Во имя отца и сына - Иван Шевцов

А роща… Как прекрасна березовая роща зимой! Какой ажурный рисунок - бело по белому, черные крапинки на бересте, кофейные почки. Рябит в глазах.

Лада идет впереди. На ней желтая, канареечного цвета куртка и черные брюки. Огненно-золотистую голову венчает черная шапочка. Диме нравится "ансамбль". "У этой рыбки есть вкус", - думает он о Ладе и весело кричит у развилки:

- Сворачивай на левую лыжню! Пойдем на Сонькину горку.

Лада сворачивает и останавливается.

- Почему называется "Сонькина горка"?

Этот вопрос для Димы не нов. И он отвечает на него так же, как и вазовский культурник:

- Отдыхал тут один парень, влюбился в девушку. Сонькой звали. У нее день рождения был. Он и спрашивает: "Что тебе, пчелка, подарить?" А она: "Подари мне вот эту гору". - "Хорошо, - сказал парень, - дарю. Бери ее, твоя гора". На другой день утром пришли на горку лыжники и видят: на самом гребне столб, на нем доска, на доске красными буквами надпись: "Сонькина горка". Так и пристало это название.

- Когда это было? - спросила Лада. Легенда ей явно понравилась.

- Давно. Лет пять назад, - ответил Дима и почему-то добавил слова, которые тоже всегда говорил культурник: - Теперь так не любят.

Лада подумала: прошло пять лет, люди приезжают и уезжают, а Сонька осталась навсегда. Интересно, поженились ли они с тем парнем? Может, у Соньки уже куча детей. А горка все-таки ее. Навсегда. И потом с грустью про себя повторила: "Теперь так не любят". И не поверила этим словам, потому что хотела хорошей любви. Тронула лыжи, упруго изогнувшись, оттолкнулась палками и понеслась легко и неудержимо. Метров через сто остановилась.

- Дима, а Дима… Подари мне что-нибудь?

- Например?

- Ну хотя бы вот эту березовую рощу. Она такая… необыкновенная!

- С удовольствием! - воскликнул Дима и лыжной палкой начертил на снегу огромнейшие буквы: ЛАДОЧКИНА РОЩА

Лада посмотрела на него тающими глазами.

На Сонькиной горке катались немногие: она была довольно крута и с выбоиной на самой середине склона. Редко кто благополучно проходил эту коварную выбоину. Лада не считала себя отличной лыжницей, и Дима посоветовал ей не рисковать. А сам пошел. Собственно, Дима привел-то сюда Ладу, чтобы порисоваться, показать себя.

Он был хорошим спортсменом, и в частности лыжником. Спорт - это единственное увлечение, которое не бросал Дима даже в условиях его нынешней бестолковой жизни.

Весной прошлого года Дмитрия Братишку исключили из университета за неуспеваемость, пьянство и недисциплинированность. Диму это не очень огорчило. Он так рассуждал: "Учиться? А зачем? Ради диплома? Ну, а диплом что мне даст? Сотнягу в месяц, ради которой человек должен изо дня в день, с утра до вечера торчать на работе. А много ли разгуляешься на сотню?" Нет, такая перспектива Диму не устраивала. Он мечтал о другой жизни, "красивой и широкой". Тем более видел, живут люди, не обременяя себя работой, и загребают большие деньги. Главное, "напасть на жилу". И Дима решил заняться поисками счастья. Благо, у него был состоятельный отец, который содержал сына, пока тот занимался "самоопределением". Ни отцу, ни мачехе, ни даже родной матери, которая жила в Киеве со вторым мужем, Дима, разумеется, не сообщил, что он уже не студент университета.

Максим Иванович Братишка разошелся со своей первой женой Эрой давно. Долго жил один, вернее, с Димой, а три года назад женился на довольно милой особе "не свыше тридцати лет". Ася была эстрадной певицей, часто выступала в кинотеатрах и ресторанах в сопровождении оркестра, развлекая праздный люд. Она очень тяготилась своей профессией. Поэтому, выйдя замуж за генерала Братишку, Ася бросила эстраду и занялась устройством домашнего уюта. Она была моложе своего мужа на восемнадцать лет и старше пасынка на три года. С Димой сразу сумела установить добрые, дружеские отношения, став ему не мачехой, а другом, что безмерно радовало генерала. Максим Иванович, по своему характеру человек отзывчивый, любил единственного сына и обожал, боготворил Асю. Если для сына он делал все возможное, то для молодой жены готов был сделать сверхвозможное. Поэтому Дима меньше всего заботился о хлебе насущном. Он знал: пока жив отец, никакие невзгоды ему не страшны, от любой бури-урагана укроет его крыша отцовского дома.

Лада любовалась Братишкой, его ловкостью, с которой он взял трудный спуск Сонькиной горки. Она спустилась в долину реки немного правей, там, где бугор сбегал полого. Дима ждал ее внизу. Затем они по прозрачному льду перешли речку, поднялись на противоположный, совсем отлогий берег. Диму распирала удаль и озорство.

Он носился по снежной целине, словно вырвавшийся на волю годовалый жеребенок. За речкой они пересекли асфальтированное шоссе. Там Дима поднял кем-то оброненный, а вернее всего, выброшенный галстук, витой шнурок с металлической защелкой: такие носили пижоны в конце пятидесятых годов. Появившийся невесть откуда в нашей стране "ошейник" этот так и не привился, не заменил традиционного галстука.

- Зачем, он тебе? - спросила Лада, догнав Диму.

- Да так. Повесим у входа в столовую, может, хозяин отыщется. - И он через поле, взметая снежную искристую пыль, помчался к грузовику, с которого коренастый паренек в черном полушубке и красном шарфе проворно сбрасывал лопатой навоз.

Дима сказал:

- Послушай, друг, как это называется: раньше работали вручную, а теперь лопатой? Технический прогресс…

- Тоже мне друг отыскался, - недружелюбно бросил паренек, продолжая свое дело. - Такие друзья прошлым летом у нас баню сожгли.

Дима надменно сказал, потряхивая подобранным на дороге шнурком:

- Хочешь я тебе галстук подарю? Заграничный. С фамильным гербом.

Паренек мельком взглянул на Братишку, потом на Ладу. Вопреки ее ожиданию, не вспылил, не ответил на грубость грубостью, а просто, даже добродушно проговорил:

- Нужен он мне, как зайцу колокольчик.

- А чего? Принарядишься, поедешь в столицу, пройдешься по "Броду", все девки от "Астории" до "Националя" будут у твоих ног. Штабелями. Раз - и крести козыри… А? Не хочешь?

- Прощай, будут деньги - заходи! - насмешливо бросил парень, садясь в кабину.

Ожидаемого эффекта не получилось: паренек оказался тоже не лыком шит, и Дима поспешил ретироваться в сторону турбазы, пытаясь отвлечь Ладины мысли пустой болтовней.

- Прошлым летом я с ребятами ехал на своей машине, - рассказывал он наигранно весело и непринужденно. - По шоссе тетка шла. Замечталась. Я - сигнал. Она с перепугу туда-сюда, как угорелая заметалась и вдруг - бац на дорогу. Я баранку направо, объехал, даже не задел ее. Она со страху упала. Мы остановились. Спрашиваем: "Что с тобой, тетка? Ушиблась?" А она еле языком ворочает: "Не знаю. Голова, говорит, кружится и тошнит". Вот незадача. Гляжу, показался сзади мотоцикл. Не влипнуть бы в историю. "Садись, говорю, в машину, довезу до больницы". Охотно села рядом со мной на переднее сиденье. И вдруг - надо же! - налетаю на самосвал. Помял крыло, отделался легким испугом. Пока мы разбирались, кто прав, кто виноват, смотрю, моей тетки и след простыл. Километра через два догоняю ее. Останавливаюсь. "Что ж это, говорю, садись, довезу до больницы". А она мне: "Спасибо, милый. Только от твоей езды все прошло", И рукой помахала. Комедия, да и только!

После обеда Дима пригласил Ладу к себе в комнату, угощал трюфелями, апельсинами и портвейном. Сам пил дешевый молдавский коньяк. Лада с удовольствием ела конфеты, апельсины, с трудом выпила четверть стакана вина.

- Ну как ты можешь? Опьянеешь.

- Я?.. Ты плохо меня знаешь, рыбка моя, - хвастался он.

Выпив сразу полстакана, Братишка захмелел. Бледное лицо покрылось красными пятнами, взгляд стал бессмысленно тупым. Дима обнял Ладу и попытался поцеловать. Она увернулась и запротестовала:

- Не надо, ну что ты делаешь?

Ее слова Дима понял по-своему:

- Хорошо. Это мы оставим на вечер. Ты будешь спать у меня.

- У тебя? А ты где? - искренне удивилась Лада и посмотрела на Диму настороженным взглядом.

- И я здесь. С тобой. Понимаешь? Вдвоем.

- С какой стати? - В округлившихся глазах девушки застыло недоумение. Ее наивность смутила как будто даже Диму.

- Потому что ты мне нравишься. Я тебя в момент узрел. Ты не такая, как другие. Все эти Авы, Лики, Элы вышли в тираж. Перезрели, как сказал бы мой верный оруженосец Хол.

- А Юна? - быстро спросила Лада, вспомнив однокашницу, которая ввела ее в "общество" Димы.

- Юна? Имя, не соответствующее своему значению, - небрежно ответил Дима. - Я знал одну девушку. Она была рыжая и горбатая. А звали ее Роза. Ирония судьбы.

- Я тоже рыжая. - Пухленькие губки Лады надулись, на веснушчатом лбу хмуро сошлись подкрашенные бровки. Серые глаза с реденькими, подведенными черной тушью ресницами вдруг стали холодными. И она, отстранившись от него, глухо сказала: - И я тоже ирония судьбы?