Снег в Венеции - Николас Ремин

Елизавета чувствовала, что в рассказе Вастль о случившемся на судне правды куда больше. Выходит, полковник Перген обманул коменданта города. Но почему, с какой целью? Может быть, он сказал то, что Тоггенбург желал в этой ситуации услышать? Убийство с политической подоплекой – с точки зрения Пергена – было самым естественным определением этого преступления.

Версия Пергена: надворного советника убили, чтобы завладеть важными секретными документами, а молодую женщину устранили как свидетельницу. Версия как будто убедительная и логичная. Пока бумаги не найдут, будет как раз то, чего хотел Тоггенбург: либо Елизавета останется сидеть взаперти в королевском дворце, либо уедет из Венеции.

Однако есть неувязка: версия полковника Пергена рушится, если знать, что девушку не застрелили, а задушили, а перед этим над ней издевались. Молено ли себе представить, чтобы монстром-мучителем оказался сам надворный советник? Елизавета, которой было известно, что надворному советнику за шестьдесят лет, ничего подобного не могла себе представить. А этот Пеллико? Во-первых, Елизавета считала, что смерть в значительной мере смягчает вину Пеллико, а во-вторых (если он и впрямь виновен), очень и очень маловероятно, чтобы после убийства надворного советника он еще связал пассажирку с «Эрцгерцога Зигмунда», подверг ее надругательствам, а затем задушил.

«Интересно, что обнаружил этот итальянец, – размышляла Елизавета, – этот самый комиссарио Трон?»

Почему полковник Перген поспешил сразу отстранить его от дела? Все же приглашать этого комиссарио к себе было бы ошибкой, решила Елизавета. Если Тоггенбург узнает об этом, то, чего доброго, подумает, что она не поверила в официальную версию преступления.

Глядя в окно на площадь Сан-Марко, Елизавета подумала, что неплохо было бы поговорить с женихом Вастль. Если он, как говорит Вастль, и вправду терпеть не может своего начальника, то надо сделать так, чтобы у молодого человека немного развязался язык.

16

Алессандро, отдуваясь, склонился над столом, чтобы подлить графине кофе. Кофейник был из серебра, как и блюдо на столе и тонкой работы хлебница, в которой лежали три черствых, как камень, хлебца. Продать серебряную посуду графиня ни за что не согласилась бы. И сам Трон тоже мысли об этом не допускал. Впрочем, на венецианском рынке посуды было пруд пруди.

– Как, по-твоему, синьор Видман не преувеличивает, Алвис? – нервно спросила графиня. Над кофейной чашечкой, которую она поднесла к губам, поднимался пар. Горячий кофе, который из бережливости никогда не выливали, а подогревали по нескольку раз, был как нельзя кстати в сыром палаццо Тронов. Особенно он согревал, если в него добавляли чего-нибудь покрепче: графиня обычно предпочитала граппу. – И что, собственно, Видман сказал?

– Что начиная с воскресной ночи уже не просто капает, а вовсю течет. Это очень похоже на правду, потому что весь потолок отсырел.

– И дальше что?

– Видман сказал, что займется крышей. Но он хочет, чтобы мы оплатили работу.

Графиня трагически задумалась.

– О какой сумме идет речь?

– Примерно о той же, что мы в этом году потратили на наемных лакеев и музыкантов, – сказал Трон и тут же пожалел об этом.

Графиня отвернулась от него и стала рассматривать пятна на бархатной обивке стен, потом обшарпанные кресла и, наконец, изборожденный трещинами потолок салона Когда она заговорила вновь, Трона поразила обреченность в ее голосе.

– Этот дворец сожрет нас, Алвис.

Трон согласно кивнул.

– Рано или поздно нам придется сдать кому-нибудь внаем верхний этаж. Так нынче поступают почти все.

– А мой бал-маскарад? – воскликнула графиня с оскорбленной горечью.

– Тогда ограничимся тем, что сдавать комнаты будем только летом.

Графиня махнула рукой в отвращении.

– А что с Тинторетто, которого Алессандро вчера отвез Сиври?

– По дороге в управление полиции я загляну к нему.

– Хватит этих денег на ремонт крыши?

– Мои люди застали сына Видмана в кафе «Флориан» за чтением туринской газеты. Мне пришлось вызвать его в полицию. Однако от меня зависит, спустить это дело на тормозах или нет. Полагаю, что при таких обстоятельствах Видман согласится привести крышу в порядок за сходную сумму. – Трон натянуто улыбнулся.

– Когда ты уходишь?

– Сразу после завтрака.

Графиня повернула голову к окну и бросила быстрый взгляд на свинцовое небо.

– Если снова пойдет снег, – сказала она, – надень под цилиндр вязаную шапочку. Не то еще простудишься и всю субботу будешь валяться в постели.

Она взяла хлебец и макнула его в кофе – с решимостью женщины, которой нечего больше бояться.

Когда Трон через полчаса вышел из палаццо, погода внезапно улучшилась: сразу потеплело. Вообще-то он привык выбирать кратчайший путь через мост Риальто, но сейчас, в такое дивное утро, пошел кружным путем мимо церкви Сан-Кассиано. Десять минут спустя он стоял перед церковью Фрари, зданием замечательным и памятным, – здесь, в одном из склепов, покоился прах Николо Трона, единственного дожа Венеции в древнем и славном семействе Тронов.

С церковью Фрари были связаны самые ранние детские воспоминания Трона: как он, цепляясь за руку отца, замирал перед усыпальницей предка и слушал поучительные истории о былом величии рода. Помнится, они ходили сюда главным образом в летние дни – на улице была жара, а в церкви Фрари стояла приятная прохлада. Обычно после посещения церкви отец Трона позволял себе заглянуть в «локанду»[6] напротив южного фасада церкви, спрашивал там стаканчик-другой вина. Сейчас Трон с удовлетворением отметил про себя, что локанда по-прежнему на месте. Сколько же лет минуло с тех пор? Во всяком случае, никак не меньше сорока, больше чем половина жизни. За эти годы город мало-помалу пришел в упадок, хотя благодаря изобретению паровых двигателей появились железные дороги и пароходы, которые доставляли в Венецию все больше людей.

Трон переступил порог церкви, и тяжелая дверь с шумом закрылась за ним. Трону почему-то подумалось, что дверям все едино, кто через них проходит – художник Тициан, композитор Беллини или какой-нибудь церковный служка, подметающий пол. Здесь, кстати, тоже был такой служка – он не обратил никакого внимания на Трона, продолжая мести мусор из одного угла церкви в другой.

Служба завершилась с полчаса назад. Единственными посетителями церкви сейчас были туристы. Они собрались перед одним из алтарей и любовались картиной «Вознесение Марии» Тициана. Какой-то мужчина стоял в нескольких шагах от туристов, прямо перед гробницей Николо Трона. Трон подождал несколько минут, но человек, по всей видимости, не собирался уходить. Трону ничего не оставалось, как подойти и встать рядом.

Сооруженная в 1476 году гробница занимала значительную часть склепа. Венчал ее мраморный Николо Трон, лежащий на мраморном смертном одре. Чтобы взглянуть на него, Трону пришлось задрать голову.

Рядом с гробницей стояла скульптура, изображавшая солидного пожилого мужчину в платье дожа. Выглядела она довольно Скучно, так что вскоре взгляд волей-неволей переходил на стоявшую рядом с дожем аллегорическую фигуру женщины – казалось, что ее прекрасное тело просвечивает через тончайшее мраморное платье. Трон всегда спрашивал себя, кто была незнакомка, послужившая скульптору моделью, – она восхищала зрителей и сегодня, через четыреста лет после того, как было сделано изваяние.

Мужчина, оказавшийся рядом с Троном, сделал неловкий шаг; они столкнулись – и на каменный пол упали сразу два цилиндра Трон и незнакомец одновременно нагнулись.

– Извините меня, – сказал Трон.

– О-о, это моя вина, – вежливо возразил незнакомец, отступив и слегка поклонившись. Он кивнул на скульптуру. – Мне не по сердцу эта дама, которая стоит рядом с дожем.

Трон ожидал, что незнакомец – как иногда водится среди мужчин – многозначительно улыбнется или подмигнет после своих слов. Но ничего подобного не случилось. Трон сказал:

– Наверное, Антонио Риццо воспользовался для фигуры Евы – я имею в виду скульптуру у Дворца дожей – той же моделью.

– Вы говорите о Еве у Арки Фоскари?

Трон кивнул. Как видно, этот человек хорошо знал Венецию. Никакого путеводителя у него в руках не было – одна только трость.

– Любопытно было бы узнать, кого эта скульптура изображает, – сказал он.

Трон с сожалением пожал плечами.

– Об обстоятельствах жизни Риццо мало что известно. Я, по крайней мере, никаких подробностей о нем не знаю.

На вид незнакомцу было за сорок, и он был вовсе не так молод, как Трону показалось поначалу. Возможно, его немного сбили с толку по-юношески высокий чистый голос и густые черные волосы, не тронутые сединой. Рот у мужчины был небольшой, четко очерченный. На губах то и дело возникала улыбка. Незнакомец был высокого роста, стройный, он выглядел исключительно элегантно в распахнутом меховом полушубке, под которым виднелся великолепный фрак. В отвороте фрака белела фиалка – в Венеции и зимой можно купить живые цветы, если иметь на то соответствующие средства. Судя по акценту, господин был родом из Австрии или Южной Германии. По-итальянски он говорил без запинки.