Марка страны Гонделупы - Софья Могилевская

А как славно, когда ветер толкает и пихает в спину! Он ведет себя, как озорной мальчишка. И тогда лишь бы удержаться на ногах. Только бы не шлепнуться, потому что коньки сами скользят вперед, будто на них выросли крохотные серебряные крылышки…

В ту самую минуту, когда из трех громкоговорителей — одного над раздевалкой и двух на столбах — разом рявкнула музыка, Лева и Петрик увидели Кирилку и Опанаса. Оба ехали как раз перед ними.

Взявшись за руки, они, подпрыгивая, скользили двое на двух коньках.

— Не бойся, не бойся, не упадешь… — старался перекричать музыку Опанас.

А Кирилка тоненько смеялся и все время вскрикивал:

— Ой, не так скоро!.. Ой, не так скоро!..

Они крепко сцепились красными замерзшими пальцами. Кирилкины варежки тоже были разделены по-братски: у Опанаса была левая рука в варежке, у Кирилки правая. Им было очень весело. И Петрик с ревнивой обидой подумал, что они прекрасно обходятся и без него.

— Вот комедия! — сказал Лева. — Давай наскочим. Будет интересно.

— Давай, — нехотя согласился Петрик. — Только ведь Опанас учит Кирилку…

— А мне какое дело? — крикнул Лева и, сильно оттолкнувшись правой ногой, полетел прямо на Кирилку.

Петрик, конечно, не мог отстать и тоже понесся следом.

Наверное, Лева очень сильно пихнул Кирилку, потому что даже Опанас не смог его удержать, хотя очень крепко ухватил своей правой рукой левую руку Кирилки.

Отлетев в сторону, Кирилка странно заковылял на своем одном коньке. Он изо всех сил старался как-нибудь удержаться на ногах. И не мог.

Взмахнув руками, он шлепнулся на лед и поехал на животе вперед…

— Эх ты! — крикнул Опанас, бросая на Петрика уничтожающий взгляд. — Дрянь, вот кто ты! Больше не дружу с тобой.

У Петрика дрогнули губы.

Что ли он толкнул Кирилку? Он даже совсем не хотел, чтоб Кирилка падал. Лева толкнул, а он при чем? Вот еще! Чем же он дрянь?

— Сам дрянь! — крикнул он сердито. — Сам…

— Правильно! — весело крикнул Лева. — Катим дальше…

И они лихо прокатили мимо, а Лева еще показал кончик шарфа возмущенному Опанасу.

Но у Петрика было очень нехорошо на душе. Он оглянулся. Опанас помогал Кирилке подняться. А Кирилка, видно, плакал, потому что все время тер ладошкой глаза. Опанас же кричал им что-то вдогонку и грозил то одним, то другим кулаком.

«Мама еще расстроится… Не буду ей рассказывать», подумал Петрик.

— Ну, — сказал он Леве, — теперь музыка. Говори.

— Теперь можно. На ходу можешь слушать?

— Могу.

— Ну, так знай… только не спрашивай, откуда… это тайна… Знай, у меня есть…

Трах!

Петрик зацепился коньком за выбоину и со всего размаху шлепнулся об лед. Какая боль! Слезы сами собой брызнули из глаз. Как хотелось ему в эту минуту, чтобы тут была мама или хотя бы Кирилка с Опанасом! Можно было бы всласть поплакать. Но при Леве… Нет, при Леве он потерпит.

Петрик потер ушибленную коленку, проглотил слезы и слегка дрожащим голосом сказал:

— Поедем… мне… не больно.

Музыка гремела из всех трех громкоговорителей. Летал снежок, похожий на лепестки белой акации. Было так хорошо, а бедный Петрик совсем замучился. Ноги у него гудели, он был совсем обессилен. Как хорошо теперь дома… Но тайна, тайна… Не мог он уйти домой, не узнав тайны.

— Поедем в сторонку, к сугробам… — сказал Лева.

Они помчались к темному краю катка, но по дороге Лева передумал.

— Нет, лучше на середку, под фонарь…

Фонарь раскачивался под ветром из стороны в сторону. А снежинки вертелись все быстрее и быстрее, словно ночные бабочки летом вокруг лампы.

Ноги Петрика никак не хотели стоять прямо, коньки все подвертывались и ложились набок, а коленки дрожали от усталости.

Лева склонился к Петрику.

— Только никому…

— Ни-ко-му!

Петрик открыл рот и глаза.

— Петрик Николаев, — сказал Лева, торжественно и медленно выговаривая каждое слово, — у меня есть… только еще раз поклянись, что никому…

Но Петрик от волнения не мог произнести ни слова. Он закивал головой и порывисто выдохнул клубочком морозного пара весь свой запас воздуха.

— Петрик Николаев, — голос у Левы стал хриплым и зловещим, — у меня есть марка пиратской страны…

Тут громкоговорители в последний раз оглушительно рявкнули и сразу смолкли.

— Какой страны? — с ужасом неожиданно громко вскрикнул Петрик.

— Тише, — сказал Лева оглядываясь, — тише…

— Какой страны? — пролепетал Петрик и как-то весь обмяк.

— Марка страны Гон-де-лупы…

Глава четырнадцатая. Марка страны Гонделупы

Марка страны Гонделупы!

Петрик и мечтать не смел о том, чтобы увидеть эту таинственную марку.

Но на следующий день в школе Лева отвел его в сторону и с видом заговорщика прошептал:

— Взглянуть хочешь?

Разумеется, Петрик хотел. Даже очень хотел.

— Ладно. Так и быть… Уж с кем дружу, с тем дружу… После школы вали прямо ко мне. Только пойдем не вместе. Я пойду прямиком, а ты шагай кружным путем… и чтоб никто тебя не видел…

— Ладно, — тоже шопотом проговорил Петрик, — я знаю дорогу через проходной двор…

Все было так увлекательно и очень интересно! Одно мучило Петрика: у него была тайна от мамы…

После школы со всевозможными предосторожностями, проходным двором, разными закоулками, поминутно озираясь (так что сразу было ясно — вот мальчик, который владеет ужасной тайной!), Петрик побежал к Леве.

Лева сам открыл ему дверь. В передней никого не было, и Петрик, даже не сняв шубы, прошел с Левой в комнату.

Откуда-то из-под матраца Лева достал довольно объемистый сверток.

— Всё марки? — изумился Петрик.

Лева ничего не ответил и начал развертывать бумагу, будто снимал с капустного кочна лист за листом.

— Нет, — сказал он вдруг, — не буду показывать… еще начнешь клянчить…

Но Петрик поклялся, что у него даже в мыслях такого нет. Ему бы только взглянуть разок, и все.

— Ладно, так и быть, — сказал Лева и принялся разворачивать дальше.

Сначала шла просто газетная бумага. Потом коричневая, оберточная. Потом синяя копировальная с чертежами. Потом снова газетная. Потом просто белая. Потом папиросная. И наконец, когда у Петрика от нетерпения и любопытства щеки побледнели, Лева добрался до конверта.

— Здесь! — сказал он.

Петрик затрепетал.

— Закрой глаза, — приказал Лева.

Петрик зажмурился. А Лева снова зашуршал бумагой. Что он еще делал, было неизвестно, потому что Петрик честно ничего не видел.

— Смотри! — скомандовал Лева.

И Петрик раскрыл глаза.

Прямо перед ним, распластавшись на Левиной ладони, лежала большая яркая марка. Сбоку ровным полукругом проходил почтовый штемпель, черный, как сажа, с какими-то замысловатыми закорючками и цифрами.

Почтовый штемпель пиратской страны Гонделупы!

Вообще марка была грубовата, но очень красива. На переднем плане стояла пальма с оливковой лакированной кроной. Коричневый ствол казался вылепленным из пластелина. Сзади блестели розовые горы. Сбоку зеленое море, а над всем этим пейзажем полыхало голубое горячее небо.

— Хороша? — спросил Лева и тут же закричал: — Не трогай, не трогай, не трогай!..

Но Петрик и не думал трогать, он только смотрел, правда с большим вниманием, чуть приблизив к марке сощуренные близорукие глаза.

— Очень красивая марка, — сказал он наконец.

— Ну вот, — сказал Лева, — так и знал, начнешь клянчить…

— Я? — удивился Петрик. — Я? Я только говорю — очень красивая.

— А самому, небось, хочется?

— Конечно, хочется.

— Видишь, я говорил, будешь выпрашивать.

— Я не прошу.

— Думаешь, не вижу, как хочется?

— Хочется, конечно…

— Знаешь, — Лева решительно тряхнул головой, — бери ее себе!

— Что???

У Петрика в глазах сами собой появились три вопросительных знака.

— Страну Гонделупу??? — повторил он, не совсем доверяя своему слуху. Ведь он был в меховой шапке, уши были закрыты. А может, он капельку оглох…

— Да, — сказал Лева с особым ударением. — Кого люблю, для того ничего не жалко.

— Лева… — начал тогда Петрик.

Но Лева сердито перебил:

— Раз говорят бери, значит бери… Ну уж ладно, если хочешь, так и быть… — Лева запнулся, — так и быть, бери Гонделупу, а мне давай… уж так и быть… шведскую серию.

— Шведскую серию???

Петрику вторично показалось, что он оглох.

— И неси скорей, пока не передумал… Ох-ох-ох, не хочется отдавать Гонделупу!..

— Лева… — снова начал Петрик.

— Неси скорей шведскую серию, а то передумаю! — сердито крикнул Лева.

— Лева, — снова сказал Петрик, — я только спрошу у мамы…

— Что? — громовым голосом взревел Лева. — У мамы? А клятва? Забыл?