Час возвращения - Андрей Дмитриевич Блинов

— Да, выходит, по нужде друг дружку будем остерегать? — Опарин еще бросил силоса, спросил: — Отвезем, что ли, до вечера коровам всытую? Скоро ли хоть травка поспеет? — оглянулся на дорогу. — А вот и техлетучка. Смотри-ка, спешит. Раньше бы не допросился…

11

Накануне «Дня березки» — его ежегодно празднует совхоз после завершения весенних полевых работ — Бахтин поехал в Энергоград, чтобы пригласить Вавилкина на торжество. Были и другие дела к секретарю, но «День березки» тот почему-то встретил с особым интересом.

— Да я и без приглашения собирался, — сказал он. — Вон и работу бригады Постника изучил. Специалисты сделали для нас экономический анализ, указали на резервы. Поддержать хотел Степана. Но скоро партийно-хозяйственный актив на ГРЭС, а там ожидаются большие трудности, так что надо готовиться. Оправдался?

— Сухой, как гусь из воды, — невесело рассмеялся Бахтин. — Да, Степана поддержать бы впору, чтобы в будущем году всем совхозным гамазом взяться за подряд. Надежды у меня на него агромадные, — нарочито исковеркал Бахтин слово, чтобы придать ему особое значение. — Помолчал. — Послушай, Петр Кузьмич, а фамилия Венцов ни о чем тебе не говорит?

Секретарь задумался, тряхнул головой.

— Нет, ни о чем. А что?

Бахтин рассказал об Иване Венцове, который не раз спрашивал об электротехнике, якобы работающем в Талом Ключе. Вместе, говорит, служили в артиллерии.

— Я ему отвечал: не было у нас такого. А тут вспомнил: ты же электротехником у нас начинал, — сказал Бахтин. — И служил в артиллерии.

— Постой, постой… Иван, говоришь? Венцов? Отличный был водитель. А не гармонист ли?

— Вот этого не знаю.

— Когда буду, разыщу. Откуда приехал? Из Тулы? А где поселился? В Холодах? Заеду обязательно.

Они попрощались. Вавилкин просил Бахтина особо поздравить бригаду Степана. И, возвращаясь домой, Бахтин с удовольствием думал о том, что насчет подряда есть у него крепкая поддержка.

…На праздник «Березки», как всегда, собрались на берегу пруда, на опушке естественного липового парка. Место это было красоты необыкновенной — со сладостным запахом молодой листвы, неугомонными соловьями, которые как бы состязались друг с другом, с пестрым цветущим разнотравьем, шелковисто-нарядным. Все это не настраивало на длинные казенные речи, и торжественная часть прошла быстро, весело и незаметно перешла в общий ужин. Тут уж бригады постарались щегольнуть друг перед другом. И только у непьющего Степана Постника и его бригады стол был беден и уступал другим. Над Степаном подшучивали. Кто-то предложил для подрядной бригады скинуться, и скоро при общем веселье на их стол одну за другой стали ставить поллитровки. Под общее одобрение Кравчуков сказал:

— Степан, кроме работы, что знает? Еще одну работу. Уморит моих ребят…

Шутки-прибаутки, песни. Пошло на лугу веселье. Оживленный Бахтин умел заметить и подхватить все, что где-то начиналось. Вот кто-то закричал: «Гармонь, гармонь!» И появилась хромка, которую директор всегда возил с собой. Заиграл он истово, склонив голову к гармони и сделавшись очень серьезным. Иван Венцов слушал, наблюдал его с интересом. Гармонь была давней его болезнью. Он играл еще в интернатской самодеятельности. Но особенно увлекся в армии, где солдатским ансамблем руководил опытный музыкант. Он многому научил Ивана. И сейчас он хорошо видел в игре Бахтина все сильное и слабое. Тот, конечно, был в основном затейник, организатор настроения. Иван же считал себя музыкантом. Многие удивились, услышав его хриплый от волнения голос:

— А ну-ка, киньте сюда инструмент, товарищ Бахтин!

Директор сжал мехи, гармонь задохнулась и послушно смолкла.

Иван молча забрал гармонь из его рук. Пальцы его заметно дрожали, когда он забрасывал ремни вначале на одно, затем на другое плечо. Встал в конце стола, чтобы всем видно было. Щупленький, он сразу потерялся за гармонью, и только голова торчала над черной строчкой мехов. Светлые вихры разметал ветер, зрачки серых впалых глаз заострились, как гвозди, рот с расслабленными губами подергивался, прогоняя незваную улыбку. Хромка была еще ничего, хотя в планках спускала дух, и после первого перебора не вытянула колено, захлебнулась. Но Иван знал, как играть на такой гармони — дать вздохнуть на полколене, а потом уж выдать все. Была у него любимая, мало кому понятная мелодия, своя, «нутряная». Он никогда прилюдно не наигрывал ее, потому что никого не хотел посвящать в свои чувства, а звуки гармони — это ликование или стон его души. То было так давно — следы одни… С тех пор как он продал свою гармонь, ни в какой форме уже не излагал своих переживаний. Они рождались в нем и в нем умирали.

Иван впервые заиграл эту мелодию при всех, потому что она уже не выражала его самого и ничего не говорила людям. Она была всего лишь воспоминанием о далеком и чуждом и никому была не нужна, потому люди и не слушали ее, продолжая безалаберно шуметь. Но Бахтин понял его: подавшись вперед, он не спускал с него глубоко заинтересованного взгляда. Тут же, как только упали из-под Ивановых пальцев первые звуки, Бахтин понял, что они не случайны — не может прорваться в пустом переборе нечаянно задетая давняя-давняя боль. Где тот день, далеко он или близко, когда ломались сознание и душа Ивана, все оставляя позади и не разглядывая в будущем? Но тут Иван убил то, что еще жило в его воспоминаниях, тряхнул головой, разметав и без того взлохмаченные светлые волосы, мехи полыхнули во всю свою сборчатую ширь — и на опушку леса, и на берег, и на гладь озера, уже помеченную глубинными отблесками зари, пролилась мелодия, настолько далекая Ивану, насколько близкая людям, галдящим за столами и вокруг них. Они оглянулись на него, а он не обратил на это и малость внимания. На какие-то минуты занялась в его душе радость, заискрилась во впалых глазах, но тут ее смяла, подавила нестройная разноголосица песни. Ее могли петь все, но вряд ли кто знал до конца, и потому Иван оборвал ее. Тотчас же пальцы скользнули сверху вниз и непонятно почему споткнулись где-то посередине на случайных звуках. Пробежав их, вновь к ним вернулись, Ивана качнули первые звуки вальса. А когда он довел его до конца, вскочил Бахтин и задиристо крикнул:

— Иван, давай на спор. Состязание. Кто кого переиграет, а? Как, товарищи?

— Судьей Постника. Пусть Степан судит, он тоже мастак…

Избрали Постника судьей, и началось, и еще оживленнее покатился праздник.

Но вот утомились игроки, устали, охладели гости, и Постник подвел итог:

— Иван Егорович Венцов. Василий Спиридонович Бахтин. Прошу подойти.

Они, по-серьезному