. В золотистых глазах бушевало гневное пламя.

— Если тебя кто-то обидел, я хочу об этом знать.

— Очень сомневаюсь, что это мог сделать кто-то из персонала, — мигом ощетинился доктор Лэдуин.

Люк бросил ей на колени белоснежный платок и рывком встал.

— Кэтрин очень чувствительна, — возразил он.

Помимо всего сейчас Кэтрин была еще и очень смущена. Поскорей промокнув влажные щеки, она сказала:

— Никто меня не обижал, Люк. Просто я немного раскисла, вот и все.

— Именно это я и пытался вам втолковать целых полчаса, мистер Сантини, — проворчал доктор. — Амнезия действует на больного угнетающе.

— И вы также объяснили, что эта болезнь вне вашей компетенции.