Четверо детей и чудище - Жаклин Уилсон

– А что же тогда сказать?

– Надо, чтобы они испугались и стали нас жалеть, а не ругать, – сказала Шлёпа. – Знаю! Скажем, что какой-то урод напал на нас в лесу, затащил в свой фургон, увез куда-то и запер в страшном сарае, но мне удалось вылезти в окно, я вас всех освободила, и мы сбежали. Точно, так и скажем!

– Ничего не выйдет. Папа позвонит в полицию, нас станут расспрашивать, что да как, а Робби врать вообще не умеет – сразу покраснеет и разревется.

– Неправда. – Робби стоял весь красный и чуть не плакал.

– У нас возьмут показания, будут спрашивать приметы, в итоге мы наврем в суде под присягой, и нас отправят в какую-нибудь ужасную тюрьму для детей. – Я была уверена, что так и будет.

– А что, может, там весело будет, – сказала Шлёпа. – Уж наверняка лучше, чем в том интернате, куда меня мама запихнула, хотя у меня там все по струнке ходили, я в общаге была за главную. Меня даже старшие девчонки слушались.

– Не сомневаюсь, – устало вздохнула я.

– Да расслабься ты. Я вас, ребята, в обиду не дам, – пообещала Шлёпа. Она побаюкала Моди, которая все так же крепко спала. – Особенно Моди.

– Мы и без тебя справимся, – надменно сказала я.

Когда мы сошли на своей станции и в нерешительности остановились, не очень понимая, куда теперь, к нам подкатил какой-то старик.

– Заблудились, ребята? – спросил он и одной рукой приобнял меня, другой Шлёпу. – У меня тут рядом машина. Подбросить вас домой?

–  Опасный незнакомец!  – беззвучно сказали мы с Робби друг другу.

Мы вывернулись из его объятий и дали стрекача.

– Папа точно здесь живет? Я не вижу его дом, – пропыхтел Робби.

– Просто надо было свалить от этого чудика, – сказала Шлёпа.

– Шлёпа, теперь точно надо звонить папе с Элис!

– Ни за что! Я совру, что потеряла телефон. У кого есть карманы? Иди сюда, Робби. – Шлёпа запихнула свой мобильник Робби в карман – с трудом, там уже был лев. – Вот так. Тебя обыскивать не станут. Пошли, по-моему, нам вон по той улице. Уже близко.

– Но что же мы скажем, когда придем?

– Я разберусь, – сказала Шлёпа.

– Этого я и боюсь, – я покачала головой. – Не надо только никакой бред сочинять. Давайте уж врать без затей. Мы забрели далеко в лес и потерялись. Потом устали и легли поспать, а когда проснулись, уже было темно, и с тех пор мы так и плутали, искали дорогу домой. А телефон ты в лесу потеряла – выпал из кармана.

Шлёпа с Робби уставились на меня, хлопая глазами. Похоже, внезапно озарившая меня идея их не впечатлила. Даже Моди, которая спала, положив голову Шлёпе на плечо, неодобрительно фыркнула.

– Тупая какая-то байка, – подытожила Шлёпа. – Как будто нам всем по три года.

– Зато так они не будут сердиться, – возразила я.

Они все равно рассердились. Да еще как. Хотя сначала долго нас обнимали и плакали. Папа одной рукой прижал к себе Робби, другой – меня и так в нас вцепился, как будто вообще не собирался отпускать. Элис обнимала Моди и рыдала, а потом папа их тоже притянул к себе. Так мы и стояли тесной кучкой – все, кроме Шлёпы.

Потом папа позвонил в полицию, чтобы нас больше не искали. Они за нами даже вертолет послали – осматривали лес с воздуха.

– Круто! Жалко, что нас на вертолете не покатали! – огорчилась Шлёпа.

Элис кричала на нее, называла безответственной хулиганкой, говорила, что она на всех нас плохо влияет. Но Шлёпе, похоже, это было до лампочки. Она просто стояла и с улыбочкой повторяла «Ну да, ну да», пока Элис ее не тряхнула:

– У тебя совсем совести нет! Я так волновалась, чуть с ума не сошла.

– Ты просто боялась, вдруг что не так с Моди, – сказала Шлёпа. – А за меня ты и двух пенсов не дашь, тебе на меня начхать.

Нас с позором отправили спать. Шлёпа натянула одеяло на голову и, похоже, тут же вырубилась, но когда через несколько часов я проснулась, то услышала рядом грустное сопение.

– Шлёпа? – шепотом позвала я.

Она сопела в подушку, но я все равно слышала.

– Шлёп, ты плачешь?

– Еще не хватало. Закрой варежку, дура. Ну вот, ты меня разбудила, – свирепо зашептала Шлёпа.

Я боролась с собой. Зачем она все время грубит и хамит? Как же с ней тяжело. Тут снова раздался негромкий всхлип.

Я вылезла из постели и склонилась над Шлёпой. Коснулась ее щеки. Щека была вся мокрая.

– Ну чего ты, Шлёпа, – мягко сказала я.

– Меня бесит, что я на концерте допеть не успела, – всхлипнула Шлёпа.

– Ну да, ну да, – сказала я, нарочно повторив ее присказку. Я нашарила в темноте свою сумку, достала пачку бумажных платков и кошелек. Дала Шлёпе платок и стала рыться в кошельке, гремя мелочью.

– За билеты отдать не могу – не хватает, – сказала я. – Зато у меня вот что есть.

Я нашла Шлёпину руку и сунула в нее две монетки.

– Это что?

– Два пенса. Мне на тебя не начхать.

– Все ты врешь. Ты меня ненавидишь.

– Ну, бывает. Так я и Робби иногда ненавижу, а он мой брат. А ты теперь мне сестра. И ты классно спела там, на стадионе. И очень классно довезла нас до дома.

Шлёпа опять засопела, но стиснула мою руку.

– Я завтра тоже пожелаю, чтобы мы стали богатыми и знаменитыми, – сказала я.

Но завтра ничего желать не пришлось. Мы были наказаны, и гулять нам запретили.

– А можно совсем маленький пикничок, чтобы Моди дома не сидеть? – спросила Шлёпа. – Ей так нравится в лесу – и она ни в чем не провинилась. И мы тоже вообще-то. Мы ж не нарочно заблудились, и теперь ни за что не заблудимся, честно-честно, клянусь.

– Можешь хоть до посинения клясться. Никакого вам пикника, – сказала Элис.

– А можно пойти к песчаной яме просто так, без еды? Там так здорово, – забросила удочку я. – Или вы с папой возьмите себе еды и вина, а мы обойдемся. Наказание что надо.

– Помолчи, Розалинда. В лес вы больше не пойдете. И вообще – из дома ни ногой. Нет вам больше доверия, – сказал папа.

Они были непреклонны. Пришлось нам торчать дома. Сказать по правде, раньше я была бы счастлива провести целый день дома, когда есть что почитать. Робби тоже любит читать, или придумает сложную игру в зоопарк, возится полдня со своими зверями – и счастлив. Но для Шлёпы это был кошмар. Элис хотела в первую очередь наказать ее, она была уверена, что это Шлёпа во всем виновата. Она забрала у нее ноутбук, так что Шлёпа осталась без своих игр, и DVD ей смотреть запретили. Мы сидели по своим комнатам, а папа и Элис на первом этаже играли с Моди.

– Меня им тут не запереть, – сказала Шлёпа, подходя к окну. – Вылезу и пойду в лес. Найду псаммиада. Пожелаю… пожелаю, чтоб у мамы все лицо бородавками покрылось, а твой папаша чтоб облысел и чтоб они оба стали жирными уродами, тогда их друг от друга будет тошнить, они взбесятся, и их разведут по разным психушкам. А мы с Моди останемся тут и каждый день будем желать всякое. Как тебе план?

Я тоже подошла к окну. Второй этаж, а все равно очень высоко.

– Шлёп, не валяй дурака. Шлёпнешься и расшибешься.

– Как бы мне спуститься, – мучительно размышляла Шлёпа. – Нужно что-то типа веревки.

В книжках про пансионы из спален всегда выбирались по связанным вместе простыням, но я решила, что это все равно страшно опасно, и Шлёпе ничего не сказала.

– По-моему, это плохой план. И насчет заколдовать папу и Элис – тоже. Они после заката еще больше на нас разозлятся и запрут тут на всю жизнь. Нет, надо, чтобы они поверили, что нам правда стыдно. Когда мы с Робби ругаемся с мамой, потом всегда просим прощения в письме. Она его прочтет, заплачет – и тут же нас прощает.

– Не буду я никакое дурацкое письмо писать! – фыркнула Шлёпа.

– И не пиши. А я напишу. И Робби тоже попрошу. Робс, зайди к нам, – позвала я. – Дело есть.

Я аккуратно вырвала из своего блокнота для рисования пару листов и открыла большую жестяную коробку с карандашами.

– Сначала бордюр, – сказала я Робби и отчертила ему поля – у него вечно линейка сбивается.

Я нарисовала на полях цветочки, деревья, синих дроздов, белок и кроликов. Робби нарисовал львов, тигров, слонов и жирафов. Звери у него вышли крупные – их шеи, лапы и попы с хвостами выпирали за поля, но он так здорово орудовал карандашами, что этот недочет вполне сходил за художественный прием.

Шлёпа стояла над нами и отпускала саркастические замечания.

– Вы себя кем возомнили, Уолтом Диснеем? Розалинда, тебе сколько лет, а? И все калякаешь пушистеньких крольчат!

– Цыц. Я же не для себя их рисую, а чтобы папа умилился. Он меня за козявку держит. На прошлое Рождество куклу подарил.

– Да ладно!

– Ну, может, на позапрошлое. Но все равно. – Я не отрывалась от рисунка. Зачем рассказывать Шлёпе, что я была в восторге от той роскошной американской куклы, наряжала ее так и эдак, расчесывала ее длинные волосы и тайком с ней играла?

– Мне мой папа крутые подарки дарит – разные шмотки дизайнерские, еще айпод или телефон. Кстати, верни мне мобильник, Робби. Надо посмотреть, может, он мне написал. Он меня со своих Сейшел прям заваливает эсэмэсками.