Бродяга. Путь ветра - Владислав Четырко

Тень отпрянула к краю поляны. Вновь рванувшись к костру, смоляной кляксой расплылась по невидимой стене и стекла в траву, растворяясь среди обычных, безвредных теней…

И послышался оттуда — сухим шепотком — ритм древнего наговора.

И тоскливый протяжный крик раздался в ответ из-за спины Бродяги — крик, в котором с каждым мгновением оставалось все меньше человеческого.

Время сгустилось, и воздух стал вязким. Медленно, как осадная башня, повернулся Ян навстречу новой опасности, понимая, что может не успеть, и что успевать, по сути, уже некуда.

Он увидел именно то, чего ожидал — изумруды безумных глаз с вертикальной щелью зрачка; белые жала клыков в изящном и жутком оскале; алый узор знака, хищной Руны Кай-Харуда — но уже не на девичьей коже, а на черном, лоснящемся мехе кошачьего тела, взметнувшегося в прыжке-полете.

Первый раз удалось уйти. Почти удалось — когти слегка задели предплечье, оставив кровавый росчерк. Боли не было — только ощущение ожога и внезапное понимание того, что плащ остался на земле. Короткое звонкое слово — и ткань, взмахнув полами, устремилась навстречу клыкастой буре черного меха.

Казалось, плащ на глазах вырос и обрел прочность и вес гефарской кольчуги. Размах его серых крыльев вобрал и угасил мощь прыжка, сбив пантеру влет.

Ян упал сверху на барахтающийся плащ, из которого уже успела вырваться лапа с растопыренными когтями-кинжалами — еле увернулся. Определил, где была голова пантеры — по закушенной ткани, которая с невиданным упорством сопротивлялась клыкам. Поймал ее, наклонился… И произнес — тихо-тихо — то самое Имя.

Плащ замер, потом неуловимо шевельнулся. Оглянувшись, вместо когтистой лапы Бродяга увидел ногу. Маленькую. Левую. С порезом на пятке.

Выдохнул. Время вновь потекло ровно.

А Яну очень живо представился Дом…

Четыре прочных стены из камня и дуба, обрезающие шум, заботы, страдание большого мира. Дверь, за которой остается, прикорнув под деревом, Дорога. Очаг, где в холодную погоду не гаснет ласковое, медово-янтарное пламя. И — ложе, пахнущее еловым лапником, можжевельником и травами, дарующее отдых, избавляющее от дурных снов, так похожих на видения, — и видений, часто напоминающих кошмары.

Дом нашел Бродягу давно, в самом начале Дороги, и с тех пор иногда давал ему приют. Ян оставался здесь на неделю, реже — на десять дней; однажды, придя больным — на дюжину. И всегда уходил дальше…

Да, еще: он всегда приходил в Дом один.

Всегда — до этого раза.

Он был не вполне уверен, что в этот раз поступает правильно.

Но в этом ли суть?

Рассвет выдался серым, напуганным. Птицы не пели; зверушки словно забыли выбраться из нор и прочих ночных убежищ — тишина стояла над поляной, задумчиво хмуря облака-брови.

Мари била крупная дрожь. Ян укутал ее плащом — тем самым, только теперь он казался пуховым, а не кольчужным… Теплее ей, правда, не стало. Глаза — темные провалы на мелово-белом лице — смотрели сквозь и мимо него, словно до сих пор видя нечто жуткое. Кожа вокруг знака казалась обожженной…

— Оставь меня здесь и уходи поскорее, — проговорила она наконец еле слышно. — Оно вернется. Может, этой ночью, может — следующей… как только зайдет солнце. Ты ему не нужен. Оно… он идет за мной.

— Как вернется — так и уйдет, — ответил Бродяга хмуро, закончив бинтовать руку. Тратить Силу на лечение явно не стоило. Так затянется. А Сила, судя по всему, скоро ему пригодится.

— Если уйдет, — уточнил он, подумав. — А я уходить не собираюсь. И бросать тебя тут — тоже.

— Ты… ты не понимаешь. Он был одним из восьмерых наставников Шессергарда. Высшим был…

Вот так. Интересно, если бы враг твой оказался просто нежитью (или просто темным Наставником) — пошли бы по спине мурашки так, как сейчас? Вспотели бы ладони — вот так, сразу?

Но страх страхом, а оставить ее — этому?

— Тем более, Мари. Не уйду я.

— Жалеешь? Не хочу я твоей жалости. Не нужна она мне, слышишь?!

Ишь как глаза засверкали… Даже румянец на щеках появился — нехороший румянец, болезненный…

«Но от этого не менее красивый», — невпопад подумалось Яну.

Сев рядом, он взял ее за плечи и чуть приподнял — глаза оказались совсем близко.

— Мари, я не уйду. И это не жалость. Это…

— Это? — эхом отозвалась она.

— Это… что-то другое. Что именно — еще не понимаю. Но я не хочу никуда уходить один. Мы пойдем вместе — скоро, — и, осторожно отпустив ее, добавил: — Дай пока ногу тебе подлечу.

— Сама могу, — буркнула она, глядя в сторону.

— Знаю я. Будем считать, что мне надо чем-то заняться. Чтоб не страшно было. Идет?

— Идет, — улыбнулась одними губами Мари…

Но потом улыбка, пробившись сквозь боль и тревогу, коснулась глаз. И впервые — от самого Фориса — Мари сказала:

— Спасибо, Ян.

И — вопреки своим знаниям и здравому смыслу — Ян ощутил, как перехватило дыхание от избытка Силы …

Ночная тишина на самом деле вовсе не беззвучна. Мягкий плеск волны, шепот ветра в ивовых косах-ветвях, ленивая перекличка лягушек; еле слышный взмах крыла и писк охотящегося нетопыря…

И дыхание — ровное глубокое дыхание человека, спящего спокойно и с удовольствием.

Ян мягко повел плечом, поудобнее устраивая голову Мари. Та шевельнулась, не просыпаясь, и ресницы щекотно тронули шею Бродяги. Память услужливо нарисовала образ-вспышку: оскаленная пасть, белый блеск клыков… если это случится сейчас — шансов у него просто не будет.

А значит — надо гнать прочь сон… и посторонние мысли, кстати, тоже. Что вовсе нелегко, когда сидишь за полночь на берегу лесной речушки, а на руках у тебя спит красивая девушка…

Да еще этот запах трав…

Аль Опаленная Длань, Проложивший Дорогу, помоги…

Словно в ответ, небо перечеркнула падающая звезда — скользнула по темному бархату и угасла над горами, на востоке. Скоро тот край неба поблекнет, потом заалеет — ветреное будет утро, он чувствовал это уже сейчас…

— Ян, он здесь.

Мари была спокойна, сосредоточена — только левое веко чуть подергивалось.

— Не дай ему подойти. И — не выпускай меня, что бы ни случилось. Пожалуйста. Да, еще…

Она перевела дыхание.

— Можешь брать мою Силу. Сколько понадобится… слышишь? Если он… если я снова… в общем, просто вычерпай ее всю и сразу. Мне не будет больно. Лучше — ты, чем…

Ян не ответил.

Не пошевелился.

Но глаза, способные видеть незримое, зажмурились бы в этот миг — такой яркости сияние окружило его и Мари, твердея, кристаллизуясь, заключив Бродягу и ведунью в многогранный непроницаемый шар-самоцвет.