Борьба и победы Иосифа Сталина - Константин Романенко

В рождественские каникулы 1896 года Сеид Девдориани гос­тил у Джугашвили в Гори, а пасхальные — Сосо провел в деревне у товарища. Летом 1897 года он жил в семье Михи Давиташвили. Однако его возвращение после летних каникул в Тифлис не стало возвратом к обычной однообразной жизни. Действительно, в се­минарии мало что изменилось. Казалось, что все остается по-старо­му — тот же привычный круг общения, тот же монастырский мо­нотонный распорядок дня, те же стены. Изменился он сам.

И хотя книги по-прежнему остаются главным источником, из которого он черпает новые знания, сама учеба уже не увлекает ею. Первоначально он обращался прежде всего к книгам грузинских писателей Руставели, Бараташвили, Чавчавадзе, Казбеги, Церетели, отвечавшим его национальной природе и романтическим склон­ностям. Но затем он открыл для себя Гёте, Шиллера, Аристотеля, Шекспира, Гейне, Тургенева с их общечеловеческой философией, и новых властителей умов молодежи: Чернышевского, Писарева, Туган-Барановского, Белинского, Добролюбова, Салтыкова-Щедри­на, Адама Смита, Струве, Плеханова.

В новом учебном году он начал посещать книжный магазин Иосифа Имедашвили и скоро стал своим человеком в его доме, приобретя знакомых среди его друзей и родственников. Он близко сошелся с новым учащимся Васо Бердзиношвили, но более сущест­венную роль в судьбе Иосифа сыграло возвращение в Тифлис Ладо Кецховели. Ладо был братом Вано Кецховели, одноклассника Сосо по Горийскому училищу.

После исключения за участие в забастовке студентов 1893 года из Тифлисской семинарии Ладо Кецховели поступил в Киевскую духовную семинарию. В Киеве на его квартире была обнарркена нелегальная литература, и он был привлечен к «выяснению поли­тической благонадежности». От угрожавшего наказания его спасла амнистия по случаю коронации Николая II. Возвратившись в Тиф­лис осенью 1897 года, он стал корректором газеты «Цнобис Пурцели», а затем перешел в типографию Хеладзе.

Возобновив свои старые связи, он вошел в кружок, собирав­шийся на квартире Михи Давиташвили, который жил на берегу Куры около мельницы Данилова. В этот кружок входили также С. Джугели, Р. Каладзе, И. Хаситашвили, С. Джибладзе и др. Ладо ус­тановил связь и с семинарской группой, в которую входил Джуга­швили, взяв на себя роль наставника. Приобщение Иосифа к этому кругу лиц стало новой ступенью в радикализации его политиче­ских взглядов и началом знакомства с марксизмом. Позже на во­прос: «С какого времени вы принимали участие в революционном движении?» — Сталин ответил: «С 1897 г.»

Иосиф часто наведывался к Кецховели за книгами; они с увлече­нием обменивались мнениями, и Ладо, уже имевший практиче­ский опыт нелегальной деятельности, вызывал у него искреннее уважение. Чтобы избежать пристального надзора наставников, члены ученического кружка теперь встречались вне стен семина­рии. Осенью собирались на Немецком кладбище или около Арсе­нала, к зиме сняли комнату на горе Давида, а потом на Авлабаре.

Несомненно, что Л. Кецховели стал для Иосифа Джугашвили примером самопожертвования и деловой активности революцио­нера. Но жизнь Ладо — яркое свидетельство того, как по-разному складывались судьбы молодежи, вступавшей в борьбу с самодер­жавием. Позже он организовал одну из первых подпольных марк­систских типографий в Закавказье. Типография находилась в Баку и располагалась в доме мусульманина с почти сказочным именем Али-Баба

Типография издавала массовыми тиражами нелегальную лите­ратуру, в том числе и ленинскую «Искру». Лишь через пять лет по­сле начала существования она была обнарркена полицией. В 1902 году Л. Кецховели арестовали и заключили в тюрьму, где и оборва­лась его жизнь. Он был застрелен охранником за то, что во время протеста заключенных кричал из окна камеры: «Долой самодер­жавие! Да здравствует свобода! Да здравствует социализм!»

Есть все основания предположить, что именно дружба с Л. Кец­ховели послужила предпосылкой для резкого поворота судьбы мо­лодого семинариста. Впрочем, к восемнадцати годам у Иосифа Джугашвили уже сложилась вполне определенная система взгля­дов и убеждений. К этому времени он уже стал обретать качества сильного полемика, острого в спорах и дискуссиях, умеющего от­стаивать свою правоту четкой аргументацией, что не могло не раз­дражать его оппонентов.

Пожалуй, главным стало то, что в его сознании прочно утверди­лось мнение: общество, основанное на нищете и страданиях боль­шинства и богатстве немногих, — несправедливо, и оно «противо­речит человеческой натуре». Выход из этой несправедливости об­щественного устройства, в котором грубо нарушены естественные стремления человека к свободе и социальному равенству, — борь­ба. Однако в силу сложившихся объективных условий революци­онная борьба в стране в этот период еще не распространялась дальше устной пропаганды.

В начале 1898 года Сильвестр Джибладзе привел Иосифа на квартиру Вано Стуруа в доме 194 по Елизаветинской улице. Здесь, в Нахаловке, как называлась тогда часть Тифлиса, заселенная рабо­чими Главных мастерских Закавказской железной дороги, в доме Айсора Айвазова собрались Закро Чодришвили, Георгий Чхеидзе, Нинуа, Арчел Окуашвили и еще несколько человек, позднее став­ших активными участниками социал-демократического движе­ния в Грузии.

Но первыми слушателями начинающего пропагандиста стали не грузинские, а русские рабочие. В кружок, организованный для нового пропагандиста, вошли Василий Баженов, Алексей Закомолдин, Леон Золотарев, Яков Кочетков, Петр Монтин, Н. Выборгин и другие молодые рабочие железнодорожного депо.

Конечно, в это время сам пропагандист еще не мог обладать в полной мере знаниями мятежной теории, сокрушившей, спустя двадцать лет, устои российского самодержавия. Установлено, что среди политических произведений, с которых началось изучение марксизма Иосифом Джугашвили, были «Критика некоторых по­ложений политэкономии» Карла Маркса и работа Н. Зибера «Да­вид Рикардо и Карл Маркс в их общественно-политических иссле­дованиях». Как вспоминал С. Натрошвили: «В 1898 г. мы прочита­ли на русском языке и изучили книгу Каутского «Экономическое учение Карла Маркса», а в марте ознакомились с «Капиталом».

Это не так много, но дело не в пренебрежении будущим вож­дем новой экономической теорией. Полных переводов книг зару­бежных авторов в России еще не было, и именно поэтому у Иосифа Джугашвили возникло желание изучить немецкий язык, чтобы по­знакомиться с произведениями К Маркса и Ф. Энгельса в оригинале.

Часть лета 1898 года Иосиф провел в селении Ахалкалахи, куда он был приглашен в качестве репетитора для подготовки сына ме­стного священника к поступлению в духовную семинарию. С ка­никул он вернулся повзрослевшим, и его последующее поведение в семинарии нельзя считать неосторожной дерзостью. Скорее, оно выглядит демонстративным вызовом, открытым нарушением се­минарских порядков и правил.

Е. Ярославский пишет, что однажды, когда «инспектор семина­рии монах Дмитрий после обыска зашел к товарищу Сталину», он сидел, читая книгу и как бы не замечая вошедшего. В ответ на сер­дитое восклицание монаха: «Разве ты не видишь, кто перед то­бой?» — поднявшись, воспитанник протер глаза и вызывающе от­ветил: «Да. Ничего, кроме темного пятна, не вижу».

Очевидно, что это была дерзость. И за каждым из таких «нару­шений» следовало неизбежное наказание: карцер за отсутствие на утренней молитве; карцер за нарушение дисциплины во время ли­тургии; карцер за опоздание из отпуска на три дня; строгий выго­вор за то, что не поздоровался с преподавателем; строгий выговор за то, что смеялся в церкви. Конечно, такое демонстративное непо­слушание было юношеским максимализмом, своеобразной фор­мой выражения «протеста против издевательского режима и иезу­итских методов», существовавших в семинарии.

Навязчивый, лезущий в душу надзор не мог не задевать его че­ловеческого достоинства, но подчеркнуто демонстрируемое свое­волие семинариста привело лишь к усилению присмотра за его по­ведением и поступками. Инспектор Д. Абашидзе 28 сентября за­писал в кондуитском журнале: «В девять часов вечера в столовой... была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении к ним Джу­гашвили старался скрыть записку и только при настойчивом тре­бовании решился обнарркить свою рукопись. Оказалось, что Джу­гашвили читал посторонние, не одобренные начальством семина­рии книги, составил особые заметки по поводу прочитанных им статей, с которыми знакомил воспитанников... Был произведен обыск у воспитанников, но ничего запрещенного обнаружено не было».

Начавшийся новый учебный год стал для него особенным. По­сле окончания Сеидом Девдориани семинарии руководство учени­ческим кружком перешло в руки Иосифа, но он уже подошел к очередной ступени жизни, определившей его дальнейшую судьбу. В этот год Джугашвили был принят в члены Тифлисской организа­ции РСДРП. Теперь в круге его общения появились совершенно новые лица