Вейская империя (Том 1-5) - Юлия Латынина

- Видите ли, - сказал монах, - не все налоги собираются инспекторами. Бывает, что король милостиво дарует пожалованным землям иммунитет, и владельцы их сами собирают налоги и творят суд. И хотя никто не отменял звания инспектора, и не отнимал у короля право собирать налоги, эти милости королей продолжаются больше двух веков, и...

- И Марбоду Кукушонку не пришлось в этой поездке судить сильных и оберегать слабых?

- О, - сказал монах, - на следующий день после того, как он получил плащ и печать королевского инспектора, он рассек эту печать мечом, на спор, а иные говорят - проиграл в кости. Вы представьте себе, как бы Кукушонок уберег слабых... Уж лучше пусть граф судит свое имущество.

Монах покачался в седле и добавил:

- И он выпросил у короля плащ и печать инспектора для этой поездки, чтобы никто не мог сказать то, что вы только что сказали, потому что профессия торговца в этих местах не в чести.

- Я это заметил, - отозвался Ванвейлен.

Когда они выехали из заколдованного леса-города, уже вечерело, и Марбод с дружинниками был шагов на сто впереди. Слева от него показался деревянный храм ржаного королька, а перед храмом, на паровом поле, крестьяне по-своему праздновали весну: сложили по кругу сор и солому, зажгли костры, и прыгали через них, парами, как можно выше.

От бузы и огня крестьяне тоже были совсем пьяные, побросали шапки и кинулись к господам, а проповедник, ржаной королек, схватил под уздцы лошадь Кукушонка и закричал на своем языке о короле умершем и воскресшем.

Лух Медведь и другие засмеялись. У Марбода на щеках вспыхнули два розовых пятна и сверху - два красных пятна, левый глаз закатился внутрь, а правый - выкатился наружу и налился кровью. На седле у Марбода висела боевая плетка, хорошая плетка, с рукоятью, отделанной посеребренными черепаховыми щитками, семь хвостов о семи когтях, всего сорок девять железных когтей и пятидесятый - золотой шарик.

Марбод снял эту плетку и ударил ей проповедника так, что содрал с него рогожный куль, в который тот был одет, и потом ударил еще раз. Проповедник, наверно, был очень огорчен, потому что упал и не шевелился.

А Марбод на коне перемахнул через канаву, и челядь за ним. Марбод закричал, чтоб не упускали крестьян, а те стали визжать и увертываться от копыт, потому что мечей господа не позорили.

Ванвейлен поскакал наперерез, схватил лошадь Кукушонка за узду и закричал:

- Как вы смеете!

Кукушонок, однако, перехватил руку, уперся ногой в брюхо его коня и выдернул Ванвейлена из седла, как редьку из грядки.

- А как они смеют позорить моего родового бога?

Ванвейлен посидел на земле и пошел к бродячему проповеднику. Тот лежал, как сломанная бамбуковина: мертв. Рядом монах-шакуник, в кафтане цвета морской ряби, с облаками и листьями, безмятежно глядел на продолжение охоты.

Тут только Ванвейлен сообразил, что бывший королевский род и нынешний простонародный бог зовутся одинаково - Ятун. Можно было и сообразить раньше, но дело в том, что словом "ятун" по-аломски и по-вейски назывались разные животные. На аломском "ятуном" называли Белого Кречета, великолепную господскую птицу, чья жизнь стоила дороже жизни раба. По-вейски "ятуном" называлась птичка из рода соколиных, но совсем другая: мелкая и пестрая; мутный рыжий глазок, ворох неопрятных перьев на красных ножках. Птичка ела червяков, падаль, снулую рыбку и чужих птенцов. В усадьбе ее называли "ржаным корольком". Говорили, что она бесчестит свой род, как шакал бесчестит род волков.

- Самая последняя птица, - сказал как-то Шодом Опоссум. - Я владею крестьянином, крестьянин владеет коровой, а ржаной королек сидит на корове и выбирает из нее клещей...

А тем временем на поле мало кто из крестьян сумел убежать. Девки страшно кричали, а мужики, по приказу Марбода, сносили хворост для праздничных костров к подветренной стороне деревянного храма.

Марбод снял колпачок со своего кречета. Птица взлетела на колчан за спиной, била крыльями и следила за крестьянами, как за перепелами.

Не прошло столько времени, сколько нужно, чтобы сварить горшок каши, как все было готово. Марбод выбрал из колчана гудящую стрелу, зажег и пустил в вязанку. Крестьяне тоскливо заголосили.

- Так, собственно, почему убили последнего короля Ятуна? - спросил Ванвейлен монаха-шакуника, отца Адрамета.

Монах молча глядел, как в вечернем воздухе занимается огнем жилище чужого бога.

- Я мало что знаю, - сказал он. - А что знаю, знаю со слов господина Даттама. Здешние сеньоры соглашаются, что вся земля - собственность короля. И дана в распоряжение не им, а божественным предкам. И вот последний Ятун долго думал и сообразил, что Бог - один, а все прочие боги суть его атрибуты и качества. Сеньоры было согласились, но вскоре выяснились некоторые богословские подробности. Оказалось, что есть боги истинные, а есть боги ложные, а стало быть, несуществующие. Список несуществующих богов совпал со списком непокорных родов. Это, конечно, было совершенно справедливо: согласитесь, что ложный бог должен внушать своим потомкам ложные мысли.

- А земли, - проговорил Ванвейлен, - которыми владеют несуществующие боги, должны, стало быть, воротиться к богу истинному...

- Несомненно, - кивнул монах. - Но заметьте, что и все прочие боги лишь свойства и имущества великого Ятуна. Кто такой, например, Большой Хой? Просто топор в руке Ятуна, его атрибут и его раб. А все, чем пользуется раб, тоже принадлежит хозяину. Стало быть, богу-предку на небе принадлежат другие боги, а богу-внуку, королю, принадлежит вся земля.

- Понятно, - сказал Ванвейлен, - и тогда-то случилась эта история с женским коварством.

- Да, - кивнул монах, - тогда случилась история с женским коварством.

- И новый король поспешил вернуть богам все права свободных людей.

- А что же еще ему оставалось делать? - сказал монах. - Особенно, если учесть, что его попрекали рабским происхождением.

- Да еще сын кстати у покойника родился, - прибавил сквозь зубы Ванвейлен.

Монах-шакуник глядел на горящий храм. Да какой там храм! Стойло!

- Говорят, - сказал монах, - колдун после смерти становится втрое сильнее. Странное дело. У короля не хватило сил навязать свою веру огнем и мечом. Его убили, и род истребили, и храмы ушли под землю. А теперь шляются оборванцы, и хотят убедить народ в том, в чем не смог его убедить сам король, вывернуть мир наизнанку, как шубу в праздник, и так его и оставить. Сеньор неугоден богу, купец неугоден богу, весь мир неугоден богу, одни праведники угодны! Зачем же он его создал? Ходят странники и нищие и учат, что не спасешься, пока не раздашь все добро странникам и нищим...

- Да, - сказал Ванвейлен, поглядывая на расшитую золотом ферязь божьего служителя, на пальцы, унизанные перстнями, - вы исключительно по богословским причинам не любите ржаных корольков.