Укрощение забвения. Старение тела и страх перед одряхлением в японском массовом сознании - Джон У. Трафаган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У стариков еще остается ощущение, что у них есть своя земля и собственное «иэ», частью которого они являются, потому что выросли здесь, но в наши дни молодых людей побуждают идти учиться и становиться более образованными, чем их родители. Так что они знают и другой мир. Как следствие, они не обязательно оказываются привязаны к своему родному городу и к своей родовой земле. Таким образом, концепция «иэ» и его связи с землей не имеет особого значения для молодых людей. Когда сегодняшние старики были детьми, их родители говорили «тДзёнан», что они станут главой семьи, — их жизнь была предопределена родителями. Но когда они сами стали родителями, они разрешали своим детям делать все, что те хотели, поэтому в результате люди не возвращаются домой [из городов].
Преобладание этого морального дискурса таково, что, когда меня спрашивали, почему я решил проводить исследования и жить в Канегасаки, люди часто говорили, что это, должно быть, потому, что я заинтересован в изучении «истинной» японской культуры, которую демонстрирует «инака», в отличие от городов, менее показательных в отношении «истинных» японских ценностей и образа жизни. Что-то подобное пережил Кларк, которому сказали, что для того, чтобы найти настоящую Японию, он должен покинуть Токио [Clark 1994: 69].
Важно отметить, что, хотя отношение к идее «инака» различается и у многих молодых, и у пожилых людей, делать обобщения в этом плане сложно. Мне встретились жители Канегасаки молодого и среднего возраста (от тридцати до сорока лет), у которых было очень негативное представление о Токио и положительное представление об «инаке». Многие из этих людей не хотят жить в Токио, но могут стремиться переехать в соседние города. В некоторых случаях молодые люди вернулись жить в Канегасаки после долгого отсутствия, потому что им не понравилась жизнь в Токио. Одна женщина, Имада-сан, у которой свой бизнес по заказу модной одежды у дизайнеров в Токио и доставке ее в Иватэ, рассказала о своем возвращении в Канегасаки следующее:
Отец [школьный учитель на пенсии] настоял, чтобы я поехала учиться в Токио: он хотел, чтобы я стала медсестрой. Мне не очень хотелось уезжать, но Токио мне понравился, и я захотела там остаться. Через несколько лет работы у меня возникла проблема с почками, которая потребовала операции. В результате я вернулась в Канегасаки, чтобы восстановить силы. Я обнаружила, что мне нравится более медленный темп жизни, зелень и свежий воздух, и теперь у меня совсем нет желания возвращаться жить в Токио, хотя мне нравится регулярно ездить туда по работе. Канегасаки расположен очень удачно, прямо на сверхскоростной железнодорожной ветке и шоссе, недалеко от двух городов. Сейчас мне очень нравится жить здесь.
Мало кто из пожилых людей хочет жить в Токио или в других городах. Большинство довольны своей жизнью в «инаке» и часто говорят о том, как их радуют зелень, чистый воздух и открытые пространства. Из всех представителей старшего поколения, с которыми я беседовал, только одна женщина заявила, что хотела бы переехать в Токио. Хотя она выросла в Канегасаки, большую часть своей взрослой жизни ей довелось прожить, переезжая вместе с мужем — банковским служащим, которого переводили в разные отделения. Она заявила, что находит город скучным и что ей не о чем поговорить со своими соседями, потому что все их разговоры сводятся к садоводству и сельскому хозяйству — темам, в которых она ничего не понимает и которые ее не интересуют.
Несмотря на явный разрыв в представлениях о жизни в Канегасаки между молодыми и пожилыми жителями, старшее поколение не обязательно противится миграции молодежи в города. Как отмечают, описывая Латинскую Америку, Кардона и Симмонс, сам факт того, что во многих социокультурных системах чаще всего меняет место жительства именно молодежь, связан с представлением родителей о том, что их дети могут найти в городах больше возможностей [Cardona, Simmons 1975:25]. Это можно сказать и о Канегасаки. Несколько жителей старшего возраста рассказали мне, что они поощряли своих детей идти в жизни своим путем и переезжать в столицу или другие города, если это необходимо для получения образования и работы, как это было с Имада-сан, о которой говорилось ранее.
Некоторые из тех, кто уезжает, в конце концов возвращаются, чтобы взять на себя роль главы семьи или ухаживать за престарелыми родителями. Однако для тех, кто вырос в Канегасаки и уезжает, чтобы продолжить карьеру в городе, вернуться, даже если они хотят сделать это, становится очень трудно без значительных жертв с точки зрения удовлетворенности от работы, дохода и доступа к желаемым ресурсам, таким как известные учебные заведения, модные магазины или развлечения. Я спрашивал у нескольких супругов-пенсионеров относительно вероятности того, что кто-либо из их детей вернется, чтобы взять на себя домашнее хозяйство и заботиться о них, если они ослабеют к старости. Они ответили, что, хотя им и хотелось бы, чтобы их старшие сыновья (в частности) вернулись, это маловероятно. Большинство комментариев были подобны тому, что сказал мне один человек, сокрушаясь о том, что ни один из его сыновей, оба из которых стали учеными и работали в Токио, никогда не вернется в родной дом:
Мои дети связали свою жизнь с наукой, и единственная работа для них есть только там, где они сейчас живут. Если человек окончил в университете литературный факультет, он может найти работу в Канегасаки, например, в таких местах, как администрация, но так не получится в том случае, если вы работаете в научной сфере.
Молодые люди, которые все-таки возвращаются, могут делать это неохотно и не обязательно довольны своей жизнью в Канегасаки. Например, Тиба-сан, 35 лет, который после окончания средней школы в Канегасаки переехал в Токио, чтобы поступить в колледж, специализирующийся на подготовке стенографистов, недавно вернулся в дом своих родителей (теперь он живет в соседнем городе). Он рассказал, что в течение десяти лет родители регулярно звонили ему и просили вернуться домой, а в последние пять лет, по его словам, это стало еженедельным ритуалом. К своему тридцатому дню рождения он начал чувствовать возрастающую вину за невыполнение своих обязанностей старшего (и
