Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало - Лилия Кузнецова

Чернильница в новомодном «стиле фараонов»

Страна седых пирамид давно манила европейцев. Еще древние греки считали ее колыбелью искусства. Да и позднее неизменно привлекали своей таинственностью как странные египетские боги Осирис, Исида и Серапис, так и их жрецы, постигшие многие секреты окружающего мира, но тщательно скрывающие их от простых смертных. Однако только в 1798 году на землю фараонов пришел Наполеон, но не только для сражения с турецкими янычарами. Французский полководец, воспользовавшись случаем, специально взял в дальний и опасный ратный поход ученых и художников, дабы те описали и зарисовали сохранившиеся памятники древней культуры. В 1802 году эти изображения увидели парижане в многотомной книге барона Вивана Денона, советника императора по вопросам искусства, простенько, но со вкусом озаглавленной: «Путешествия по Верхнему и Нижнему Египту». Вскоре сенсационное издание появилось и в Лондоне, и европейские архитекторы с радостью обратились к вожделенно новым мотивам.

Вот и Теннер, создавая чернильницу для Александра I, тщательно проработал изящные складки одеяний коленопреклоненных, закутанных в платки-«клафты» «египетских» красавиц, правда, с греческим профилем, грациозно поддерживавших нежными руками тяжелые чаши, образованные листьями лотоса, из коих поднимался цветочный бутон, увенчанный вместилищем для свечи[102]. (См. цвет. илл. 9.)

Сувениры-подношения военачальникам от соратников по финляндской кампании

После успешного завершения не очень-то популярной Русско-шведской войны 1808–1809 годов выгодным Фридрихсгамским миром офицеры 1-го корпуса финляндской армии преподнесли серебряный позолоченный кубок, исполненный в мастерской Пауля Теннера, графу Павлу Андреевичу Шувалову, командиру Северного отряда. Храбрый военачальник, захвативший город Торнео, принудил к капитуляции отряд противника, вдвое превосходивший победителей по численности, а затем с честью проявил себя в сражении при Шелефте, за что внука двух фельдмаршалов произвели в генерал-лейтенанты. Соответственно, кубок, увенчанный рыцарским шлемом, украсили не только знамена и трофеи, но и гербы как самого графа, так и города, под которым П.А. Шувалов столь отличился. (См. цвет. илл. 10.)

Еще более выразителен по композиции дар соратников генерал-лейтенанту Николаю Михайловичу Каменскому.

Этот военачальник, достойный своего отца-фельдмаршала Михаила Федотовича Каменского, получил боевую закалку в 1799 году в легендарном Швейцарском походе. Там он проявил незаурядную отвагу в сражении на Сен-Готарде, а затем успешно совершил марш-бросок из Шахенской в Муттенскую долину через высокий снеговой хребет Росшток, когда приходилось на головокружительной высоте пробираться поодиночке по горным тропам. Павел I удостоил Николая Михайловича Каменского своим любимым орденом – Св. Анны I степени, а генералиссимус Александр Васильевич Суворов сказал отцу героя: «Юный сын ваш – старый генерал». За Аустерлиц и за Прейсиш-Эйлау молодого генерал-майора наградили орденами Св. Владимира и Св. Георгия III степени, а вскоре всю армию облетела кипящая гневом фраза, гордо брошенная возмущенным графом французскому генералу, потребовавшему в июне 1807 года ключи города-крепости Кёнигсберга: «Вы видите на мне русский мундир и смеете требовать сдачи!».

Однако по-настоящему Николай Михайлович Каменский, теперь уже генерал-лейтенант, проявил дар полководца в сражениях 1808–1809 годов со шведскими войсками. Благодаря победным боям при Куортале и Сальми, при Севаре и в Вестроботнии он внес основную лепту в завоевание территории Финляндии, за что удостоился бриллиантовых знаков ордена Св. Александра Невского. Финляндия была присоединена по Фридрихсгамскому договору к Российской империи. После недолгого перерыва Александр I, чтобы завершить войну с турками, в феврале 1810 года назначил отважного военачальника главнокомандующим молдавской армией. Сотоварищи же по финляндскому походу решили увековечить подвиги полководца, искренне любимого за доброе сердце как всеми подчиненными, так и солдатами, с которыми он не стеснялся в трудных походах разделять все невзгоды и которых лично вел в сражение во главе боевой колонны.

Собрав необходимую сумму, офицеры Умеоского корпуса обратились к лучшим петербургским искусникам. Рисовальщик и создатель скульптурных моделей Жан-Франсуа-Ксавье Гаттенбергер (его, правда, предпочитали на русский лад именовать Францем Ивановичем), подражая модным образцам, обратился к теме триумфального столпа, увенчанного бюстом славного полководца в одеянии античного воина, что уподобляло полководца начала XIX века легендарным героям Древнего Рима. Теннер искусно исполнил в серебре сложный, изобилующий символикой декор: и меч, и щит, и шлем, и двуглавого российского орла, терзающего шведского льва, и трофеи, не говоря уже о рельефах со сценами четырех славных сражений при Севаре, Куортане, Оровайсе и Ратане, кропотливо проработав мельчайшие детали и затем заботливо все вызолотив[103]. (См. цвет. илл. 11.)

Счастливое начало деятельности серебряных дел мастера Иоганна-Вильгельма Людвига в Петербурге

Конечно же, Теннеру помогали его талантливые подручные, но долгое время имена их не были известны. И вдруг неожиданно в 1980-е годы эрмитажные хранители обнаружили внутри колонны-памятника Н.М. Каменскому серебряную пластину с выгравированной горделивой надписью на немецком языке, переводящейся как: «Иоанн Вильгельм Людвиг уроженец Байрон (Баварии? – Л. К.) работал вместе с придворным ювелиром Теннером в 1810 году». Конечно, серебрянику, прибывшему в Петербург из Гамбурга и тогда же, в 1808 году, записавшемуся в полноправные члены иностранного цеха, несказанно повезло. Иоганн-Вильгельм Людвиг и впрямь, видно, был искусным ремесленником, однако разбогатеть и завести собственную мастерскую в Московской части, в доме Алтерота удалось ему лишь в 1832 году, а в 1849 году она уже оказалась в доме Григорьева на Разъезжей. Больше ничего об этом серебряных дел мастере неизвестно. Однако качество работ Иоганна-Вильгельма Людвига было достаточно высоким, а поэтому не только в частных собраниях в Хельсинки, но и в отечественных музейных коллекциях сохранились до наших дней исполненные им кофейники, сахарницы, конфетницы, молочники, а также отличающиеся неплохой чеканкой подсвечники[104].

Выдающийся петербургский мастер Аксель Гедлунд (Гедлюнд)

Зато в первой трети XIX века подлинно виртуозной чеканкой и тончайшим литьем выделялся среди собратьев по ремеслу выдающийся петербургский мастер Аксель Гедлунд (Гедлюнд). Родился он 14 октября 1764 года в норвежском Норрчепинге и там же получил азы образования. Однако только 7 марта 1795 года, ему в тридцатилетием возрасте наконец-то удалось в Стокгольме добиться статуса подмастерья. Зато уже в 1799 году, получив звание мастера, из маленькой шведской столицы он переезжает в Северную Пальмиру, где вступает в члены иностранного цеха ювелиров и вскоре своими работами завоевывает известность.

Не прошло и года, как искусного шведа начинает забрасывать многочисленными заказами Придворная контора. Да и неудивительно. Достаточно только взглянуть на дивную вазу для цветов, исполненную в 1817 году. Тогда все, даже мебель, костюм и его аксессуары старались воспроизвести античные образцы, вплоть до копирования археологических находок, обнаруженных в Помпее и Геркулануме. Искусство Древней Греции и особенно Рима считались высшими идеальными образцами, поэтому современные творения должны были изобиловать цитатами из античных памятников. Потому-то три красавицы, изысканно задрапированные в хитоны и поддерживающие подобно кариатидам широкую ажурную чашу, помещены на высокий пьедестал, поддерживаемый крылатыми хищными лапами и усыпанный гирляндами и венками из победных лавров, развивающимися ленточками, некогда усиливавшими награду, колчаны со стрелами и короткие дротики. Все это великолепие не обходится без непременных рядов акантов и пальметок.

Не менее хорош и канделябр, сделанный в 1821 году. Так же торжественно вздымается на постаменте, поддерживаемом на сей раз крылатыми грифонами, мощная высокая колонна, увенчанная короной рожков-подсвечников, на коих шаловливые амуры правят оленями. И опять непременные шеренги акантов, пальметок и яйцевидных ов. Кругом царит торжество симметрии, уравновешенности, соединенной с помпезностью, столь присущей памятникам Древнего Рима времени императоров. Дивное литье и великолепнейшая проработка деталей заставляют предположить, что Аксель Гедлунд то ли сам владел искусством лепки, то ли у него были возможности приглашения профессионального скульптора. Восхищение вызывает и продуманный контраст полированного и матового серебра, приводящий к игре светотени.