Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

Государыня протянула руку, Шерахудинов поцеловал осторожно и спросил:

— Я не больно поцеловал вашу ручку, ваше величество?

Царица сказала:

— Нет, — и отошла, ласково улыбаясь и кивая ему.

Раненого обступили. Кто-то сказал:

— Ты надень образок-то на шею.

— Никак нет, — ответил он. — Я татарин. Мне Магомет запрещает носить образа. Я всю жизнь буду его беречь, но надевать, по нашей вере, не могу.

Когда, обойдя палату, государь проходил мимо Шерахудинова к выходу, он сказал ему:

— Прощай, желаю тебе скорее поправиться.

Шерахудинов наивно ответил:

— Счастливо оставаться, ваше императорское величество. Очень рад, что мог увидеть вас с государыней и дочками.

Княжны кивали ему, смеясь. Симпатичного, смешного татарина не раз вспоминали потом.

Пока царская семья была так долго в лазарете, перед ним на улице собралась огромная толпа. При выходе им устроили горячую овацию.

Вечером под председательством императрицы состоялось заседание Комитета великой княгини Елизаветы Федоровны по оказанию помощи семьям раненых.

Была и великая княгиня Ольга Александровна. Местные работники, среди которых были П. А. Базилевский, Н. И. Гучков, М. А. Новосильцев, делали доклады.

12 декабря утром государь посетил Алексеевское военное училище и три кадетских корпуса. Днем вся семья была в лазарете в Потешном дворце. По выходе государь произвел смотр школе подпрапорщиков, после чего все проехали в лазарет Коншиной на Якиманке. В шесть с половиной был прием разных депутаций, после чего их величества навестили митрополита Макария.

В тот же вечер царская семья покинула Москву. В 10 часов 15 минут уехала в Царское Село царица с детьми, а затем и государь в Ставку. После отъезда во многих церквах служили молебны.

Пребывание в Москве очень утомило государя, да и всех его сопровождавших. Сойдясь на другой день к чаю, мы у себя, в поезде, делились впечатлениями. Вспоминали Кавказ, города и всю ту колоссальную работу, которую так наглядно выявила Москва. Но не могли скрыть горечи, оставшейся после Москвы.

— И зачем только эту Вырубову берут с собою, да еще в Москву? Ну, сидела бы себе в Царском Селе, и хорошо. А то туда же. Одна грязь только, — с горечью говорил один из собеседников и махнул рукой.

— Да что она вам далась, чем она вам помешала? — сказал кто-то.

— Да мне-то она не мешает, — разгорячился генерал, — а вот их величествам не видно того, что мы, свежие люди, видим. Для вас она свой человек, а мне что? Ведь все сплетни о Распутине связаны с нею. Правда то или нет — это другое дело. Но все связано с нею, и возить ее с собою — это все равно что живую рекламу Гришке устраивать. Ну, вот и результат.

Старик совсем разгорячился и, запустив руки за кожаный пояс рубашки, ходил, ковыляя, по столовой, отодвигая сердито мешавшие стулья.

— Ну, что же вы молчите, разве я не правду говорю? — уставился он на нас.

А говорить-то было нечего. Все мы, там сидевшие, думали то же, что и он, свежо попавший в нашу среду человек. Так же думали, так же кипятились в беседах один на один и сознавали полное свое бессилие. Каждый из нас в той или иной манере, но передавал свои впечатления своему начальнику. И наши начальники, имевшие уже доклады у его величества, были согласны с нами, но вот докладывали ли они свои мнения их величествам? Сомневаюсь.

В 10 часов вечера 13-го числа государь приехал в Ставку и тотчас же стал принимать доклад о положении на фронте, что затянулось за полночь. На следующий день было воскресенье. В 10 часов утра государь прошел в домик Данилова и вновь принимал доклад. На фронте было затишье. Наши войска, укрепившись на зимних позициях, крепко сидели на них и, отбросив последние нажимы немцев, заставили их успокоиться. У неприятеля уже было Рождество. Хотелось, чтобы он не начинал боев. Ставка была как будто очень всем довольна. Там с гордостью заявляли, что наши войска не дали германцам прорвать наш новый фронт, хотя те, забрав с французского фронта все, что можно было, сосредоточили против нас двадцать четыре корпуса. Нам помощи ждать было неоткуда. Нам помогать не любили. Все тащили только с нас, что могли. Приходилось рассчитывать только на свои силы. И тем более Ставка была довольна, что противник, получив последний отпор, поостыл.

После доклада государь проехал к обедне, где были все высочайшие особы и приехавший с докладом премьер Горемыкин. После завтрака Джунковский, пришедший к нам в поезд, рассказал, что по полученной им с Кавказа телеграмме турки захватили Сарыкамыш. Джунковский поделился новостью с лицами свиты; кто-то доложил государю, и тот, не слыша ничего от Николая Николаевича, сам спросил его о Сарыкамыше. Тут и пошел сумбур. От государя, видимо, Ставка хотела на время скрыть неприятность. Джунковский все провалил. Ставка обрушилась на него. Какое ему дело? Зачем он вмешивается не в свою область? Какое право имеют жандармы телеграфировать ему о делах военных? И т. д.

В 4 часа государь работал с Горемыкиным, причем был приглашен Николай Николаевич и Янушкевич. Вечером государь вновь принимал доклад Ставки. 15 декабря утром государь опять принимал доклад, произвел смотр Казачьему полку, с трех с половиной до пяти гулял, а после обеда вновь работал с великим князем, Даниловым и Янушкевичем.

В этот день в Ставку приехали великий князь Николай Михайлович, Андрей Владимирович и командир Гвардейского корпуса Безобразов.

О деятельности генерала мнения расходились. Одни считали, что он хороший боевой начальник, другие — что нет. Но он очень отстаивал интересы гвардии и считал, что Генеральный штаб чуть не нарочно посылал всегда гвардию на убой. Государь поздравил его [с производством в] генерал-адъютанты.

16 декабря, как всегда, государь был на докладе, затем снимался со всеми чинами, его сопровождавшими, начиная со свиты и кончая прислугою. Днем принимал великого князя Александра Михайловича, а вечером отбыл на фронт.

Государь хотел закончить год смотром гвардии, которая в течение минувших пяти месяцев все время была в боях.

17 декабря государь смотрел в Гарволине 1-ю гвардейскую дивизию, а в Новоминске — гвардейскую стрелковую бригаду. 18 декабря — в Седлеце 2-ю Гвардейскую дивизию и Атаманский полк. Государь беседовал с солдатами и офицерами, раздавал награды.

19 декабря государь вернулся в Царское Село. Резиденция нас встретила нерадостно. Императрица, утомившись от поездки, была больна. Жаловалась на сердце, и Боткин предписал оставаться в постели. Наследник жаловался на ногу. Опечалило и то, что в Петроград приехал Распутин. Ничего хорошего от этого не ожидали.