Мето. Дом - Ив Греве

Результат не заставил себя ждать. Лицо Цезаря 3 возникает в зеркале, когда я чищу зубы. Он дает мне знак следовать за ним. Надо быть осторожным. Едва усевшись, он приступает к допросу:

— Тебе доложили, что Спурий умер?

— Нет. Я думаю, что он мертв. Потому что если бы ему стало лучше, возможно, нам разрешили бы с ним увидеться. А что? Он жив?

— То есть это всего лишь твое безосновательное предположение?

— Да.

— Догадка?

— Да.

— Не распространяйся насчет своих предположений. И лучше — не делай их вовсе. Ты что-то слишком часто появляешься в моем кабинете.

— Это в последний раз… Я вам обещаю.

— Не надо обещать. Я и так знаю, что это последний раз. Спокойной ночи, Мето.

— Спокойной ночи, Цезарь.

Я незаметно присоединяюсь к остальным. Теперь я уверен, что Красс — шпион. Еще я знаю, что для решительных действий у меня всего несколько дней, самое большее — несколько недель.

На следующий день после обеда я встречаю Клавдия в коридоре. Он слегка задевает меня. Что-то кладет мне в карман. Записку.

Она длиннее, чем обычно, а мне ее глотать.

Я закрываюсь в туалете.

Доносчики во время сна образуют квадрат. Если знаешь двоих, легко вычислить остальных.

Сегодня ночью уничтожат одного Красного, кудрявого блондина. Замена ему не готова.

В миг, когда я выхожу из своего тайного убежища, мимо меня проходит Марк. Он опускает голову. Мне кажется, наша дружба в опасности. Я понимаю, что за весь день мы не перекинулись и словом. Он меня избегает. Я только сейчас его замечаю. Я полностью захвачен своими разоблачениями. Нужно восстановить наши отношения. Я не хочу терять такого друга, как он.

Когда гасят свет в спальне, я поворачиваю голову вправо. Он замечает это, но остается лежать на спине и закрывает глаза.

Утром я обнаруживаю новое послание. Вылезаю из кровати. Я безмерно счастлив, я чувствую, что наступающий день будет полон открытий. Марк и Октавий уже встали. Я присоединяюсь к ним как ни в чем не бывало. Я обладатель великой тайны.

Октавий встречает меня улыбкой:

— Итак, ты все еще с нами?

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Каждый раз, когда ты исчезаешь в кабинете Цезаря, я боюсь, что ты оттуда не выйдешь.

Я смотрю на Марка через его отражение в зеркале. Улыбаюсь ему. Он закрывает лицо полотенцем. Я продолжаю:

— Парни, даже если вам кажется, что я сейчас не с вами, вы должны знать, что я никогда вас не брошу. Я слишком дорожу вами обоими.

— Значит, сегодня едим вместе?

— Заметано.

Марк все это время молчит, но весь разговор он слышал. Я захожу в кабинку и наконец-то разворачиваю новое сообщение: Возьми йогурт со слегка приоткрытой крышкой. Приятного аппетита.

На утренней пробежке Клавдий дает мне понять, что его предупредили о моем так называемом обряде посвящения.

— А ты проходил через это?

— Да.

— Ну и как?

— Не бойся. Доверься. Ты скоро все узнаешь.

Охваченный страхом и нетерпением, я слежу за событиями этого утра, как зритель за спектаклем. Когда подают завтрак, я расталкиваю своих товарищей, чтобы пройти в первых рядах.

— Да что с тобой сегодня?

— Я голоден, вот и все.

— Ты же знаешь, что прийти раньше всех не означает начать первым, — замечает Октавий.

Я слышу, как Марк шепчет ему на ухо:

— Он что-то скрывает от нас.

Я по-прежнему не реагирую.

Перед столом с десертами я тщательно выбираю йогурт. Октавий даже занервничал:

— Да все они одинаковые, Мето!

Марк многозначительно смотрит на него, как бы говоря: «Видишь, я был прав, он от нас что-то скрывает».

— Ладно, парни, я все понял.

Надеюсь, я взял тот, что нужно.

Пробую на вкус и сразу понимаю, что не ошибся. Я замечаю, что йогурт не такой, как всегда, он с комочками. Доедаю, стараясь не морщиться. Марк наконец обращается ко мне:

— Ну что, вкусно?

От него ничего не скроешь, он знает меня как свои пять пальцев.

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Ты что-то еле с ним справился.

Я опять ничего не отвечаю, только улыбаюсь.

Во второй половине дня мне вдруг резко становится очень плохо. Я говорю себе, что все нормально, что я должен через это пройти. На учебе меня одолевает зуд. Это не больно, но я начинаю чесаться. Цезарь 3 садится напротив меня и наблюдает. Такое уже случалось, когда я был помладше. Иногда без всяких последствий: он посмотрит, и все. Сейчас, я чувствую, он собирается что-то сказать:

— Мето? С тобой все в порядке?

— Я сейчас почешусь, и все пройдет.

— Следуй за мной в медсанчасть.

Все оборачиваются и смотрят на меня то ли с удивлением, то ли с отвращением. Как будто у меня рог вырос на лбу. Только перед зеркалом в ванной комнате я понимаю серьезность проблемы. Все мое лицо побагровело и покрылось маленькими бляшками фиолетового оттенка.

Теперь я сижу перед Цезарем, который по телефону объясняет мои симптомы. Он кладет трубку и достает из ящика широкую ленту. Он завязывает мне глаза и поднимает меня. Я иду за ним по коридорам. Он открывает дверь и сажает меня на стул. В комнате есть кто-то еще. Сухие руки ощупывают мои щеки и шею. Они пахнут уксусом. Человек не говорит. Я представляю, как он объясняется жестами. Цезарь как будто сам себе переводит:

— Он заразен. Ему нужен покой.

Я слышу, как человек уходит, прихрамывая. Цезарь снимает мне повязку. Я нахожусь в абсолютно белой комнате, в которой есть кровать и маленький стол. Еще есть аптечка, из которой он достает шприц и флакон, наполненный розоватой жидкостью.

— Ты проспишь до выздоровления. Это лекарство погрузит тебя в очень глубокий сон, так ты не будешь чесаться. Для тебя же лучше.

Моего мнения он не спрашивает. Он берет мою руку и втыкает иглу. Я почти ничего не чувствую. Он выходит. Я сижу неподвижно несколько секунд.

Я плохо понимаю, что со мной происходит. Меня заразили, заставив съесть какой-то продукт. Теперь я изолирован. По словам Цезаря, все свое время я проведу во сне. Для чего это может быть нужно? Я повторяю про себя слова друга: я должен довериться, и скоро все узнаю.

Я чувствую, как немеет уколотая рука и как затуманивается взор. Я ложусь на кровать. Глаза закрываются. Мне хорошо.

Я просыпаюсь. Цезарь рядом со мной, он говорит:

— Иди в туалет. Потом поешь и попей. Затем ты снова уснешь. Вставай!

Это трудно, но у меня получается. Мои движения очень медленные. Я вижу Цезаря, который смотрит на часы. Похоже, ему надо, чтобы я все делал побыстрее. Едва прошла четверть часа, как он снова берет меня за руку для нового укола.

Я опять просыпаюсь, но теперь я один. Может, я проснулся раньше, чем предусмотрено? Интересно, это нормально? Все идет по плану или нет? Инстинктивно засовываю руку под подушку. Ура! Записка!

Мы разбавили снотворное, и у тебя есть в запасе час. Это мертвый час ночи. Никто больше не ходит. Открой двери, посмотри. Не теряй времени и не теряйся сам. Съешь записку.

Я разрываю ее на четыре части и начинаю жевать первый кусочек. Оглядываю комнату. В ней две двери. Толкаю одну наугад. Она выходит в коридор. Открываю вторую. За ней лестница. Я поднимаюсь и открываю еще одну дверь. Теперь я в едва освещенной комнате. Свет идет от двух ночников на потолке и светящихся табло двух огромных аппаратов, гудящих у боковой стены. В центре комнаты возвышается большое кресло, над которым прикреплено что-то вроде шлема с бороздками, походящего на мозг. Подходя ближе, я вижу на нем зоны, разграниченные толстыми черными линиями. Каждая зона подписана. Мне удается прочитать: «Память 1, моторика, зрение, вкус, речь, память 2, обоняние, слух…» Это наводит меня на мысль о плакате в классе сельского хозяйства, плакате о разделке свиньи. В центре каждой зоны шлема маленькое отверстие. В одном из них осталась торчать игла.

Я должен все запомнить. Анализировать буду позже. Я слышу у себя за спиной чье-то дыхание. Кто-то спит. Малыш. У него полностью выбрит череп, и на голове повязка. На нем серая футболка с номером 257. Рядом с кроватью на ночном столике лежат два листа в папке. На каждом из них написано имя. Его будут звать Руф или Квинт, это еще не решено. Ночные друзья так и написали: Замены еще нет. Спурий умер слишком рано.

Здесь есть другая дверь. Этот второй зал похож на мастерскую. Десятки пил, ножей, разного рода пластин развешаны на противоположной от меня стене. Комната от пола до потолка покрыта белым кафелем. В центре стоит длинный стол. На правой стене висит несколько анатомических таблиц. Одна из них похожа на ту, которой мы пользуемся на уроках. На соседней таблице проведены красные пунктирные линии по костям ноги, и позвонки окрашены в тот же цвет. На другой таблице изображен какой-то непропорциональный скелет, похожий на скелет ребенка. Руки слишком длинные по отношению к туловищу и ногам. У солдата, которого я видел мимоходом в ванной комнате утром, когда Квинта уносили в мешке, был примерно такой вид. Наверное, здесь их и производят. На противоположной стене я обнаруживаю что-то типа окна, освещенного лампами, на котором прикреплены снимки большой берцовой кости, малой берцовой кости и бедренной кости. На всех костях проведены какие-то белые полосы.