Загадки звездных островов. Книга 3 - Леонид Мартынов

Потом снова напряженная работа, в которую так умел полностью погрузиться первый космонавт. И так день за днем, пока наконец общими усилиями «конструктора» Гагарина и «летчика-космонавта» Гагарина в спорах с консультантами и руководителем дипломной работы не были найдены и обоснованы приемлемые компромиссные решения. Фактически в своем дипломе Гагарин испробовал методы, которые затем применялись в системе автоматизированного проектирования самолетов. Сейчас подобного рода системы автоматического проектирования называют САПР.

«Наконец все материалы — пояснительная записка, чертежи, схемы, таблицы — полностью готовы, — вспоминает Белоцерковский. — Остается одна важная процедура — предварительная защита, которую проходят все перед внутренней комиссией. Юра прошел предзащиту со второго раза. Не то чтобы в первый раз было обнаружено что-то криминальное, нет. Но, как часто бывает и с диссертантами, он еще не успел отойти от частностей работы, был в плену деталей. Он сам чутко уловил это и предложил:

— Вижу, не то. Надо еще разок.

И через два дня — 15 февраля 1968 года — пришел собранный, созревший, внутренне готовый. Говорил четко, взвешенно, отменно держался и при ответах на вопросы. Критический разбор был, но больше по традиции, для «шлифовки». Объявляю Гагарину:

— К защите допущен.

И в ответ какая-то по-детски непосредственная радостная реакция:

— Вот здорово!

Теперь, когда прошло столько времени, я могу с чистой совестью сознаться — иногда мы «пережимали». Но кто не знает пословицу: «Тяжело в учении — легко в бою». Защиты должны были развеять миф о «легкости» обучения космонавтов в академии, и они его развеяли перед самыми закоренелыми скептиками».

Гагарин и Титов защищали свои работы 17 февраля 1968 года в Звездном городке. Первым выступал Гагарин. Обе защиты прошли успешно.

Вот фрагмент из выступления председателя комиссии генерала А. А. Парамонова по оценке защиты Гагарина:

«Оценка дипломного проекта

Выполнение работы — отлично

Защита работы — отлично

Общая оценка — отлично

Постановление:

На основании итогов учебной успеваемости, выполнения и защиты дипломной работы полковнику Гагарину Юрию Алексеевичу присвоить квалификацию летчика-инженера и выдать ему диплом об окончании инженерного факультета с отличием.

Комиссия при обсуждении вынесла отдельное решение. Комиссия отмечает высокий уровень дипломной работы, способность дипломанта к научной работе и в связи с этим рекомендует ему обучение в заочной адъюнктуре Военно-воздушной инженерной ордена Ленина Краснознаменной академии имени профессора Н. Е. Жуковского».

Творческий склад ума Юрия Гагарина Королев разглядел еще, наверное, до полета. Сразу же после полета Сергей Павлович посулил ему научную будущность, а уж он был строг на похвальные оценки:

«В Юре счастливо сочетаются природное мужество, аналитический ум, исключительное трудолюбие. Я думаю, что если он получит надежное образование, то мы услышим его имя среди самых громких имен наших ученых».

Казалось, слова Главного начинали сбываться…

Но все-таки главным в жизни Гагарина и после 12 апреля оставался космос.

Сразу же после полета он был назначен командиром отряда космонавтов, а потом заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. Десятеро товарищей Гагарина по отряду космонавтов при его жизни стартовали на орбиты. И для каждого у него находились деловые советы, в любой новый полет он вкладывал свое сердце.

Заслуженный летчик-испытатель К. Д. Таюрский, который пилотировал самолет Ту-104А — летающую лабораторию — во время полетов на невесомость, вспоминает о Гагарине на тренировках: «Всегда спокойный, доброжелательный, он действовал успокаивающе как на космонавтов, так и на всю бригаду, ведущую подготовку к полету… Мы всегда были рады его появлению в кабине экипажа. Внимательно осмотрев пространство впереди, по курсу самолета, бросив взгляд на приборы и ободряюще улыбнувшись, Юра уходил в «бассейн невесомости», чтобы непосредственно участвовать в тренировках группы. Иногда просил разрешения посидеть в кресле правого летчика, но не злоупотреблял этим, хотя надо было видеть, с каким удовольствием он брался за штурвал, как сиял, управляя огромным лайнером с непривычно тяжелым для него, истребителя, «рулем». Однако, когда было необходимо, он становился строг и тверд. В одном из параболических полетов в режиме невесомости в кабину экипажа вплыл человек с озорными глазами и довольной улыбкой. Это мог быть только Валерий Быковский, который очень хорошо себя чувствовал в условиях безопорного пространства. Гагарин на разборе предупредил Валерия, и больше подобных случаев не было…»

Есть люди, которые чувствуют себя в условиях невесомости, «как в раю». К ним относился Гагарин. «Невесомость доставляла ему большую, ребяческую радость, — вспоминает специалист по космической медицине доктор медицинских наук И. Касьян, — он правильно оценивал обстановку, отлично ориентировался, сразу включался в работу. Я, к сожалению, в первых семи полетах чувствовал себя плохо. Бледность, холодный пот, слюнотечение, рвота — работник слабый. Помню, в перерыве между полетами пришли в летную столовую обедать, сели за стол — слева от меня Андриян Николаев, справа Юрий Гагарин, напротив Валерий Быковский. Еда отменная, на первое подали отличный украинский борщ, они набросились с аппетитом, а я никак ложкой в рот не попаду, координация нарушилась, рука дрожит. Гагарин глянул удивленно раз-другой, улыбнулся: «Опять доктор вчера согрешил. С завтрашнего дня я лично буду проводить медицинский осмотр и давать заключение на полет». Ребята дружно засмеялись, как всегда от гагаринской шутки, я тоже повеселел. Но домой шел шатаясь. И слышал разговор двух женщин у себя за спиной: «Еще до вечера столько, а этот уже набрался — готов…» Но от полета к полету дела поправлялись, а в восьмой раз уже полностью адаптировался. И все же восхищенная зависть не проходила. Мне невесомость дается таким трудом и потом, после «горок» туман и крен в глазах, а он в этот пятнадцатиминутный перерыв как ни в чем не бывало читает «Юность» или отвечает на письма, в основном от молодежи, которые пачками брал с собой в полет. Даже утверждает планы тренировок или решает финансовые вопросы».

После успешного полета Павла Беляева и Алексея Леонова Гагарин от имени космонавтов поздравил Королева.

— Спасибо, товарищи, — положив руку на плечо Гагарина, сказал Сергей Павлович. — Впереди у нас немало нового, в каждом полете многое будет выполняться впервые. А вы не огорчайтесь, Юра, — заметил он, — вот испрошу разрешение начальства, да и махну вместе с вами на орбиту. Возьмете меня бортинженером на новый корабль?

В этой шутке есть доля правды. Королев пришел в ракетную технику из авиации, сам в молодости летал на самолетах, имел удостоверение летчика.

Сохранились некоторые из донесений летчика С. П. Королева комиссии по испытанию самолета РП-1, на котором предполагалось установить ракетный двигатель. Донесение номер один датировано 22 февраля 1932 года. Это первый известный документ, написанный Сергеем Павловичем в связи с его участием в работах по ракеткой технике. В нем Королев пишет:

«22 февраля 1932 года мною был испытан самолет РП-1 (он же БИЧ-11). Испытательные полеты были произведены без мотора (на планировании). Испытания проходили на аэродроме Московской школы летчиков на ст. Первомайской Октябрьской железной дороги. Старт машины осуществляется с помощью амортизатора. Сила ветра в 12 час 45 мин (начало испытаний) около 4–6 м/сек, направление на старт Г-2. В конце испытаний (16 час 15 мин) сила ветра около 1–3 м/сек, направление то же самое.

Первый пробег: на ровном месте на скорости (без отрыва от земли) показал хорошую управляемость машины при движении на земле. Хорошо реагирует на движение рулями поворотов и элеронами, позволяя легко выдерживать прямую. В отношении продольной устойчивости — машина идет на нос.

Второй пробег: на ровном месте на скорости (с отрывом от земли на 0,5–1 м).

Первый полет: на ровном месте с отрывом от земли на 1–2 м показывает хорошую управляемость машины, но отрыв от земли тяжелый, так как машина имеет сильную тенденцию идти на нос. Поэтому по моему предложению был вынут из носа машины один из двух мешков с песком.

Второй полет: на ровном месте, высота отрыва от земли до двух метров. Взлет после снятия одного из мешков с песком несколько облегчился, но после набора скорости на взлете приходится ручку довольно сильно выбирать на себя, за нейтральное положение (машина «висит на ручке»).