Неторопливая машина времени - Элизабет Вонарбур

— Она любила вас?

Да, строгая Меланэ, строгая и невольно жестокая. Ей необходимо знать. У Эгона ушло немало времени на то, чтобы смириться с этим ответом, но теперь он знает его:

— Она любила меня иначе. Скорее, как мне кажется, любила того, кем я должен был стать когда-нибудь.

— Именно поэтому она сказала, что вернется?

Это действительно вопрос, вопрос из любопытства, а не очередное испытание; Эгон может позволить себе признаться, что не знает ответа.

— Я не знаю, действительно не знаю, почему она сказала это. (А также не знаю, почему она сказала это в тот момент, когда уже находилась в сфере и была недосягаема…)

— Но вы все еще верите, что она вернется.

Он улыбается.

— Если бы ты задала этот вопрос десять минут назад, я ответил бы «нет». А теперь я отвечу: «Я не знаю. Механика Путешествия позволяет это. Темпоральные парадоксы Путешествия даже позволяют, чтобы она вернулась ничуть не состарившись. Или чтобы разница в возрасте исчезла. Но, возможно, она никогда не вернется. Я не знаю. Но… я выбрал ожидание. Я решил находиться здесь, независимо от того, вернется она, или нет. Я останусь здесь». — Он снова улыбается, почувствовав, как к нему возвращается уверенность. — Я здесь.

На лице Меланэ начинает проявляться ответная улыбка, но она тут же отводит глаза в сторону. Потом она спрашивает старательно нейтральным тоном:

— У вас никогда не было других женщин?

Эгон готов засмеяться, но понимает, что сейчас смеяться нельзя. Она теперь хочет говорить о себе, а не о нем. У него мелькает мысль о возможных последствиях его ответа — но что еще он может сказать, кроме правды?

— Конечно были, Меланэ. — И продолжает легким, но не слишком легким, тоном:

— Это тебя шокирует?

— Знать, что вы нормальный человек? — парирует девушка, глядя ему прямо в глаза. — Нет, я чувствую облегчение.

Ответ столь неожиданный, что он не может сдержать смех. Но Меланэ даже не улыбается и произносит спокойным тоном:

— Значит, и у меня есть шанс.

Смех Эгона мгновенно обрывается.

— Меня нельзя считать героиней бульварного романа, — продолжает она после короткого молчания. — А вас не назовешь тупицей.

— Да, пожалуй, не совсем, — бормочет Эгон. Он уже думал, что она рано или поздно признается, в своем обычном агрессивном тоне, но не предполагал, что так рано.

— Ты заметила, — негромко говорит он, — что ты стала обращаться ко мне на «вы»?

Она мгновенно бледнеет И бросает, стиснув зубы, не глядя на него:

— Отеческий образ. Так лучше, когда на «вы». Эротичнее.

Он встревоженно наклоняется к ней; такого тона он давно не слышал.

— Не нужно так, Меланэ, не нужно. Не отвергай то, что ты чувствуешь.

— А вы, вы не отвергаете это? — огрызается она, все тем же жестким тоном.

Конечно, он тоже часто думал об этом. Иногда растроганно, иногда забавляясь или раздражаясь. Но разве можно отвергнуть? Отвергнуть ее?

— О, нет, Меланэ. Талита тоже была своего рода «материнским образом» для меня. Об этом мне говорили другие, об этом думал я сам. И это было правдой. Но было и многое другое, я знал это, и она тоже знала.

— Но я не… — на этот раз ее голос срывается, и она начинает сначала, более низким голосом. — Я не Талита.

Эгон молча смотрит на нее. Неожиданно его разбирает смех, потому что ему в голову пришла фраза, и эта фраза объясняет ему, насколько он был слеп, несмотря на весь свой опыт. Он протягивает руку и поворачивает к себе это изменчивое лицо — единое в трех ипостасях, и такое разное в профиль, в пол-оборота, в анфас: три облика одной личности. И произносит с улыбкой:

— Нет, конечно, ты не Талита. И именно поэтому у тебя есть шанс.

Две недели. Это продолжается две недели. И на протяжении этих двух недель Меланэ становится все спокойнее и спокойнее, словно ее охватила уверенность, природу которой Эгон не может понять. Каждый раз, когда он пытается расспросить ее, она с едва заметной улыбкой прикладывает палец к губам; все его уловки наставника не срабатывают, он должен признать это с чувством легкого беспокойства. Он продолжает наблюдать. И слушать. Она совершает акт любви с какой-то свирепой решимостью. Она удивила его, но не тем, что оказалась не девственницей, о чем он догадывался и раньше, а тем, как быстро она научилась искать и находить наслаждение.

По мере того, как проходят дни и Меланэ кажется все более уверенной (но в чем?), Эгон чувствует, как исчезает его уверенность под влиянием какого-то противоположного процесса, который он сознает, но с которым ничего не может поделать. Чего она хочет? Что она переживает? А он, как он собирался вести себя? Как он ведет себя в действительности? Краткое прозрение в саду — это не Талита, он может, он имеет право (он обязан?) позволить проявиться своей нежности к ней — это освободившее его прозрение больше не повторяется. Правильно ли он поступил? Может быть, это было ошибкой? Ведь это такое юное создание… Ему потребовалось время, чтобы понять: его Талита любила его не так, как он любил ее. Понять и принять это.

Он постоянно напоминает себе, что Меланэ не такая, как он. Он никогда не решился бы сделать то, что сделала она, так обнажить свои чувства, так решительно взять инициативу в свои руки. Когда-то ему потребовалось несколько месяцев, чтобы решиться. К тому же, ведь это Талита убедила его, подтолкнула к действиям. Она просто соблазнила его. Нет, Меланэ совсем другая. Но что же происходит за жизнерадостной маской ее лица? Почему она не хочет говорить с ним? Боится ли она того, что может сказать он, или того, что может сказать она сама?

Он отдает себе отчет в том, что на самом деле старается избежать единственного достойного внимания вопроса: верит ли она, что любит его, или она сознает, что дело совсем в ином? Он был готов поспорить, что она не любит его, и что она скорее поймет это, разделяя с ним интимное общение. Но если он ошибается? Если вместо того, чтобы избавить ее от душевных страданий, позволяя ей заново переживать свои фантазии, он, напротив, еще глубже погружает ее в отчаяние? Кажется, она не требует от него ничего сверх того, что он дает ей, но и это может быть маской. Что же скрывается за ней?

В конце второй недели он не выдержал. После любовных объятий в полном молчании он задает ей вопрос, включающий в себя все прочие вопросы:

— А твое Путешествие, Меланэ?

— Хорошо, что ты спросил, — отвечает она спокойно, — я отправляюсь завтра.

Она нейтрально улыбается, отнюдь не успокоив этим Эгона, но он пытается изобразить ответную улыбку. Девушка кладет руку на его обнаженную грудь. Это не ласка, а всего лишь стремление к физическому контакту.