Доказательство (СИ) - Сергеева Ксения

Витиеватое ругательство за окном разбило молчаливое напряжение. Вольский вздрогнул. Ман в секунду выпрямился, лицо его приобрело выражение упрямой решимости, однако мягко опустившаяся на его плечо рука Китайца потребовала успокоиться.

— Проклятый старик, ты бы хоть иногда прогонял свой дым!

— Простите великодушно-с, Хранитель, никак не ожидал-с вашего посещения. О, да вы с другом. Милости прошу. — Китаец вышел в прихожую. Голос его оставался ровным. — О камушек споткнулись? Нехорошо, как нехорошо-с, сударь.

— Прекрати, Китаец, свои причитания. Сколько раз я еле жив оставался после твоих камушков? Хоть бы что изменилось!

— Что вы, что вы, Хранитель, как можно-с? Немедленно все поправим. Только это не моя задача. Вот незадача-с.

— Все шутишь… Тут дело серьезное. Они у тебя?

— Как узнали-с?

— Тихо тут.

— А я вот не заметил особой тишины, право слово, — укоризненно глядя на гостей, Китаец вошел в кухню. Пёс и Ёл — следом.

— Значит, я не ошибся.

— Не ошиблись, сударь мой, не ошиблись. Все, как один, у меня. Правда, один — не как один, а как полтора, ну да это дело такое-с…

Собравшиеся переглянулись. Пёс слабо усмехнулся на шутку, быстрым движением подтянул к себе стул и опустился на него, закидывая ногу на ногу, сплетая руки на груди. Ман моргнул. Столь похожим на Геометра был сейчас Гончий, что отметил это не только он. Ёл как-то грустно взглянул на Пса и потупился. Китаец замер, будто уходя в размышления:

— Забираешь?

— Да. Забираю то, что мне принадлежит, — взгляд Хранителя небрежно скользнул по кухне и остановился на мальчишке. Тонкая ладонь протянулась в молчаливом приказе. Никто не встал между Вольским и Гончим, пока мальчишка подходил и возвращал украденный циркуль, только Ман обреченно вздохнул. — Не больше. — циркуль опустился на дно кармана и — Пёс улыбнулся: — Может быть, чаю?

— Да что с тобой?! — Ман больше не мог выдерживать такое холодное, словно показное, спокойствие Хранителя. Или такого неожиданного сходства Хранителя и его учителя?

— Не кричите-с, у меня уши больные, — Китаец уже доставал чайник и чашки. — Что так все всполошились? И вы, сударь, не тяните, — добавил он, обращаясь к Псу.

— Извольте. Душа — Кристаллическая.

— Тоже мне новости! — Китаец непривычно резким жестом опустил на стол перед Гончим чашку с чаем. — А то сразу видно!

— И ты молчал?! — Ман дышал все чаще.

— А что говорить-то? — чашки выставлялись по кругу, наполнялись напитком с тонким цветочным ароматом. — И как только ты сам не заметил?.. Видать, не ожидал, совсем не ожидал, но сам-то подумать не горазд? Если мальчик всё еще думает, умудрился сбежать, вызвать профессора-с, добраться сюда, — само собой, душа у него не обычная. И Геометр решил…

— Нет! — Пёс поднялся и принялся расхаживать по кухне. Небольшая комнатка позволяла сделать всего несколько шагов в одном направлении, отчего казалось, что Гончий ходит по кругу и словно пританцовывает из-за своей хромоты. — Дело не в Геометре даже. Дело в том, что Кристаллическая может сделать, находясь здесь.

Тихий голос заставил на несколько секунд умолкнуть говорящих:

— Кристаллическая, говорите?

Пёс застыл, по привычке сжимая циркуль в кармане:

— Именно. Поэтому нужно как можно скорее вернуть тебя Избраннику.

— Но ведь он сразу окажется дома, и наш план… — Ман попытался вставить слово.

— Какой план? Какие планы? Что напридумывали вы тут, Китаец? — темный взгляд схлестнулся с синей сталью. Володьке даже показалось, что он слышит скрежет металла.

— Мы решили, что пора взяться за дело Восемнадцатому Геометру.

Долгий бесшумный выдох Хранителя можно было уловить только по тому, как неспешно опускались плечи Пса. Тишайший шепот пронизывал льдом:

— Восемнадцатого Геометра здесь нет.

— Прекрати, — Китаец явно был бесстрашным. Володька зауважал старика: сам он никогда бы не решился заговорить с Псом после того, как услышал подобный тон. Мальчишке показалось, что кто-то другой так спокойно говорил с ним в кабинете у Геометра, не этот прямой, устрашающий человек. — Прекрати. Ты прекрасно знаешь, кем станешь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Когда время придет.

— Разве оно не пришло сейчас?

— Не пришло, — тяжелый взгляд заставлял всех на этой кухне чувствовать себя крохотными. — Поверь мне, раз уж решил упоминать о Восемнадцатом.

— Наш Гончий прав, — душа неожиданно встала на сторону Хранителя: — Никогда нельзя торопиться.

— Много ты знаешь?! — Ёл понимал, что призрачная надежда всё вернее ускользает от него, — понимал и никак не мог простить собравшимся того, что они оказались правы в попытках убедить его совершить переход. Мужчина вдруг осознал, что не может больше верить в Возвращение. Все события прошедших дней настолько утомили его, что устремление угасало с каждой минутой. Ему с трудом давались слова, движения, всё тело было пронизано тяжестью, схожей с болью. Так хотелось всё это прекратить — чтобы в одно мгновение не стало ни Геометра, ни призрачных пейзажей, в которых он так долго плутал, ни душ, ничего, кроме покоя и тишины. А Возвращение… Что оно даст? К чему приведет? К тому, что он уже и не помнит… Ничего не помнит… Тогда зачем? Возвращения попросту не будет. Столько дней веры, рассыпающейся в прах, нещадно давили на плечи — можно ли отказаться от устремления такой силы, просто потому что устал? Здесь, сейчас, на этой кухне тело отказывалось повиноваться, хотелось спать…

— Много, — Хранитель подошел к калеке, — так много она знает, Ёл. Поэтому невозможно разделить ее. Рассыплется всё, что нитями соединяет в себе ее жизнь. Опасно. Опасно даже то, что она сейчас вовне.

— Но почему? — Ёл уже не сопротивлялся. Ответ на вопрос не интересовал его. Он никак не мог вспомнить лица мальчика, выносящего из детской грузовик. И женщина… Кто она? Как ее звали? Кому она так улыбается, опираясь плечом о дверной косяк?

— Это огромная сила. Неуправляемая. То, что сейчас она сдержана, — заслуга Володьки, но если он хоть на минуту перестанет верить…

— Во что верить? — Ёл смотрел на Хранителя из-под густых бровей.

— В Возвращение.

— То что?

— То она утратит опору, — Пёс с кротостью, уговаривающей ребенка, объяснял калеке происходящее, — душе нельзя без опоры.

Ман сжал руку Ёла. Китаец внимательно смотрел на Хранителя, попивая чай. Володька даже сжался на стуле в углу комнаты, жадно слушая и не решаясь встревать.

— Тело может жить желаниями, но желания телом и ограничены. А вот желания души никто ограничить не может. Если столько энергии выйдет из-под контроля, Теневая может не устоять. Поэтому душу необходимо вернуть мальчику. Причем немедленно.

— Этому мальчику? — Ёл постепенно утрачивал желания, само понимание происходящего медленно ускользало. Он сдавался. Он устал. Неимоверно устал. Всё, что ему хотелось, это уснуть. Все понимали происходящее и молчали. Голос Хранителя становился все мягче:

— Этому. Ему никак нельзя без нее. И разделить ее невозможно. Геометр доказал.

— Доказательство, да?

— Доказательство. Из которого нет Исключений.

— Мне пора. — Ёл вдруг нервно встрепенулся. Решил.

— Давно пора, — Пёс вздохнул и остановил взглядом поднявшегося было Мана.

Хранитель, развернув инвалидное кресло, вышел из дома, провожая решившегося уйти.

Они оказались в мутной холодной дымке двора. Бесшумно выбрались на улицу. Пёс достал циркуль и сложенный в ровный квадрат чертеж. Развернул жесткую бумагу, описал на ней круг, не касаясь грифелем.

— Ты должен уйти. Прошлого не изменить. Отпусти невоплотимые желания, отдай тело тому миру, которому оно принадлежит…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Там? — Ёл посмотрел в небо. Он чувствовал облегчение и покой.

— Там.

Очередной идеально ровный круг. Тело, разорвавшиеся оковы устремления растворялись легким свечением. Пёс постоял некоторое время, глядя на облачный горизонт, свернул давно готовый чертеж — первый самостоятельный в его жизни, и вернулся в дом.