Малавита - 2 - Тонино Бенаквиста

Уоррен слишком затянул с этим. Лена устала от его недоверия. Скоро она устанет и от него.

— Хочешь, я докажу тебе свою любовь, мой ангел?

— …?

— Торжественно обещаю тебе, что увижусь теперь с родными, только когда ты будешь рядом со мной.

Лена удивленно улыбнулась и позволила ему обнять себя за талию.

Воскресенье в Мазенке принимало совершенно неожиданный оборот. Клара только что вылила на Магги шквал дурных новостей, грозивших катастрофой. Торговец моцареллой, очередную партию которой ждали завтра, отказался от поставок: какой-то совершенно новый клиент скупил всю его продукцию и запросил эксклюзивных прав на сыр по цене, ставившей его вне конкуренции. В то же время неизвестный позвонил поставщику пармезана из Реджио Эмилия и выразил сомнения относительно финансовой состоятельности «Пармезана», намекнув, что заведение находится на грани разорения и вот-вот окажется под судебным надзором как неплатежеспособное. Переубедить его Кларе не удалось. Но что хуже всего, Рафи вернулся с рынка Ренжи с пустыми руками: все отборные баклажаны были скуплены неизвестным клиентом, который собирался ежедневно, не торгуясь, закупать весь товар. В последний момент Рафи удалось перехватить партию овощей у торговца с бульвара Шаронн, но дороже и худшего качества.

— Я иду на поезд. Скоро приеду, — сказала Магги.

О совпадениях не могло быть и речи. Она знала имя того, кто подложил ей эту свинью. Найти новых поставщиков будет нелегко, придется сначала протестировать их продукцию, потом убедить их выбрать в клиенты именно ее, что потребует времени и денег, а где их взять. Конечно, она могла понизить свои требования к товару, ее шестьсот порций в день и так распродадутся, но вот эта-то логика — логика ее злейших врагов — и была ей противна больше всего.

В какой-то момент Магги захотелось все бросить. В конце концов, не будет же она наживать себе язву из-за тарелки баклажанов или впадать в депрессию из-за своего заведения?! Она уже доказала себе все, что хотела. Теперь можно прикрыть потихоньку лавочку и вернуться к своему садику.

В нескольких метрах от нее, на диване в большой гостиной, Бэль пыталась заниматься своими лекциями, но ей было никак не сосредоточиться. И что она теряет время с этим Франсуа Ларжильером? Он только и твердит во весь голос, что не подходит ей, что не верит в единство противоположностей. И что она привязалась к этому психу, который смотрит на нее как на бедствие? Упрекает ее в том, что она слишком живая?

Да пропади он пропадом со своими шестью экранами и двенадцатью комнатами, идиот!

Не успела она принять это решение, как вышеупомянутый псих позвонил ей на мобильник.

— Бэль, мне вас не хватает.

Наверху Фред в ожидании обеда заперся в комнатушке с голыми стенами, бывшей когда-то, очевидно, монашеской кельей. Он хотел снова заняться чтением — чтобы никто не смотрел на него словно на дебила, выбравшего себе занятие не по силам.

Зовите меня Измаил.

Точно, Грегори Пек, вот черт! Не важно, как там его звали, этого героя — Измаил, Ахав или иным именем, — перед ним так и стояло лицо Грегори Пека. И все из-за этого поганца Уоррена!

— Фред?.. Ты где?

Господи, да оставят его когда-нибудь в покое или нет? В поисках мужа Магги открывала все двери на этаже. Сейчас небось тоже скажет что-нибудь такое, чего он никак не заслужил. И все оттого, что он взял в руки книгу — он, чудище необразованное. У него нет даже права на сомнение, ему даже попробовать нельзя.

— У меня неприятности в «Пармезане», это срочно, я успеваю на двенадцать ноль шесть. Прости. У тебя в холодильнике еды на три дня.

Вошла Бэль и на ходу поцеловала отца.

— Я поеду с мамой. В следующий раз останусь на подольше, а сейчас… Да, звонил Уоррен, он обедает в Монтелимаре, а оттуда поедет прямо к себе. Он тебя целует.

Через десять минут, так и не поняв ничего в этом стремительном бегстве, Фред остался один посреди ставшего ему уже привычным безмолвия. Ошарашенный, лежа в своей келье с книгой в руках.

Он встал и пошел к своей пишущей машинке. Завернувшись в милое сердцу одиночество, он напечатал несколько фраз, нашептанных внезапно подступившей грустью. Что ж, если он больше никому из своих не нужен, то и они ему не нужны. Теперь он может посвятить все свое время тому, что стало главным в его жизни, — желанию рассказывать. Вторая глава на подходе, пора с ней разобраться, сейчас или никогда.

«Моби Дик» подождет.

Из своего укрытия вышла Малавита и пошла в кабинет хозяина спать под мерный стук машинки.

3

Найти адрес квартиры Пьера Фулона в Монтелимаре не составило никакого труда. В те времена, когда Джанни Манцони требовалось достать какого-нибудь неплательщика, раздобыть его адрес было самой легкой частью работы. Он начинал с обычных угроз: Мы знаем, где ты живешь, козел, — при этом чаще всего блефовал, но адрес и правда был вопросом времени. Кроме прочих своих талантов, он умел работать с частными детективами и иногда пользовался их методами — было в Ньюарке несколько таких, большей частью бывших копов, кто за приличную сумму делился своими каналами. Кстати, эта легкость, с которой ЛКН вычисляла место проживания своих клиентов, оставалась главной проблемой для программы по защите свидетелей. У мафии были информаторы в полиции, в налоговых службах, во всех сервисных фирмах, а иногда ей случалось получать информацию напрямую из ФБР. Со временем, набравшись опыта, Том Квинтильяни превратил Уитсек в отдельную структуру Федерального бюро, так что большинство из его начальников не знали, ни в какой точке земного шара живет сейчас Манцони, ни как его отныне зовут.

Фред записал имя непорядочного жильца «пиццайоло»: Жак Нарбони, улица Сен-Гоше, 41, Монтелимар. В девять вечера, приготовив поднос с праздничным аперитивом, он снял трубку.

— Боулз? У меня к вам маленькая просьба, но это может и вам самому пригодиться.

— Дурное начало. В чем дело?

— Параболик барахлит, «Евроспорт» перестал ловить. Если не починить до половины первого — это катастрофа, ну, вы понимаете?

Питер понимал — не то слово. Он сам уже два дня жил только этим.

— Вы пропустили хоть раз в жизни финал Суперкубка?

Федеральный агент мог не отвечать, он был страстным болельщиком американского футбола и, сколько себя помнил, вместе со всей страной с восторгом следил за подвигами героев спорта. В тот вечер в половине первого — в шесть тридцать по местному времени — на стадионе «Долфин» в Майами «Чикаго Бэрз» встречались в финальном поединке с «Нью-Йорк Джайантс».

— В прошлом году был зафиксирован рекорд — сто сорок один миллион зрителей, но сегодня вечером он будет побит. Представляете, Питер, сто сорок один миллион человек смотрит, и только двое — нет: вы и я? Немыслимо!

У Питера не было телевизора, он смотрел американские каналы по Интернету, на своем компьютере. Обычно матч транслировали по очереди три канала — NBC, CBS и FOX, но в этом году (это было связано с авторским правом) компания NBC решила не давать доступа к трансляции из Сети. Питер собирался позвонить в Вашингтон своему другу Маркусу, чтобы тот комментировал ему матч по телефону.

— А почему вы решили, что я смогу починить антенну?

— Ну, вы же, федеральные агенты, все такие умельцы, вам это по штату положено. Квинт, например, способен переделать микроволновку в бомбу замедленного действия. Я говорю, потому что сам видел. Вы же не лишите меня этого финала? Вы не лишите нас этого финала?

— …

— Только не говорите, что это запрещено уставом! Никакой устав не помешает американцу присутствовать на финале Суперкубка! Представьте себе всю эту сволочь, что гниет сейчас в американских тюрягах — в Сан-Квентине, в Аттике, Райкерсе. Все эти маньяки, убийцы — им можно смотреть матч высшей лиги, а вам нельзя?

— …

— Короче, поступайте, как считаете нужным. Матч начнется в двенадцать тридцать. Я оставлю синюю дверь открытой.

Фреду не пришлось долго ждать: через час Питер вставил нужные штекеры в нужные гнезда, и видеосистема Уэйнов заработала как надо.

— Спасибо, Питер. Этот дурень Уоррен хотел записать какую-то там передачу и бросил все в разобранном виде. Давайте садитесь в кресло, а я устроюсь на диване, если только эта псина подвинется.

Фред поставил на низкий столик салатник, наполненный мексиканскими чипсами, чашечки с соусами и смесь разнообразных крекеров. Боулзу было не по себе. Он уселся в кресло словно в приемной у зубного врача.

— Не бойтесь вы ничего. Что бы ни произошло, вы всегда будете хорошим, а я плохим. Но, думаю, на два-то часа мы оба вполне можем стать просто американцами — вы и я. Сегодня вечером по всей прекрасной стране, где мы с вами родились, будут отброшены всяческие условности, не будет больше ни социальных, ни расовых различий, останутся лишь две великие нации: «Медведи» и «Гиганты» — «Бэрз» и «Джайантс». Я болею за «Гигантов», потому что они из Нью-Джерси, вы — потому что вы ненавидите «Медведей». Перед лицом врага не бывает ни плохих, ни хороших, есть только фаны, и они должны быть вместе, чтобы победить. Сейчас нам представится уникальная возможность побыть заодно. Что вам налить?