Чаепитие у Прекрасной Дамы - Алексей Недосекин

уж год на казенной сидит диете.

И вот он ей пишет: явились крысы,

пришли шерстяные носки и кьянти,

от вшей помогает родиться лысым,

в беспамятстве не наживешь понятий.

А про себя: тюрьма - повсеместно,

в мозгах, во дворце, в надтреснутом сердце.

Боль против сна; но время приклонит

и губы - избыть извивы в ладонях.

Воздуху мало; бредут химеры

донны в мантильях, гондолы, кхмеры,

шпалы, форпосты, концерты, письма,

лозунги на-десять сольди истин.

Он спит, не чуя луны над крышей.

Холодный луч черепицу лижет,

тонкою струйкою затекая

в чуланы, где и, мерцая, тает.

x x x

Действующие лица: Теодора Риччи, Карло Гоцци.

Венеция раннею весной. В каналах плещется вода.

Утро в доме Карло Гоцци. Спальня. Теодора лежит

в постели, она только что проснулась, а Карло

Гоцци сидит за столом и пишет.

ТЕОДОРА. Который час, Карло? ГОЦИИ (вынимает брегет из жилетного кармана). Девять. Когда приплывет гондола? ТЕОДОРА. В десять, если Пьетро не проспит. На твердой земле экипаж ждет меня в двенадцать. Мы успеваем с запасом. ГОЦИИ. Нет, надо поторопиться. Ты собрала вещи? ТЕОДОРА. Еще со вчерашнего утра. ГОЦИИ. И ты окончательно решила уехать? ТЕОДОРА. Ты уже спрашивал. Принеси мне конфетку.

Пока Гоцци ходит за конфетами в парадную залу,

Теодора встает и проворно одевается. Гоцци при

носит конфеты, Теодора берет одну и надкусывает.

ТЕОДОРА. Обожаю diablotins de Naples, особенно по утрам. Они меня приводят в чувство. ГОЦИИ. Они напоминают тебе о Гратороле. С тех пор, как он укормил своими конфетами всех наших девочек, меня от них воротит. ТЕОДОРА. От конфет или от девочек? ГОЦИИ. От всех. Я их больше не люблю. ТЕОДОРА. Я ведь не спала с Граторолем, ты же знаешь. ГОЦЦИ. Не спала. ТЕОДОРА. И именно поэтому ты вывел его в своей пьесе полным дурачком, а он обиделся, наговорил всем кучу глупостей, нажил себе неприятностей на самом верху и в конце концов сбежал. ГОЦЦИ. Сам виноват. Вам не надо было зажиматься за кулисами, когда я проходил мимо. ТЕОДОРА. Какие пустяки. Вспомни себя в молодости. ГОЦЦИ. Не напоминай о моем возрасте. У меня сразу же все начинает болеть. ТЕОДОРА. Извини, я тебя обидела. (Берет со стола рукопись). Еще одна сказка? ГОЦИИ. Нет, автобиография. Я назову ее "Бесполезные воспоминания". ТЕОДОРА. Ты сказал "автобиография" таким голосом, как будто речь идет о завещании. ГОЦИИ. Похоже на то. ТЕОДОРА. Прекрати, пожалуйста. Мир прекрасен. Жизнь прекрасна. (Выглядывает в окно). Венеция просыпается. Зима на исходе. Мы снова будем гулять по Большой площади без накидок. С твердой земли нам навезут тысячи тюльпанов. На набережной арабы раскинут ковры, а мы засядем за столики в кофейной у Гранд Канала и будем смотреть, как плывут гондолы, а гондольеры в соломенных шляпах с красным рантом перекрикиваются друг с другом и смеются. ГОЦЦИ. Забудь. Уже через месяц тебя можно будет встретить с богатыми ухоженными господами в Люксембургском саду. Они избалуют тебя твоими любимыми конфетами и безделушками, чем богаты лавчонки у Нотр-Дам де Пари. В саду Тюильри вы , резвясь, будете опрыскивать одеколоном цветы, чтобы они сменили запах. И будет море солнца и твердая земля под ногами. Но однажды, попомни меня, ты вспомнишь о Венеции, которую ты оставила. Я не хочу, чтобы это воспоминание застало тебя врасплох. ТЕОДОРА. Я пожалею о том, что уехала, тут ты прав. Слишком сильно я люблю этот город. Но теперь мне необходимо его покинуть. Я чувствую, что моя жизнь должна перемениться. Карло, я слишком долго жила в мире твоих сказок. Меня окружали короли-олени, говорящие статуи, синие чудовища, вымышленные китайцы. Ты потчевал своими сказками Венецию, которая сама по себе сказочный мир. Жизнь, театр, сказка, - все перемешалось внутри нас. Карло, ты спишь и не желаешь просыпаться. И я спала рядом с тобою на одной кровати. Я делила твой успех и твои неудачи. Когда ты закрылся в гостиной и плакал, как маленький мальчик, оттого что одна из твоих сказок с треском провалилась, а аббат

Кьяри немедленно и во всеуслышанье об?явил тебя исписавшимся, кто утешал тебя, и плакал вместе с тобой? Мы пережили незабываемые времена. Но всему настает срок. Карло, неужели ты не замечаешь, что Венеция умирает? КАРЛО. Не говори так. Пусть ты опять права, но твоя правота убивает. ТЕОДОРА. Пойми меня, Карло, я не могу не делать тебе больно. Мое сердце сжимается в тоске. С каждой новой весной я вижу, что Венеция просыпается все с большей и большей неохотой. Наш город, Карло, многое повидал на своем веку. Он многое пережил, он столько раз вымирал от чумы, он отстреливался от турков с кораблей, он подымался на рукотворной земле, он освящен гением Тинторетто, Карпаччо, твоим гением, Карло, и не надо морщиться, ты великий человек. Ты аристократ, ты граф, ты патриций. Если меня, взбалмошенную девчонку из Сан Самуэле, кто и вспомнит, так только оттого, что я испортила тебе и Сакки не одну пинту крови. Но этот город обречен. Он одержал все свои исторические победы, и он почил на лаврах, и уже целый век празднует. И он не хочет думать о будущем. Но время течет неумолимо. И в один прекрасный день, Карло, от нашей с тобой Венеции останется только бледная тень. Вот поэтому я уезжаю. Я не хочу умирать, не проснувшись. Я не сказочная, я - живая. КАРЛО. Понимаю. Красивая молодая женщина, талантливая актриса. Ты пьешь любовь, покуда ты молода. Ты - яркий душистый цветок, и ты должна расти на твердой земле. Поэтому ты уезжаешь. Все правильно. ТЕОДОРА. Я люблю тебя, Карло. Так я никого никогда не любила. У меня было много арлекинов. Я отдавалась им безумными ночами карнавала, но, как только они приедались мне, я прогоняла их прочь, и жалобы их меня не трогали. Но ты открыл мне глаза. Ты никогда меня не домогался. Но, когда ты в первый раз овладел мной, ты сделал это трепетно и почтительно. Я была хрупкою драгоценной диадемой в руках мастера. И нашу первую ночь я буду помнить до тех пор, пока не умру. КАРЛО. Нет, Теодора, молчи. О Господи. (Плачет). ТЕОДОРА. Плачь, родной мой, плачь. (Целует его и сама плачет). Я уезжаю, ты остаешься один. А я не зову тебя с собой, потому что без Венеции ты не можешь. Ты - житель островов, твердая земля не по тебе. Ну хватит, Теодора, не реви, еще наревешься всласть. (Вытирает глаза платком). Боюсь, что я уезжаю не одна. Я увожу с собою наш успех. Карло, комедии дель арте приходит конец. Мы пережили пик зрительского интереса. Я не хочу себя захваливать, но верь, я была не самой плохой Коломбиной из всех, кто когда-либо выступал на подмостках нашего Сан Самуэле, твоего Сан Самуэле. КАРЛО. Ты была самой лучшей Коломбиной Венеции. Ты ею и останешься. Боюсь, что с твоим от?ездом нас ждут неприятные и необратимые перемены. ТЕОДОРА. Я вчера долго разговаривала с Сакки. Он в полнейшей растерянности. На Турандот и Клариче он будет вводить Анриетту, но он не уверен, что она справится. КАРЛО. Она не справится. Бедный Сакки, бедный Сан Самуэле. Мне придется написать новую сказку, специально на Анриетту. Боюсь только, что это будет сказка с грустным концом.

Стук в дверь. Слуга докладывает, что подплыл Пьетро

и просит сеньору Риччи поторопиться, потому что подни

мается ветер, и в лагуне неспокойно. Все вещи уже в

гондоле. Гоцци говорит, что сеньора Риччи будет через

пять минут. Слуга откланивается.

ТЕОДОРА. Давай попрощаемся. Мы расстаемся уже целую неделю, и это становится немного понарошку. Жизнь грубее и непригляднее наших снов. Поэтому ты не хочешь просыпаться. И ты прав. И я еще соврала тебе одну вещь. Я была с Гратаролем. Тогда мы с тобой уже были любовниками. А в тот вечер я просто напилась. Со мной так бывает. КАРЛО. Теперь это неважно. Ты напишешь мне из Парижа, как приедешь? ТЕОДОРА. Как только присмотрю себе жилье. Карло, я дарю тебе одну вещицу. В этом медальоне - мой портрет. Я заказала его год назад, как раз на такой вот случай. Возьми его. Когда тебе будет очень одиноко, ты вспомнишь обо мне. КАРЛО. Ты - славная девочка, я благодарю тебя. (Берет медальон и вглядывается в портрет). Представляю, во что ты превратишься лет через тридцать. (Смеется). ТЕОДОРА (стукает его кулаком в грудь). Ах ты, негодный старикашка! Кто бы говорил! (Улыбается). С тобой мне было весело. Прощай.

Уходит. Гоцци садится за стол. Лицо у него

как белая восковая маска. Проходит несколько

минут. Занавес начинает закрываться, но вдруг

останавливается на полпути. В комнату Гоцци входят

четыре человека, одетые в черно-белые баутты - маски

с капюшоном. Двое "баутт" выходят из-за кулис, и еще

двое прямо из зрительного зала поднимаются на

авансцену. Один из вошедших сразу принимается

рыться в бумагах Гоцци, берет со стола рукопись,

разглядывает ее.

ПЕРВЫЙ. Подождите закрывать занавес. Сначала мы исполним предписание, а потом вы продолжите спектакль.

В недоумении на сцену выходит Чиголотти.

ЧИГОЛОТТИ. Позвольте, но вас нет в пьесе! ПЕРВЫЙ. Да причем тут ваша пьеса! Не мешайтесь под ногами. (К Гоцци). Вы граф Карло Гоцци, драматург?