Лионесс: Зеленая жемчужина - Джек Вэнс

«Что же ты старался забыть?»

«На совещании с четырьмя министрами я упомянул, что, если верить слухам, в Порт-Поседеле, в Блалоке, строятся военные корабли. Я упомянул также, что просил местного торговца стеклом узнать что-нибудь по этому поводу, когда он будет в Порт-Поседеле.

Этот купец не вернулся из плавания. Я отправил людей на стекловаренный завод; там они узнали, что бывшего владельца убили в Блалоке».

Ейн медленно кивнул: «Кто из министров присутствовал на совещании?»

«Малуф, Сион-Танзифер, Пирменс и Фойри. Лангларка и Уитервуда не было».

«Убийство вряд ли было случайным».

«Почти наверняка не случайным. Но на сегодня хватит! Я еду в Родниковую Сень с Тристано и Шимродом — ты не поверишь, но там тоже придется решать сложнейшую задачу. Надеюсь, что с помощью Шимрода это удастся сделать достаточно быстро, и мы сможем провести несколько дней в мире и покое. Ты не хочешь составить нам компанию?»

Ейн попросил на него не рассчитывать: «Мне нужно вернуться к себе в Скейв и убедиться в том, что мы заготовили достаточно бочек — в этом году ожидается хороший урожай винограда. Кто мог взволновать спокойные воды Джанглина?»

«Друиды. Они обосновались на островке Айнисфад и напугали бедную Глинет до полусмерти. Мне придется поставить их на место».

«Пусть Шимрод напустит на них неизбывную тоску — или, что еще лучше, превратит их в речных раков».

Эйлас оглянулся, словно хотел убедиться в том, что Шимрод его не слышит: «Шимрод еще не знает, зачем я его вызвал. Когда имеешь дело с друидами, полезно заручиться помощью волшебника. Пусть Глинет сама расскажет ему, что произошло. Ради нее Шимрод готов в огонь и в воду — впрочем, ее чары распространяются на всех существ мужского пола».

«Не исключая некоего Эйласа, надо полагать».

«М-да. Ни в коем случае не исключая некоего Эйласа!»

Глава З

Родниковая Сень строилась в те незапамятные смутные времена, когда требовалось охранять дорогу к пруду Джанглин, отпугивая рыцарей, разбойничавших на равнине Сеальда. Укрепления не пригодились — никто никогда не осаждал Родниковую Сень.

Замок, планировкой напоминавший верх бочки, возвышался на самом берегу пруда — основания его передних башен утопали в воде. Пологие конические крыши увенчивали крепость как таковую и соединенные с ней четыре приземистые башни. Высокие старые деревья бросали тень на все сооружение, смягчая очертания замка, а причудливые кровли казались издали забавными шляпами, легкомысленно нахлобученными на хмурые тяжеловесные лбы.

Отец Эйласа, принц Осперо, построил террасу, выступавшую из основания крепости там, где она была обращена к озеру. Летними вечерами, когда заходило солнце и сгущались сумерки, Осперо и Эйлас, нередко в компании гостей, ужинали на террасе и, если завязывался интересный разговор, долго не уходили с нее — им подавали орехи и вино, а в небе загорались звезды.

На берегу росли несколько больших смоковниц — в жаркие летние дни от них исходил всепроникающий сладковатый аромат, привлекавший бесчисленных насекомых, жужжавших и гудевших в листве; в детстве Эйласа, забиравшегося по серым ветвям, чтобы сорвать инжир, нередко жалили пчелы.

В центре замка находился огромный круглый зал с С-образным столом тридцать локтей в диаметре; за ним можно было свободно рассадить пятьдесят человек — или даже шестьдесят, если расставить стулья потеснее. Второй этаж над этим залом занимали библиотека Осперо, галерея, несколько гостиных и прочие помещения, где можно было отдохнуть и побеседовать. В башнях размещались просторные спальни владельца замка и его семьи, а также спальни и удобные приемные для гостей.

Когда принц Осперо стал королем и переехал в Домрейс, ров запустили, и он быстро превратился в трясину, густо поросшую ряской, тростником, ежевикой и кустарниковой ивой. Непролазная болотистая впадина распространяла запахи гнили и плесени; Эйлас распорядился, чтобы ров прочистили. Бригады наемных рабочих трудились три месяца, после чего шлюзы наконец открыли, и ров снова наполнился чистой свежей водой — хотя теперь он выполнял функцию дополнительной пристани, а не оборонительного сооружения. Когда поднимался сильный ветер, лодки отвязывали от наружного причала и перемещали под прикрытие насыпного вала. В прибрежных тростниках плавали утки и гуси, а в спокойных глубинах озера водились карпы, угри и щуки.

Для Эйласа Родниковая Сень была местом, полным приятных воспоминаний, и он не хотел существенно менять распорядок жизни в замке. Вейра и Флору теперь величали «сенешалем» и «кастеляншей». Керн, когда-то чистивший конюшню и участвовавший в играх и проказах малолетнего принца, ныне превратился в «заместителя управляющего королевскими конюшнями». Ветеран Тоунси состарился и больше не мог выполнять обязанности бейлифа; ему поручили руководство королевской винодельней.

После длительной задержки — и только потому, что на этом настаивал Вейр — Эйлас согласился переселиться в апартаменты покойного отца, а Друн занял комнаты, раньше принадлежавшие Эйласу.

«Ничего не поделаешь, таков порядок вещей, — наставлял Эйласа сенешаль. — Осенью листья опадают, а весной распускается свежая зелень. Мы с Флорой неоднократно подмечали в вас склонность к излишней сентиментальности. В юности это простительно. Но теперь все по-другому! Как вы сможете управлять государством, если боитесь высунуть нос из детской комнаты?»

«Дорогой мой Вейр, ты затрагиваешь наболевший вопрос! По правде говоря, меня вовсе не привлекает перспектива управлять государством — а тем более тремя государствами. Когда я возвращаюсь в Родниковую Сень, все это кажется нелепой шуткой!»

«Тем не менее, вы — король. Кроме того, вы напрасно скромничаете — все мы слышали о ваших походах и приключениях. Отныне вам подобает занимать апартаменты принца».

Эйлас поморщился: «Ты прав, конечно; придется последовать твоему совету. Но я всюду чувствую присутствие отца! Ты не поверишь — временами мне кажется, что я вижу его призрак: он стоит на балконе, а иногда сидит у камина и смотрит на догорающие угли».

Вейр презрительно хмыкнул: «Подумаешь! Я часто вижу доброго принца Осперо. Лунными ночами, когда я захожу в библиотеку, он сидит в любимом кресле и оборачивается ко мне — у него спокойное, невозмутимое лицо. Подозреваю, что он так любил Родниковую Сень, что даже после смерти не может с ней расстаться».

«Ладно, — вздохнул Эйлас. — Надеюсь, принц простит мне вторжение в его комнаты. Я не хочу ничего менять в обстановке».