Роль, заметная на экране - Серафима Полоцкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не оправдываю Анвера, — сказала я. — Мне сейчас пришло в голову, что стыдно так не беречь природу, как у нас на съемочной площадке… А он ведь не с деревьями, а с коллективом не посчитался…
— «Коллективом»! — иронически повторила Анна Николаевна. — Твоя высокопарная терминология совершенно не подходит к сборищу этих бездарностей и бездельников…
— Ну, нельзя же всех! — возмутилась я.
— Молчи и не расстраивай меня еще больше!
Мы шли друг за другом словно в подводном царстве. Тропинку окружала стена зеленых зарослей. Свет, пробиваясь через толщу листьев, тоже казался зеленоватым. Щебет и задорные крики птиц долетали сюда с вышины, словно через теплые волны. Воздух был душистым, легким и слегка влажным.
— Как здесь хорошо! — сказала Анна Николаевна, отмахиваясь от комаров, которые одни только и портили нашу прогулку.
— А что будет с моими вариациями? — спросила я, решившись приступить к главному. — Я буду их танцевать?
Молча мы прошли еще несколько шагов, потом, обернувшись ко мне, она остановилась.
— Рая, ты друг нашей семьи. Мама любит тебя, кажется, больше, чем меня… Помоги мне!
— Чем же? — тревожно воскликнула я, почувствовав недоброе.
Она обняла меня за плечи, и мы двинулись по узкой тропинке.
— Ты молода и прекрасно танцуешь… Вся жизнь у тебя впереди! А моя жизнь прошла неудачно… Да, неудачно и глупо!
Я тоже крепко обняла ее и не отняла руки, чтобы согнать комара, который впился мне в щеку. Так, молча, мы прошли еще немного, спотыкаясь о корни, выступавшие из кружевных зарослей папоротника, словно скорченные окаменевшие змеи. Анна Николаевна, глубоко задумавшись, вздыхала.
Я знала всю ее жизнь. Она блестяще окончила наше хореографическое училище тридцать лет назад и стала очень известной исполнительницей характерных танцев. В то время в балете появились новые постановки с характерными танцовщицами в главных ролях. В них-то Анна Николаевна и прославилась так, что многие зрители предпочитали ее классическим балеринам. Все вокруг, и она сама, ждали дальнейших успехов. Но, как рассказывала бабушка, тетя Аня, увлекшись своим успехом и популярностью, стремилась попасть в президиумы разных юбилеев, не пропускала торжественных приемов и банкетов. В репетиционных залах стала появляться неаккуратно. Последние годы она танцевала в балете только испанские и мексиканские танцы, которые я еще видела маленькой девочкой. Затем она совсем ушла со сцены и работала балетмейстером, выезжая в далекие города.
— Немногие могут танцевать с неизменным мастерством по стольку лет, как Уланова, Семенова, Лепешинская, — заметила я, чтобы утешить ее.
— Мне от этого не легче! — горько призналась она. — Но, если бы «Легенда о курае» вышла на экраны с моим именем, я была бы удовлетворена.
— Но вы же это и делаете! — удивилась я.
— Ты не понимаешь сути. Евгений Данилович настаивает, чтобы я занималась танцами, а мне необходимо принимать участие во всем! Я хочу стать таким же постановщиком этого фильма, как и он. Понимаешь, не только балетмейстером… Я же ставила этот балет много лет назад! И я безумно увлечена работой в кино… Это моя давнишняя мечта: балет-пантомима, без всяких идиотских па-де-де![5]
— Как? — ахнула я. — Балет без… балета?
— Молчи, если ничего не понимаешь! — вскипела она. — В кино совсем другое… Эффектная съемка — главное!.. Это необыкновенно интересно! Все-все: и выбор натуры, и композиция кадра, и законы освещения на съемках… Копылевский, конечно, помогает, но мне трудно, ужасно трудно! Я разрываюсь на части, а балетные артисты устраивают мне истерики! — возмущенно воскликнула она.
— Но им же танцы-то свои надо знать!
— Ах, все они бестолковые коровы… С ними надо долбить и долбить! Понимаешь, я не могу с ними не репетировать. Они поднимут скандал, как сегодня Анвер…
— Вы хотите сказать… — начала понимать я. — Значит, мои вариации?.. Значит, вы не очень и убеждали Евгения Даниловича их оставить?..
— Да, Раенька. У меня не хватит ни времени, ни сил на занятия с тобой. Я упрощу все твои танцы, и мы будем готовить их прямо перед съемкой… Пойми, дорогая, иначе все… Они, все эти балетные…
Анна Николаевна заплакала. Вытирая глаза, она прошла вперед, и я опять шла сзади.
— Рая, на экране ты получаешься необыкновенной красавицей. Я видела. Тебя все равно возьмут сниматься и в другие картины… Слава от тебя не уйдет… — всхлипывая, говорила она. — И мама всегда считала тебя родной внучкой… Ради нее…
Да, ее мать считала меня родной. Я тоже любила ее как родную. И я знала, как она всегда огорчалась неудачами Анны Николаевны. Бабушка была самым близким мне человеком, а меня просила ее дочь, которой некому здесь было помочь.
— Хорошо, — сказала я. — Буду больше заниматься одна, чтобы всегда быть в форме и сразу выполнять любое, что вы покажете, даже самое трудное…
Она вдруг прислонилась к дереву и громко разрыдалась.
— Боже мой, боже мой, Раенька, как мне больно, что я не могу тебе помочь в твоей карьере…
— Какая там карьера! Совсем устарелое слово…
Я обняла ее и стала утешать.
Так, обнявшись, мы дошли лесом почти до самого парохода. Берегом мы пошли уже на метр друг от друга, как случайные попутчики.
У сходней нас встретил Вадим и, взглянув на наши лица, покачал головой. Я юркнула мимо него и взбежала на пароход.
Пообедав и отдохнув, я той же самой тропинкой вернулась на брезентовую поляну. Там, став на краю, я представила себя за кулисами на сцене Большого театра. Закрыв глаза, вспомнила весь наш школьный выпускной спектакль, свет, музыку…
— Тай-ра, тай-ра, та-ра-ра-ра! — пропела я вполголоса мелодию первого выхода принцессы Авроры. И в памяти возникли мощные звуки оркестра; казалось, я слышу, как справа от меня заливаются голоса скрипок, а слева металлом звучат трубы, ухает барабан, как это было на выпускном спектакле.
Я встала на пальцы и выбежала на середину площадки.
— Раз, два, три! Раз, два, три! — считала я, то распластываясь в прыжках, то кружась через всю площадку. — Раз, два, три! Раз!..
Старый тополь стал королем — моим отцом, а куст шиповника рядом — моей матерью, королевой. Я бежала к ним в день своего рождения, радуясь тому, что уже выросла, стала девушкой, что я прекрасна…
Так меня учила в школе моя преподавательница, и здесь, на поляне, она словно продолжала свой урок:
«Перед вращением опирайся всей ступней. Не извивайся корпусом, ты не червяк! — слышался мне ее веселый голос. — Дыши, дыши правильно! Руки не опускай, держись за воздух!»
И я старалась дышать правильно, и поднимать руки, и перед прыжком упруго отталкиваться ступней.
— Раз, два, три! Раз, два, три!
Я присела на мгновение около короля и королевы, чтобы принять своих женихов… С женихами выходило очень плохо. Даже и совсем не выходило… Я не могла заменить их ни деревьями, ни кустами, они должны были танцевать со мной все четверо! Но я все-таки убежала от своих монарших родителей на середину площадки и, отвесив глубокий поклон березе, позолоченной закатными лучами, сделала перед ней два тура[6]. Наверное, ее листья зашелестели не от ветра, а от удивления, но это не помешало мне продолжать. Я решила танцевать подряд все, что исполняла в «Спящей красавице».
Наша школьная преподавательница, сама большая артистка, рассказывала, что перед тем как она впервые выступила на сцене в «Раймонде», ее учительница, шлифуя и отделывая каждое движение, частенько заставляла исполнять подряд все танцы Раймонды. Это так развило выносливость, что на спектакле, когда между танцами большие перерывы, она танцевала легко, не чувствуя никакой усталости.
Со мной не было сейчас моей учительницы, но она все равно руководила мной.
«Не смотри деловито, не показывай, что соображаешь, куда прыгнуть… Не робей! Ты балерина — хозяйка на сцене, прекрасная, юная!» — вспоминались ее слова.
«И-и, раз, два, три!» — считала я, приступая к труднейшим вариациям Авроры, а в ушах звучал оркестр.
Спасибо моему любимому Петру Ильичу Чайковскому, что он написал такую музыку, которая сама льется в душу, и я смогла мысленно пропеть почти весь его балет. В этом, по-моему, его большое преимущество перед теми композиторами, музыку которых трудно запомнить. Не говоря уж о той модной на Западе музыке, где вместо мелодии жернова начинают, скрежеща, молоть то камни, то стекло. Про такую в нашем классе говорили, перефразировав Грибоедова: «Плясать бы рад, прислушиваться тошно!»
«И-и, раз, два, три! Раз, два, три!»
Так, мысленно отсчитывая такты, я исполнила все свои танцы из «Спящей красавицы». Это были очень сложные по технике танцы, и я рассчитывала, что, исполняя их ежедневно в свободное время, сумею сниматься без предварительных репетиций.
