Роль, заметная на экране - Серафима Полоцкая

«И-и, раз, два, три! Раз, два, три!»

Так, мысленно отсчитывая такты, я исполнила все свои танцы из «Спящей красавицы». Это были очень сложные по технике танцы, и я рассчитывала, что, исполняя их ежедневно в свободное время, сумею сниматься без предварительных репетиций.

Когда в лесу стемнело, я пошла на пароход по проселочной дороге, еле волоча свои «драгоценные конечности», распухшие и ноющие, с кровоподтеками на пальцах.

Я шла и вспоминала, как после нашего школьного спектакля, выйдя на сцену раскланиваться, я искала глазами в зрительном зале свою бабушку. Впереди меня стояла моя смелая подружка Коняша и знай себе приседала, грациозно разводя ручки, как полагалось в нашем заученном балетном поклоне.

Я съежилась за ее спиной и, растерянная от пережитого волнения, ничего не могла рассмотреть ни в зале, ни на сцене.

Вдруг моя учительница, взяв меня за руку, протащила сквозь толпу участников, и я оказалась впереди всех. Я оглянулась на нее, а она, искоса метнув смеющийся взгляд, пригрозила:

— Кланяйся немедленно, а то объявлю, что танцевала не ты, а я сама!

Вот тут-то, повернув лицо к зрителям, я и увидела бабушку. Она стояла прямо напротив меня, у самых перил оркестра, улыбаясь, вытирала глаза и то хлопала в ладоши, то подносила платок к распухшему красному носу.

Я еще никогда не видела ее такой и улыбнулась ей. Душа успокоилась. Я развела в стороны свои длинные, как грабли, руки и присела в глубоком поклоне.

А бабушка машинально кланялась мне в ответ.

— Как я волновалась! — рассказывала она мне за кулисами. — И как радовалась, когда ты танцевала!..

— Поздравляю вас, Ольга Михайловна! — сказала ей моя учительница, которая тоже была когда-то ученицей нашей школы и знала бабушку, когда меня еще не было на свете. Они обнялись, и учительница, с подозрительной влагой в ярко-бирюзовых глазах, добавила: — Второй раз в жизни приходится вам переживать столько волнений на выпускном спектакле.

— Ну что вы, — улыбнулась бабушка. — У Анны был всего испанский танец на выпуске, а у девочки такая роль! Ах ты, мое утешение! — сказала она, прижавшись щекой к моему загримированному лицу. — Спасибо тебе.

Она благодарила меня за успех, ощущая его как свой.

А теперь я, возвращаясь на пароход, считала, что, согласившись помочь Анне Николаевне, сохраню покой не только бабушке, но и себе.

Для меня ничего не было хуже, чем огорчить ее. Лучше пусть зрители подумают, что я не умею танцевать сложные вариации.

Я была очень довольна собой. Я старалась ничем не расстраивать бабушку: писала только о нашем «Батыре», о реке, о своих костюмах и добавляла: «Остальное тоже очень хорошо».

Вскоре «Батыру» пришлось подняться по реке еще на двадцать пять километров, поближе к новым местам съемок. Белоснежный наш старик со сломанным рулем послушно плелся на привязи у большого желтого буксира. Бедняга беспомощно колыхался между прекрасными зелеными берегами, пока его не поставили на излучине, недалеко от полосатого черно-белого столба с белым кругом наверху, обозначающим, что здесь опасный поворот и надо дать сигнал.

Капитан Иван Агеевич долго волновался, командуя своими матросами в юбках. Потом не выдержал и, хоть был ровесником своего «Батыра», прыгнул с берега на отмель и начал сам работать по пояс в воде.

Теперь перед моим окном широкая, как озеро, река изогнулась громадным полумесяцем. Верховье совсем закрыто от глаз мысом и мягкими курчавыми очертаниями леса. Оно словно заросло. Вниз по течению видна только узкая полоска воды. «Батыра» поставили на внешней стороне этого водного серпа, в самом широком его месте.

Где-то вдали от берега шла съемка, куда часа три назад уехали все на автобусе и двух грузовиках. Моя роль, как всегда, сводилась к сидению, стоянию и пробежке, поэтому мне разрешили приехать попозже, уже с нового места.

Все же я начала беспокоиться и вышла из каюты посмотреть, как идут дела. На верхней палубе директор нашей киногруппы Михаил Алексеевич торопливо давал капитану разные советы, как укрепить сходни. Но ни сходней, ни «козлика», который должен был нас отвезти, не было.

Михаил Алексеевич спешил всегда. Все хозяйство нашего фильма зависело от него: и организация съемок, и транспорт, и наш быт на пароходе. И краски, и доски, и ткани, и башкирские украшения, и бензин, и многое другое записано в его смете и доставляет много забот.

Правда, я замечала, что на съемках он почти не бывает. Здесь, на верхней палубе, я спросила у него, много ли работы будет в этом районе, а он, повернув ко мне свое лицо с круглыми, как у совы, глазами, ответил:

— Вот один настил сделан, потом возьмемся за дорожку, а там и грот будет готов.

Я совершенно не поняла его. Он меня, кажется, тоже. А вот Иван Агеевич, стоя в воде, соглашался с его дельными советами, и нашему повару, заядлому рыболову, он со знанием дела подробно рассказал, на какую приманку ловят рыбу уральцы.

Наконец на берегу появился «козлик», и мы с Михаилом Алексеевичем, отважно прыгнув с борта в лодку, заспешили на съемку.

— Ну, Ваня, как здесь дорога? — спросил Михаил Алексеевич, усаживаясь.

— Н-ничего, — ответил Иван Дмитриевич.

— А как там, на съемке? — спросила я.

— Н-ничего, — последовал спокойный ответ.

— А может быть, все-таки есть что-нибудь хорошее? — рассмеялась я.

— Н-ничего! — засмеялся Иван Дмитриевич.

Поговорив таким образом, мы раза четыре подскочили на колдобинах, а потом ехали уже по хорошей дороге.

— Анна Николаевна очень устает, — завела я с Михаилом Алексеевичем интересный для меня разговор. — Балет в кино много труднее, чем в театре.

— На это она и специалист! — возразил Михаил Алексеевич. — Я и Евгению Даниловичу сказал, что не стоит ему спорить. За качество танца отвечает она. Балетмейстер обозначает — балетный мастер.

— Конечно, танцы — дело балетмейстера! — улыбнулась я, неожиданно обнаружив заступника Анны Николаевны и удивившись решительности его суждений. — Только киносъемка — дело сложное…

— Можно и попроще… Тут математических законов нет, не здание строим! Ну-ну! — протянул Михаил Алексеевич и вдруг оживился: — Ваня, а ведь я слышу, что у «козлика» барахлит подача!

Тот только хмыкнул в ответ.

Но Михаил Алексеевич с интересом строил предположения, почему начала «барахлить подача», потом вспомнил про солидол и говорил о нем так долго, что вставить слово о съемках мне не удалось.

Не успела я выйти из «козлика», как на меня накинулись с упреком и гримеры и костюмеры.

— Вся задержка из-за тебя! — прикрикнула на меня Анна Николаевна.

Но, после того как я торопливо оделась и загримировалась, пришлось еще ждать, когда Анна Николаевна закончит репетицию с «черными воинами», в которых наконец превратились все наши «черные рыболовы».

Съемка была массовая. Мужская половина нашего балета была свитой злого бая. Артистки балета были одеты в старинные народные костюмы бело-голубых тонов. Из соседних деревень пригласили стариков, старух и детей и тоже нарядили в бело-голубые башкирские костюмы. Среди них был Анвер, мой светлоглазый «отец» и маленькая Альфия в национальном платье.

Бай хотел увезти невесту пастуха, а народ не давал.

Хабир был неузнаваем в черно-красной бархатной одежде, с черными усами и бородой. Его крадущаяся походка казалась зловещей, когда он приближался к нам с Анвером. Хабир был гораздо ниже ростом, чем Анвер, но он особым хищным жестом толкал его в грудь, и казалось естественным, что высоченный Анвер не может удержаться на ногах. Анвер падал, а я оказывалась в руках Хабира. Он нес меня как добычу с охоты, зажав мои колени локтем, а голову опустив к своему сапогу так, что мои приплетенные косы волочились по земле.

Хоть я и дала себе слово терпеть все ради Анны Николаевны, но это постоянное таскание на руках начинало раздражать. А тут ещё меня волокли вниз головой.

— Раюша! — словно угадав мои мысли, подозвал к себе Евгений Данилович. — Потерпите, дорогая! Потерпите ради успеха этого эпизода! Уж такую мы с вами выбрали профессию, что ради общего дела не приходится считаться со своим настроением и удобствами.

Анна Николаевна смотрела выжидающе.

— Н-ничего, — со вздохом вырвалось у меня любимое словечко нашего шофера. — Я пожалуйста…

К Анверу, в исходное положение, я поплелась тоже со вздохами. Грянула музыка, и перед нами опять словно вырос Хабир.

— Стон, стоп! — разнесся через микрофон по всей поляне строгий голос режиссера. — Рая, не смотрите в землю: вас не трава, а партнеры должны интересовать!

Я старалась делать как надо, но Евгений Данилович взял меня за руку и остановил, хотя музыка продолжала греметь.

— Раюша, что с вами? Ваша воздушность сегодня так холодна, что превратилась в безвоздушность… Ну, давайте вместе подумаем, как еще, по-другому, злодей может отнять невесту у любящего человека?