Неторопливая машина времени - Элизабет Вонарбур

И он снова опускает руку в струи фонтана в ожидании следующего вопроса.

Снова наступает зима, синева неба режет глаза, и на ее фоне с новым совершенством, почти с жестокостью, вырисовываются белоснежные вершины. Иногда небо становится черным, серым, белым, и пейзаж исчезает, стертый нагрянувшей метелью. Большинство стажеров, принятых в Центр этой осенью, начинает техническую подготовку; те, кто пришел прошлой осенью и подвергся операциям, продолжают с большим или меньшим успехом овладевать своими обострившимися чувствами. Меланэ настолько успешно проходит этот этап, что ей пора думать о тренировке абсолютной памяти.

Однажды вечером Тенаден сообщает об этом Эгону, и Эгон ожидает, что девушка навестит его. Разумеется, именно таким образом она и поступает, но раньше, чем можно было ожидать — она приходит в тот же самый вечер. Она останавливается перед ним в укромном уголке общего зала, где он устроился с книгой. Он поднимает глаза на нее, улыбается и жестом предлагает сесть. Меланэ садится напротив него.

Вероятны два сценария ее поведения: или она будет долго молчать, или она заговорит о чем-нибудь постороннем. И в том, и в другом случае из нее придется буквально вытаскивать то, ради чего она пришла. Эгон в определенной степени одобряет подобную сдержанность; она, возможно, избавит его от худшего — от бесконечных излияний в будущем, когда Меланэ неизбежно придет к эмоциональному этапу их отношений. С другой стороны, его утомляет необходимость постоянно решать загадки, то и дело рисковать, постоянно находиться начеку; так трудно иногда поддерживать равновесие между сочувствием, желанием помочь, реальной привязанностью и таящимися где-то в глубине горькими воспоминаниями. Но что делать — все наставники в тот или иной момент испытывают эти чувства по отношению к своим ученикам.

Меланэ долго сидит молча (способность предвидеть иногда кажется утомительной…), и Эгон решает несколько ускорить предварительную фазу, хотя и не хочет слишком явно оказывать на нее давление.

— Значит, ты должна начать тренировку абсолютной памяти?

— Я начинаю завтра утром, — говорит она тоном, означающим, что проблема не в этом; Эгон некоторое время чувствует растерянность. Его одолевает странная смесь иронии по отношению к самому себе и нечто вроде благодарности за испытанное удивление. В конце концов, Меланэ сама принимает решения, и она не слишком предсказуема. Он с нежностью смотрит на нее, с нежностью, со смирением и с уважением: она напомнила ему правило, которое каждый наставник должен непрерывно повторять: только стажеры решают, что им делать, и весь опыт и знания учителей нужны лишь для того, чтобы облегчить им выбор. Он закрывает книгу и ждет продолжения. Может быть, она собирается еще раз удивить его сегодня, оставив за собой инициативу?

Девушка смотрит на общий зал с тем старательно подчеркнутым нейтральным выражением, к которому он давно привык и которое означает, что она столкнулась с серьезной проблемой. Он пробегает взглядом по контурам ее лица, в сотый раз удивляясь, насколько эти черты, уже ставшие для него привычными, не похожи на черты его Талиты. Менее четкие, разумеется, своего рода набросок на коже, еще лишенной настоящих морщин, отражающих черты натуры. Но это те же густые брови, красиво выгибающиеся над миндалевидными глазами с легкими тенями под ними, нос с горбинкой, экзотические скулы, губы, одновременно тонкие и чувственные. И эти три таких разных лица: спереди широкое, словно у ребенка благодаря круглым щекам; в профиль четкое, массивное, немного грубоватое из-за резкого рисунка носа и подбородка; в три четверти странно мечтательное, нежное, беззащитное. Но может ли она быть Талитой? Нет, вряд ли. Может быть, ее дальней родственницей.

В действительности он знает, что не это лицо, не это тело выглядят иными; по-иному их оживляет только другой характер, настолько другой, что Эгон не может представить, как эта Меланэ может когда-нибудь стать Талитой; слишком много излишней жесткости, излишней твердости. Но сколько бы он ни думал, что пока она еще слишком юная, что она еще изменится, ему трудно представить, что из этой куколки может проклюнуться настоящая бабочка. Те Талиты-путешественницы, что прошли через Центр, больше напоминали его Талиту, даже та, последняя, что побывала здесь шесть лет назад, которой едва исполнилось двадцать пять лет. Но их прошлое тоже было другим, гораздо менее суровым, насколько он может судить по той информации, которой они сочли нужным поделиться с ним.

С сожалением, которое не смогло стереть время, Эгон снова повторяет себе, что он, по сути, очень мало знает о своей Талите. Повторяет с сожалением, в котором есть оттенок стыда; они говорили о самых разных вещах — разумеется, о других вселенных, о музыке, о любви, о жизни; он рассказывал ей о себе, подобно любому юноше, переполненному своими переживаниями… Да и как могло быть иначе? И она так чудесно умела слушать, так хорошо понимала его. Ей было тридцать пять, ему только восемнадцать; его больше интересовало то, чем он является для нее, чем то, чем она была для самой себя.

Лицо Меланэ поворачивается, наконец, к нему, проходя при этом через обычную последовательность быстрых метаморфоз: в профиль, в три четверти, анфас. Странно, но оно кажется умиротворенным — вероятно, этим оно обязано его экскурсии в свое прошлое. Эгон улыбается ей:

— У тебя не должно возникнуть проблем в связи с этим, — говорит он, чтобы завязать беседу.

Девушка кивает головой.

— Нет, конечно.

И после паузы:

— У меня и так хорошая память.

Вот, значит, в чем проблема.

— Слишком хорошая? — бросает Эгон, чтобы проверить свою догадку. Все правильно: лицо девушки освещает благодарная улыбка.

Противоположностью абсолютной памяти является абсолютное забвение; это первое, что должны были сказать ей наставники. Способность человеческого мозга к запоминанию хотя и огромна, но не бесконечна. Иногда приходится освобождать место для новых энграмм. А иногда Путешественники, прекращающие Путешествия, выбирают полное забвение, чтобы избавиться от воспоминаний о своих путешествиях. И абсолютное забвение — это своего рода гарантия безопасности: какой бы великолепной машиной для выживания не были Путешественники, они не всемогущи, и рано или поздно они могут оказаться в опасной ситуации; и есть знания, которые нельзя без риска передать в любые руки. Поэтому Путешественники могут по желанию избирательно забывать ту или иную информацию с такой же легкостью, с какой они ее запоминают.

— Что ты хотела бы забыть, Меланэ? — осторожно интересуется Эгон. В голубых глазах девушки что-то вспыхивает, прежде чем она отводит их в сторону. Эгон подавляет вздох. «Нет, моя дорогая я совсем не умею читать мысли, об этом нетрудно догадаться».