Роль, заметная на экране - Серафима Полоцкая

— Я стучал, стучал, а вы задумались… Там лошадей привели…

— Лошадей?

— Ну да. Ведь невеста во время свадьбы убегает, вскочив на чью-то лошадь…

— Так разве это буду я?..

— А кто же?

— Зямочка, я ведь и к лошади-то никогда близко не подходила… Что же будет?..

— Я не знаю, — сочувственно сказал он, — но все-таки идемте, там все собрались…

На берегу, левее сходней, все население нашего «Батыра» окружило двух лошадей. Вороной высокий жеребец тревожно косил глазом на шумливых людей и тянул повод из рук молодого человека, который держал обеих лошадей. А светло-серая, с густой белой гривой кобылка спокойно смотрела поверх наших голов. Уши, поставленные сторожко, были неподвижны.

— Какая красавица! — невольно воскликнула я, подходя ближе.

Евгений Данилович обнял меня за плечи.

— Правда, Раюша, она прекрасна? Зовут Ап-ак — «Белейшая» по-башкирски.

Услышав свое имя, лошадь вопросительно оглянулась. Большие черные в черных ресницах глаза, необычайно яркие на белой морде, взглянули на меня с веселым интересом. Тонкие ноздри ее слегка раздулись, и от этого Ап-ак казалась немного курносой и еще более милой.

Я погладила ее шелковистый лоб, а она, перебрав ушами, качнула головой, словно ответила на приветствие.

Евгений Данилович настойчиво потянул меня в сторону. Когда мы вышли из толпы, он, все так же обнимая меня, сказал:

— Раюша, дорогая, вот в чем беда: эту редкой красоты и очень кроткую лошадь мы можем держать только сутки. Завтра, как вы знаете, у нас большая съемка, и мы ничего не успеем…

— И мне надо скакать на ней сегодня? — как можно спокойнее спросила я.

Он рассмеялся.

— Нет, скакать на ней будет наездник в вашем платье и парике с длинными косами. Он же будет и вскакивать на нее с ходу. Это мы сделаем завтра, на рассвете.

— А что должна делать я?

— Тут два варианта. Или все, что связано с лошадью, будет снято издали. В конце, когда невеста отпускает лошадь на свободу и прощается с ней, попробуем снять покрупнее… Ну, снимем парня со спины… Или, если вы не боитесь, мы снимем вас на лошади крупным планом. Не на галопе, на рыси… И мы все будем бежать с вами рядом… Тогда и приласкаете лошадь вы сами… Это будет очень красиво. Наша картина много выиграет…

— Тогда мне надо скорее гримироваться и одеваться?

— Да, Раюша, надо спешить. Снимать будем на закате, на фоне красного неба. Завтра на рассвете, тоже на фоне красного неба, снимем парнишку, и все будет великолепно. Получится, как одно целое…

Одевание получилось сложным. Моя одежда должна быть разорванной в борьбе с баем и во время скачки, поэтому на мне стали резать и рвать одно из красных платьев. Мая-художница и Анна Николаевна выхватывали друг у друга ножницы и, споря, кромсали шелк до тех пор, пока я не осталась в каких-то лоскутках.

— Анна Николаевна, она же у нас полуголая! — наконец ужаснулась Мая.

— А что же, по-вашему, прекрасная молодая девушка должна все время сниматься в каких-то мешках из-под картошки?

От возмущения таким отзывом о костюмах ноздри художницы раздулись, и она еще больше стала походить на шахматного коня.

— Почему вы так уверены, что разбираетесь во всем лучше других? — сердито сказала она. — Сегодняшний Раин образ должен монтироваться с наездником, которого будут снимать завтра! Что же, мы парню начнем плечи оголять? Одна смехота!

— Ладно. — Анна Николаевна надела мне отрезанный рукав и затянула на плече. — Но при разлуке с лошадью я все равно оторву эту дрянь! Пошли! — скомандовала она мне, не слушая протестов художницы.

Киноаппарат и операторы были уже в кузове грузовика. Лошадь стояла в старинной нарядной сбруе так же спокойно, как раньше. Небольшого роста, худощавый молодой человек взялся рукой за стремя и ожидающе взглянул на меня.

— Пожалуйста!

— Я не умею!

В его глазах мелькнуло презрение, но он только сказал:

— Тогда нужна табуретка или стул.

Кое-как со стула взгромоздилась я в седло. Мне почудилось, что я уселась на гребень волны, вот-вот готовой рассыпаться в брызги, до того колеблющимся, неустойчивым показалось сидение верхом. Я закачалась из стороны в сторону и вцепилась в седло.

— Оставьте в покое луку! — прикрикнул худенький парень, мой учитель. — Держитесь коленями! Упирайтесь в стремя!

Ап-ак стояла так спокойно, что я решилась даже пошутить:

— Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…

Все же я поняла, как держать равновесие.

Потом наездник стал водить лошадь под уздцы.

Я совсем развеселилась, хотя сидеть верхом было ужасно неудобно, и мне даже казалось, что все кости ног выгибаются дугой. Легкая рысь тоже оказалась нестрашной, когда наездник бежит, держа под уздцы лошадь, по бокам трусит еще несколько человек, а сзади пыхтит почти вся группа.

Впереди уже медленно ехал грузовик, и Валя с Васей хлопотали около аппарата.

Я, осмелев, гладила на ходу лошадь, расправляла ее длинную густую гриву. Мне было приятно чувствовать ее живую теплоту.

Наконец наездник передал мне поводья, и мы с красавицей Ап-ак метров пятьдесят протрусили самостоятельно.

— Рая, вам надо поправить грим! — подбежав ко мне, сказала Нэля.

Я дотронулась до своего потного лба и поняла, что надо сойти с лошади. Наездник, придерживая стремя, протянул мне руку. Вадим протянул обе, и я спрыгнула с седла как в воду.

— Осторожно! — испуганно крикнул Вадим, подхватывая меня еще в воздухе.

Нэля тут же начала орудовать растушевками, а Евгений Данилович стал объяснять Вадиму и Зяме, чтобы они бежали около меня с другой стороны.

— Здесь хватит опытного наездника, — сказал он, — а там, для страховки, будьте оба. Только осторожно, не влезьте в кадр.

— Я один справлюсь, — сказал Вадим и, улыбнувшись, поддразнил Зяму: — Ты без очков, как раз под лошадь попадешь! Гуси на озере осиротеют, плакать будут!

— Сам завещание напиши! — отпарировал Зяма. — Ты человек женатый, сыну наследство оставляешь!

— Сыну сиротство не грозит! — рассмеялся Вадим.

Мне показалось, что Нэля что-то сделала с моими глазами и ушами, потому что на мгновение я перестала видеть и слышать. Потом я почувствовала, что она взяла рукой мой подбородок.

— Одну секунду подождите, Рая, не дергайте головой, а то я не так сделаю…

Я постаралась ни о чем не думать, но два голоса раздавались в ушах, словно на испорченной граммофонной пластинке. «Ты человек женатый…» — весело говорил один. «Сыну сиротство не грозит…» — задорно отвечал другой. «Ты человек женатый…», «Сыну сиротство не грозит…»

— Рая, что же ты застыла? — тряхнула меня за плечи улыбающаяся Лена.

— Устали? — спросил Евгений Данилович. — Ну, еще чуточку! Сейчас будем уже снимать.

Я повернулась лицом к лошади и закрыла глаза. Мне нужно было что-то сообразить, а что, я сама не знала. Каким-то образом я все-таки оказалась в седле. Я кивала головой всем, не вникая в то, о чем идет речь. Потом я увидела, как грузовик стал потихоньку удаляться.

Кто-то больно схватил меня за щиколотку, и я, оглянувшись, увидела Хабира.

— Рабига! — сказал он. — Возьми себя в руки. Поколения башкир садились в седло, как только начинали самостоятельно ходить! Ну, Рабига, не трусь, ты ведь башкирка!

Он выпустил мою ногу. Я ударила пятками бока лошади и закрыла глаза.

Ап-ак рванулась. Я почти вылетела из седла, но все-таки, хоть и с трудом, удержалась, привстав на стременах и сжимая изо всех сил бока лошади своими коленями.

— Рабига! — раздавался сзади голос Хабира. — Возьми себя в руки, Рабига!

Так называла меня когда-то мама. Это мое полное башкирское имя. Оно неожиданно ударило меня ощущением чего-то прежнего, навсегда потерянного. Сегодня я потеряла только радость неясных надежд на любовь, но старая и новая боль смешались, и я не могла с собой справиться. Неожиданно для себя я пустилась вскачь, чтобы больше не видеть и не слышать никого. Не знаю, каким способом я цеплялась за кроткую Ап-ак, но она неслась все быстрее.

— Рая, откройте глаза! — услышала я голос Евгения Даниловича. — Рая, откройте глаза! Спокойнее! Спокойнее!

Этот приказывающий голос вывел меня из оцепенения. Я еще не владела собой, но, приоткрыв глаза, увидела, как навстречу мне мчалась ровная серая дорога, на которой мелькали, выбивая дробь, белые ноги Ап-ак. У меня закружилась голова.

— Спокойнее, — повторила я себе слова Евгения Даниловича и, слегка выпрямившись, открыла наконец глаза.

— Держитесь крепче коленями! — приказывал его голос.

Теперь я видела белые уши своей лошади, а перед ними вертящиеся колеса в двойных резиновых шинах.

Грузовик шел полным ходом, а мы с Ап-ак вскачь догоняли его.

— Хорошо, хорошо! — кричал в рупор с грузовика Евгений Данилович. — Теперь спокойно натягивайте поводья! Постепенно.