Газета Завтра 887 (46 2010) - Газета Завтра Газета

     И вот что интересно. Суздальцев, хотя и был, повторим, в той, "доафганской", жизни лесничим, в отличие от прежних прохановских героев мало что взял от былого крестьянского, лесного лада. Разве что только вдруг заговорило в нем почти мистическое уважение к земле, когда всем нутром он осознал истинную правоту водителя БМП, отказавшегося мять гусеницами всходы молодой пшеницы на поле безвестного ему дехканина. Правда, был еще случай, когда однажды, вкушая вместе с солдатами только что испеченный прямо в степи ржаной хлеб, ощутил он в душе прилив необыкновенной теплоты, тихой радости за этих ребят: каменщиков, пекарей, сапожников, скотников. Но — sic! — далее полное отсутствие какого-либо комментария к этой сцене, будто бы непривычная пустота повисает после нее для старого читателя Проханова, столь привыкшего к яростным гневно-патриотическим эскападам автора-правдолюбца, с особой тщательностью обрамлявшего в прежних своих текстах такого рода эпизоды. Я уже молчу о полном исчезновении всегда непременной в прошлые времена, "коронной" для писателя, романтизации государства. Ведь не герой это на самом деле, а автор, сминая всякую дистанцию между собой и персонажем, с горечью итожит: "Родина, которой служил, исчезла. Новые люди, казавшиеся ему мелкими и ничтожными, управляли страной. Морочили головы, говорили без умолку, бессмысленные и тщеславные. Он знал, что Россию, как оглушенную корову на бойню, вновь толкают в Афганистан. Уже летят над Сибирью американские "геркулесы" с военным снаряжением, уже готовят вертолеты для отправки в Кабул, специалисты под видом инженеров работают в туннелях Саланга, и быть может, снова русские батальоны пересекут границу под Кушкой и маршевыми колоннами пойдут на Кандагар и Герат. Но это будет чужая война, за чужие цели, и русские солдаты станут гибнуть без доблести и погребаться без почести. Но всё это уже его не касалось".

     Думая об этой странной, столь не свойственной Проханову беспафосности, я, держа в уме настойчиво звучащий в романе мотив слепоты, вдруг представил себе эту пару — автора и героя — в иной этико-эстетической парадигме,.. воплощенной в знаменитой трагедии Софокла "Царь Эдип". Автор мне представился в образе слепого прорицателя Тиресия, которого, во-первых, с ним сближает то, что он "дружен с правдой, как никто", а во-вторых, он, Тиресий, как совсем неожиданно для меня и Проханов, не желает этой правдой делиться ни с кем из окружающих. Переставая тем самым — вот в чем парадокс! — выполнять важнейшую для прорицателя в любую историческую эпоху социально-культурную функцию.

     То же и Суздальцев — очевидный, хотя, естественно, и подвергнувшийся "хронотопной" метаморфозе наследник Эдипа. Для него также путь к прозрению возможен только через слепоту. Как и Эдип, Суздальцев, лишившись зрения, стал в мистическом смысле всевидящим, но при этом абсолютно равнодушным к окружающей его общественно-политической и семейной суете. К тому, уточню, что по слепоте своей большинство из нас считает самым главным в жизни. Кстати, как и Эдип, знавший о предвещании оракула, Суздальцев предупреждается Стеклодувом заранее, в той, великолепно выписанной с батальной точки зрения сцене ракетно-бомбового удара советских войск по старинному Герату, падение которого на время ослепший от всполохов огня Суздальцев был приставлен смотреть, как его истребляют, чтобы потом свидетельствовать о его истреблении. "Ему вменялось смотреть и свидетельствовать. Смотреть, как разрушается город. Свидетельствовать, как исчезает с земли еще один город". Сквозь разноцветные слезы он видел шевелящиеся губы Стеклодува, его завет: "Иди и смотри!"

     ...Что ж, выходит тысячу раз прав В. Бондаренко, утверждая, что во всех своих и прозаических, и публицистических работах "Александр Проханов всегда был и остается метафизиком", тяготеющим к мистикам и богоискателям.

     Возможно, потому и вспомнилось в связи с ослепшим героем последнего романа, что свой первый рассказ опубликовал Проханов в журнале для слепых. Ну не мистика ли — всё возвращается на круги своя: слепые герои в слепой стране?

     А может, всё иначе, по евангельским словам Господа нашего Иисуса Христа: "На суд пришёл Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы" (Ин. 9, 39)?

     Сокращенный вариант. Полностью публикуется в газете «День литературы», 2010, № 11

Владимир Бондаренко КОЖИНОВСКИЕ ЧТЕНИЯ

Вернулся после окончания восьмых кожиновских чтений в Армавире. Неожиданно для москвичей Вадим Валерьянович становится одним из символов русского Северного Кавказа. Отечественная гуманитарная мысль активно осваивает наследие выдающегося русского мыслителя и ученого. И почему-то не в Москве, не в Петербурге возник кожиновский центр, не на его родине, не там, где он жил и работал, а на русском Кавказе.

     Может быть, потому что на Кавказе родились и выросли его любимые поэты Юрий Кузнецов и Анатолий Передреев, критик Юрий Селезнев? Или энергетики творческой у заметной ныне южнорусской школы современной русской критики до сих пор сохранилось побольше, чем в центральной России? Кто-то же организовывает эти чтения, пишет статьи, диссертации, готовит плеяду кожиноведов. Вот и пишут активно в левых и правых московских журналах Юрий Павлов и Николай Крижановский из Армавира, Кирилл Анкудинов из Майкопа, Вячеслав Шульженко из Пятигорска, Алексей Татаринов и Георгий Соловьев из Краснодара… И уже не москвичи диктуют им условия игры, а они сами вырабатывают свои вольные литературные концепции. Такие же вольные, каким был по духу своему и Вадим Валерьянович Кожинов. А приехавшие на кожиновские чтения, к примеру, сотрудники "Нашего современника" Александр Казинцев и Сергей Куняев лишь собирают обильный урожай для своего журнала.

     Иные из приехавших москвичей лишь плакались о сложности писательского существования. Не думаю, что южнорусским критикам и литераторам легче жить, чем в Москве, но в своих критических исследованиях они смело заглядывают в будущее, улавливают новые тенденции развития русской литературы. По сути, следуют по пути всегда неожиданного Кожинова.

     Мы здесь в столицах плачемся, что литературы нет, а молодые южнорусские исследователи посвящают свои выступления книгам Захара Прилепина и Дмитрия Быкова, Александра Трапезникова и Олега Павлова, размышляют о прозе Владимира Личутина и Александра Проханова, Бориса Екимова и Владимира Крупина. Значит, есть еще порох в русских пороховницах. Думаю, в Москве задорное выступление молодого прозаика Сергея Шаргунова вызвало бы меньше споров и полемики, чем в Армавире, где его не отпускали с трибуны добрых полчаса. Увы, в Москве нынче меньше читают.

     Вадим Кожинов, выдающийся русский критик и историк, публицист и мыслитель, уже врос в жизнь русского Кавказа. О кожиновских чтениях пишут в местных газетах, говорят по местному телевидению. Недалеко то время, когда, уверен, и улица в Армавире появится имени Вадима Кожинова. Тем более, что бывший ректор университета, профессор Владимир Тимофеевич Сосновский, в 2002 году поддержавший саму идею кожиновских чтений, нынче стал главой городской Думы Армавира.

     Дискутируя о литературе, неизбежно говорили на кожиновских чтениях и о жизни в России. Тем более реалии нынешних городов русского Кавказа дают немало тревожных тем. Да и программа, как всегда тщательно подготовленная кафедрой литературы Армавирского университета, не ограничивалась одним Армавиром: на автобусах мы проехали из Армавира до Пятигорска, оттуда отправились в гостеприимный Кисловодск, затем шестичасовой бросок до Краснодара. Хочешь не хочешь, но, кроме университетских интеллектуальных баталий и игрищ, окунешься и в реальную жизнь южной России.

     Увидишь своими глазами и разнообразие народов, почувствуешь важность умной национальной политики России, где каждый народ должен понимать свою значимость в развитии общества. И в то же время каждый народ должен видеть богатство и мощь русской нации. Как тут обойдешься без объединяющей всех культуры, без русского театра и русской музыки, без высочайшей роли русской литературы? Я воочию увидел и услышал, что Михаила Лермонтова скоро кавказские народы будут знать лучше русских, "Хаджи Мурат" Льва Толстого — высоко ценимая всеми кавказцами книга. Может быть, хотя бы ради русской литературы иные народы будут по-прежнему учить русский язык?

     Теряя русскую литературу, опуская ниже нуля значимость русского писателя, наши правители, не понимая этого, рвут и связи между всеми российскими народами. Останется в ходу только рыночный суржик: купи-продай.