Константиновский равелин - Виталий Шевченко

Через минуту, по крику «воздух», все разбежались по укрытиям. Загрохотали разрывы четвертой с утра бомбежки.

Собравшийся в город Евсеев нетерпеливо ходил по своему кабинету, иногда бросая хмурый взгляд на потолок, словно он видел сквозь штукатурку и камни вражеские самолеты. Так прошло десять минут — грохот снаружи не прекращался.

В дверь постучали. Вошел главный старшина Юрезан-скнй, лицо его было бледно и растерянно:

— В чем дело? — поспешно спросил Евсеев.

— Завалило камнями почти все продукты! — сдерживая прерывистое дыхание, старался четко доложить Юре-занекий. — Водопровод больше не работает!

Лицо Евсеева стало вдруг старым от набежавших мор-шинок. О снабжении равелина продуктами и водой в эти дни не могло быть и речи. Нужно было выходить из тяжелого положения самим.

— Возьмите несколько человек и после бомбежки постарайтесь все откопать! — приказал капитан 3 ранга, и, хотя Юрезанскнй ответил «Есть», Евсеев заметил, как он с сомнением покачал головой.

Хаотическое нагромождение камней, под которыми оказались продукты, не позволяло верить в успех. Евсеев ничего этого пока не видел. Спросив разрешения, Юре-занский тихо оставил кабинет.

Выйдя после бомбежки во двор. Евсеев не узнал его. Дымилось несколько огромных воронок, земля была усеяна расколотыми камнями из стен равелина, пыль и

гарь тучен стояли в воздухе, и сквозь них, как сквозь туман, пробирались к месту работы краснофлотцы. Евсеев торопливо, чтобы не застал очередной налет, поспешил на катер. На катере вместо Юрезанского, откапывающего продукты, шел в рейс Булаев. Как всегда смущаясь, он подал команду «Смирно» и застыл, ожидая приказаний.

— На Графскую! коротко бросил Евсеев.

Л когда равелин стал постепенно удаляться, уже знакомое, щемящее чувство закралось в душу Евсеева.

«Ничего!—успокаивал он сам себя. — И не надолго!»

Множество крестообразных теней упало па воду. Евсеев поднял голову к небу, и на секунду внутри что-то похолодело — на равелин сомкнутым строем шло не менее двух десятков вражеских самолетов. В первый раз Евсееву пришлось увидеть со стороны, какой кромешный ад творится во время бомбежки в равелине. И моментально подумалось: «А ведь все равно стоим! И бомбы, и снаряды, все сметающие с пути, а люди живут. Приспособились, врылись в землю, и попробун-ка их теперь от нее оторвать! Зубами будут грызться за каждый камень, а пока стоят насмерть!»

И, стукнув кулаком по обшивке катера, Евсеев громко крикнул в сторону хищно кружащих самолетов:

— И будут стоять!

К заходу солнца вдруг оказалось, что оборонные работы почти закончены. Получилось это как-то само собой — рыли, долбили, ковыряли неподдающуюся землю, отвоевывали глубину по сантиметрам, ругаясь и проклиная все на свете, и незаметно сделали дело. Л увидев глубокие окопы и траншеи, сами удивились, что все произошло так быстро. Так бывает, когда каждый; занятый частицей, дела. не видит труда остальных, а между тем труд всего коллектива внезапно открывает перед изумленными взорами всю грандиозность проделанной работы. И когда краснофлотцы увидели друг друга стоящими по горло в траншеях, они весело и счастливо рассмеялись. По участкам бегали командиры секторов обороны, не давая людям расхолаживаться, но всем было ясно, что основные трудности остались позади. Завершив большую работу, человек всегда любуется собой, продлевает приятное ощуще-мне законченного дела, вот почему, собравшись в этот раз покурить, матросы делали это не торопясь, с достоинством, перебрасываясь фразами, приятно ласкающими самолюбие и слух:

— Да, должен вам доложить, работку отгрохали!

— Ну, думал, ее, сволочь, никак не раздолбать, ап нет! Приспособился и стал бить ломом под другим углом — вот так, наискосок, наискосок. Глядишь — и поддалась! Пошла прямо пластами!

— Иван! Глянь, какн мозолищи натер! Теперь всю жизнь, как в перчатках, ходить буду!

— Вот сейчас бы пару деньков отдохнуть да в море покупаться!

— Гляди, тебе немец отдохнет!

— А что ты меня немцем пугаешь? Пусть идет сюда! Мы с ним поговорим!

— Что ж! И придет, раз ты к нему идти не хочешь!

— Я не хочу?! Да я...

Постепенно разговор перешел на тему о враге, и все загалдели, стараясь перекричать друг друга.

Гусев молча прислушивался к этим возгласам, скривив в презрительной усмешке губы. Все, что в последнее время делалось вокруг, вызывало в нем только раздражение и злобу. Он злился на Евсеева, привезшего такой страшный приказ, злился па Булаева, ставшего неизвестно почему командиром сектора, злился на Зимского, работающего день и ночь с таким рвением, будто ему за это поставят бронзовый памятник, злился на остальных матросов, горлопанящих с дурацкой бесшабашностью перед верной смертью, злился даже на Демьянова, который все время хохлился, не вымолвив ни слова. Вот и сейчас он подошел н молча стал рядом с Гусевым, осторожными движениями губ потягивая козью ножку. Гусев хмуро взглянул на него и вполголоса сказал:

— Разгалделись, философы! «Да я. да мы!» А вот посмотрим, что они запоют, когда увидят живого немца! А то все только горлопанят!

Кажется, впервые за все это время Демьянов решился задать вопрос:

— А ты думаешь, они испугаются?

Гусев, смутившись прямо поставленным вопросом (в душе он был почти уверен, что эти чертовы дурни дей-ствителько, не дрогнув, умрут под вражескими танками), ответил уклончиво:

— Что я думаю.,. Я ничего не думаю... Просто орут, еще не видев врага. А ведь против нас чуть ли не армия двинет!

Демьянов сделал несколько затяжек молча, затем сокрушенно проговорил:

— Да-а. Силища у него большая. Что танков, что самолетов — не счесть. Да и отступать отсюда некуда — может всех перебить!

В глазах Гусева мелькнул огонек тревоги, и сердце сжалось, как сжималось всякий раз, когда ему напоминали. какая трагедия может произойти в этих стенах. В ту же секунду он задышал в лицо Демьянову быстро и порывисто:

— Отступать, говоришь? Дудки! Раз Евсеев издал приказ — будешь стоять насмерть! Всех здесь перемелют, как котлетки! А на кой черт? Все равно нами дырку не заткнешь!

— Да-а-а... — неопределенно протянул Демьянов и, отойдя в сторонку, присел на бугорок. Гусев подошел к нему и тоже сел рядом. Они все больше и больше чувствовали расположение друг к другу и уже не могли оставаться наедине со своими мыслями. Немного посидели молча. Демьянов первый нарушил тишину:

— Не уйти нам отсюда... От пули не помрем, так с голоду подохнем!

— Что так? — насторожился Гусев.

— Продукты-то не откопали! Юрезанскнй до сих пор колупается со своими парнями. Нн-и черта! Как лежала груда камней, так она и осталась!

— Работнички, чтоб им! — заскрипел со злостью зубами Гусев.— Тут они орут, агитируют — пожалте. дескать,, под пули-снарядики! А сами, как до дела дошло, так ни тпру ни ну!

— Ас водой еще хуже! — распаляясь, поддакизал Демьянов. — Ну-ка при такой жаре да без глоточка.

— Эх, мотануть бы отсюда! — мечтательно закатил глаза Гусев.

— Что ты, что ты! — испуганно заозирался Демьянов по сторонам. — Поймают — и к стенке! Лучше уж от врага, чем от своих!

— Да и бежать-то некуда! — махнул рукой Гусев.— Разве только...

Он замолчал, несмотря на ожидающий вопросительный взгляд Демьянова, видимо не решаясь даже ему до конца открыть свою душу.

Внизу, у пристани, раздался стук катерного мотора, затем донесся резкий крик «Смирно!», и все замолкло.

— Евсеев из города прибыл! — догадался Демьянов.

— Л знаешь, зачем убывал? — спросил, прищурившись, Гусев.

— Ну? — с любопытством приподнялся Демьянов.

— Передал все наши личные дела в штаб! Мы уже числимся, как покойники! Там уже родным такие таблички готовят: «Пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость!» Пока ты тут еще сидишь, твоему трупу, наверное, уже и номер дали! Так что, привидение Семен Демьянов, покорно прошу раствориться, а то попадешься сейчас на глаза Евсееву, а он нс из набожных — вмиг тебе работку найдет!

— И то верно! — согласился Демьянов. — Давай отсюда куда-нибудь в сторонку!

Они быстро поднялись и поспешили в помещения, оставив за спиной все тот же веселый гвалт людей, еще переживающих первую победу...

Прибыв из города, Евсеев прежде всего выслушал доклад Юрезаиского. Продукты откопать не удалось. Измученные матросы посбивали в кровь пальцы, посдирали ногти, но огромная груда камней, завалившая склад, почти не уменьшилась. Сам Юрезанскнй еле стоял на ногах от усталости. Евсеев отпустил его отдыхать, хмуро пробурчав:

— Хорошо. Идите. Я подумаю.

По думать было не о чем. Продукты следовало откопать, чего бы это ни стоило. Тем более, что сегодня, когда Евсеев попробовал закинуть удочку насчет подброса новой партии, начальник тыла замахал на него испуганно руками: