Чаромора - Айно Иосеповна Первик

Так они и поступили, прихватив с собой моряцкий сундучок, куда Трумм упаковал все свои рисовальные принадлежности, все свои чистые носки и тёплый шерстяной свитер.

• • •

А время шло.

В море таял лёд и бушевали штормы.

На остров Чароморы пришла весна.

Весь конец зимы Чаромора и капитан Трумм работали над книгой. А теперь дело застопорилось. Им совсем не сиделось в комнатах. Весеннее солнце заливало остров, и с каждым днём становилось всё теплее.

Однажды утром они проснулись от странных курлыкающих звуков.

— Лебеди! — воскликнула Чаромора и вскочила с кровати.

Трумм заметил, что глаза у неё сияют, как у девушки. Он тоже поспешно вылез из-под одеяла.

Лебеди опустились на остров Чароморы. Они заполонили всё побережье, море и небо. Заметив Чаромору, несколько лебедей, взмахивая прекрасными белыми крыльями, подлетели к ней. Длинными гибкими шеями они касались щёк Чароморы и снова взмывали в небо. Время от времени они садились на воду и, выгнув шеи, прекрасные и горделивые, скользили по водной глади моря. Вся округа звенела от диковинного курлыканья.

Капитан очарованно смотрел на лебедей. Ничего подобного он никогда не видывал. Он даже не осмеливался подойти к Чароморе — такими удивительными казались ему чародейка и большие белые птицы.

Чаромора ходила меж лебедей, гладила их перья, что-то говорила. Она совсем не замечала, куда ступают её ноги, идёт ли она по песку или гальке, спотыкается ли о прошлогодний камыш или бредёт в по-весеннему холодной воде. Чаромора видела только лебедей.

Перелёт лебедей длился несколько дней. Прилетали всё новые и новые птицы, а прежние улетали на север, к местам гнездовий. Все дни Чаромора и капитан проводили на берегу. Трумм чувствовал, что он никогда не забудет это время.

Капитан Трумм был коренным горожанином. Он родился в большом каменном городе. Когда вырос, ушёл из города сразу в море. Суда, на которых он плавал, заходили всегда только в гавани больших городов, так что у Трумма за всю жизнь не было случая пожить в деревне.

Капитан ещё никогда не видел, как просыпается весной природа, и теперь весеннее пробуждение полностью захватило его. Первые жёлтые цветы мать-и-мачехи, найденные им среди камней, приводили его в восторг. И капитану очень захотелось самому вскопать сырую пахучую землю. В шкафах и на полках Чароморы среди пучков засушенных трав и между грудами кореньев лежали всевозможные семена. Посмеиваясь про себя — что-то получится? — капитан разбросал на вскопанных грядках несколько пригоршней семян.

Когда же капитан Трумм увидал первую бабочку, он совсем потерял голову и, как мальчишка, целый день бегал за ней. Вечером капитан достал карандаши, краски, кисти и принялся рисовать. Ни секунды не задумываясь, он сразу же отложил в сторону чёрный карандаш. И дни напролёт стал рисовать акварельными красками и пастельными мелками. Он рисовал почки и серёжки на деревьях, бабочек и букашек, стебельки травинок и, конечно же, голубое небо и море. Капитан Трумм прямо-таки ошалел от буйства красок и света, от запахов и голосов весны. Ничего другого он не видел и не слышал.

Зато Чаромора мрачнела день ото дня.

— Ну вот, — сказала она однажды Трумму, — мне кажется, меня ты уже совсем не замечаешь.

О-о! — произнёс капитан мечтательно. — А ты чувствуешь, как пахнет воздух? От дыхания сырой земли и распускающихся почек у меня с утра до вечера кружится голова.

Ну-ну, — пробормотала Чаромора. — Сколько я себя помню, такое бывает каждую весну.

Весна набирала силу, восторг и восхищение Трумма всё росли, зато Чаромора хмурилась всё больше.

Когда настало время подснежников, калужниц и купавок, очарованный капитан целые дни проводил на лужайках и в кустарнике и не приходил домой даже пообедать.

Теперь Чаромора ходила мрачнее тучи.

— Что за мысли тебя одолевают, которые обязательно нужно обдумывать в кустарнике? — спрашивала она у капитана.

— Дорогая Эммелина, — ответил капитан виновато, — мне хотелось бы нарисовать тебя.

И он стал писать портрет Чароморы. Вокруг неё он нарисовал цветущие подснежники и расправляющих крылья лебедей. А стояла она на белом морском песке, усеянном розовыми ракушками и зелёными водорослями. Чаромору он изобразил так, чтобы отблески вечерней зари падали на морщинистое лицо, и на картине щёки её нежно румянились.

Чароморе картина очень понравилась. То и дело подходила она поглядеть на свой портрет и почти совсем перестала заглядывать в зеркало. И однажды утром она сказала Трумму:

— Ну и ну! Ты, кажется, так и не понял, кого взял в жёны.

— Я прекрасно знаю, кто моя жена, — ответил Трумм, — но что с того?

Чаромора горько вздохнула.

— Ты даже не видишь, какая я на самом деле, — сказала она. — Ох, кажется, я околдовала тебя и привязала волшебными лентами к своему острову.

Весь день Чаромора была не в духе и колючая, как ёж.

Назавтра, только Чаромора проснулась, к ней подошёл капитан Трумм.

— Иди же скорей, посмотри! — воскликнул он.

Вид у капитана был такой счастливый и довольный, что Чаромора, не говоря ни слова, последовала за ним.

Трумм повёл Чаромору к своим грядкам. Каждое брошенное им в землю семя пустило крохотный зелёный росточек.

— Взгляни, все семена взошли! — ликовал капитан.

— Ну-ну, — сказала Чаромора, внимательно рассматривая грядки. — Это лопух. Ты посеял семена слишком часто, у лопуха вырастут широкие раскидистые листья.

Трумм присел на корточки и пальцем осторожно погладил каждый росточек.

— Это я пробудил их к жизни! — воскликнул он счастливо. — Взял в тёмном шкафу сухие семена, вынес их на свет и зарыл в землю. Благодаря мне они ожили! Ведь я совершил настоящее чудо!

— Ну-ну, — пробормотала Чаромора угрюмо. — Тоже мне чудотворец!

Целый день она хлопала дверьми и окнами и швыряла всё, что попадалось ей под руку. А Трумм сидел на огороде и рисовал едва проклюнувшиеся росточки своего лопуха.

Вечером, сметая в кучу разбитые и поломанные ею вещи, Чаромора укоризненно произнесла:

— Видно, пора и мне отправляться в путь и заняться моими делами.

Трумм был так глубоко погружён в свои мысли, что только пробормотал:

— Конечно же, дорогая Эммелина.

— Может, мне уж и не возвращаться на остров?! — проговорила Чаромора дрожащим голосом.

Но капитан словно и не