Константиновский равелин - Виталий Шевченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо. Идите. Я подумаю.
По думать было не о чем. Продукты следовало откопать, чего бы это ни стоило. Тем более, что сегодня, когда Евсеев попробовал закинуть удочку насчет подброса новой партии, начальник тыла замахал на него испуганно руками:
— Что вы, что вы, батенька! У вас же запасы! Не могу дать ни сухаря! Сами знаете, как сейчас с подвозом!
Да, Евсеев это знал, но у него оставалось незавален-ных запасов на полтора—-два дня, и он попытался еще раз:
— Игнатии Иванович! Ну, а если представится возможность?
— Евгении Михайлович! — возмущенно загремел начальник тыла. — Вы словно ребенок! Да откуда же возьмется эта «возможность»? Нам бы с боезапасом справиться!
Евсеев ушел от него, но еще оставалась надежда, что продукты все-таки откопают. Теперь и она рушилась на глазах.
— Черт возьми! С самого начала не везет! — в сердцах выругался Евсеев и стукнул кулаком по столу. Открывший в этот момент дверь лейтенант Остроглазов хотел было опять захлопнуть ее, но Евсеев уже его заметил и, переменив тон, замахал рукой:
— Что там у тебя? Заходи, заходи!
Лейтенант переступил порог и застыл навытяжку, перепачканный, весь в ссадинах, но с такими сияющими от радости глазами, что Евсеев сам не выдержал и улыбнулся:
— Что скажешь, начальник?
— Кончили! — единым духом выдохнул Остроглазов, словно свалил с плеч стотонный груз.
— Да ну?! — аж привскочил Евсеев, крепко схватив за плечи невысокого лейтенанта.
— Так точно! Все! Ребята теперь камуфляж наводят — цветочки по брустверам сажают!
— Ну, порадовал! Порадовал! — возбужденно заходил но комнате Евсеев. — Это ты даже не представляешь, как здорово, что мы вовремя управились! Сейчас все внимание следует уделить отработке боевой организации — расставить люден, наладить связь, уточнить сигналы...
Он не договорил — грохот бомб заглушил его последние слова. Евсеев недоуменно выглянул в окно. Вечерние тени уже лежали на море — немцы никогда раньше не бомбили равелин так поздно.
— Бесятся, сволочи! — злобно проговорил Евсеев, кивнув Остроглазову на потолок. — Видно не так-то уж легко достается мировое господство!
Он несколько раз прошелся по комнате, и вдруг грохот внезапно прекратился:
— Что-то очень быстро! — недоверчиво покосился на окно капитан 3 ранга. — Надо выйти посмотреть.
II ие успел он сделать и шага, как на пороге вырос бледный, с широко раскрытыми глазами Юрезанекий. Обведя всех помутневшим взглядом, он прокричал надламывающимся голосом:
— Там... На дворе... Только что убит... политрук Варанов!
В эту ночь, первую после гибели Баранова, Евсеев не смог уснуть. Смерть забрала самого верного друга и помощника накануне тяжелых, ответственных дней. Да и сама смерть была нелепой — заплутавшиеся самолеты и случайные бомбы, очевидно оставшиеся после бомбежки города. Евсеев долго лежал с открытыми глазами, слушая, как с тонким писком бьются в углах москиты, и с ужасом чувствовал, что душа вдруг стала пустой и в эту пустоту медленной и густой, точно патока, струей вливается страшное, незнакомое ощущение одиночества и тоски. Нужно было поскорей отделаться от непрошеных, навязчивых мыслей, и Евсеев, решительно вскочив с койки, выглянул в окно.
Море, посеребренное лунным светом, лежало, точно огромная металлическая плита. Стояла тихая и теплая ночь. Евсеев энергично направился к двери. В одном из коридоров, где в охранении почетного караула лежало тело Баранова, он снял фуражку и молча постоял несколько минут, смотря на спокойное, будто он лег отдыхать. лицо политрука. Затем так же молча повернулся и осторожно, как ходят, чтобы не разбудить спящих, спустился но двор. Здесь он миновал взявшего на караул часового и вышел на землю Северной стороны. Затем ие спеша прошелся по всем окопам и траншеям, с удовлетворением отмечая, что псе сделанное матросами было надежным и добротным.
Обходя спяшнн равелин со всех сторон, Евсеев все время ощущал, что сон его чуток, как сои затаившегося зверя. Все время слышались какие-то шорохи и всхлипы, похожие на приглушенное дыхание; казалось, положи ладонь на его теплые камни, и почувствуешь напряженный пульс. Это ощущение постоянной готовности и собранности наполнило уставшие мышцы Евсеева новой силой. Он отошел подальше от равелина и несколько минут смотрел на его скрывающиеся за складками местности стены. Вот
79
отсюда, с недалеких пригорков, скоро пойдут на эти стены враги! Как бы хотелось приподнять завесу над будущим, заглянуть хоть на немного вперед: все ли он учел, не допустил ли грубых ошибок, правильно ли расставил силы?
Евсеев сел на один из пригорков и задумался.
Совсем недалеко, в стороне Буденяовки и Братского кладбища, раздавалась орудийная и пулеметная стрельба. Враг теперь н ночью не прекращал атак. До последнего патрона, до последнего человека дрались там наши войска, презирая смерть, но все труднее становилось подвозить боеприпасы и пополнение, все меньше оставалось железных защитников Севастополя, и чаша весов постепенно склонялась в пользу врага.
«Но что будет, когда враг прорвется сюда? Есть ясный н четкий приказ командования: равелин не сдавать! Равелин не сдавать!»
И вновь Евсеев ощутил сердцем всю тяжесть этого приказа. Он опять взглянул на равелин — залитые лунным светом мирно спали вековые замшелые камни. Нет! За себя он был уверен. Сам он никуда не уйдет. Но в равелине много новых, непроверенных люден. Правда, они неплохо ведут себя под бомбежками. По ведь пока приходится только прятаться, а что будет, когда настанет час идти грудью на смерть?
Не вовремя, совсем не вовремя погиб политрук Варанов. И дадут ли сейчас другого? Надо срочно запросить отдел кадров. И надо скорее минировать подходы к равелину. Завтра же он прикажет Зимскому заняться этим делом...
Автоматно-пулеметная трескотня за Братским кладбищем стала особенно настойчивой. Евсеев тревожно прислушался — несомненно, там шел тяжелый, смертельный бой. Словно зарницы, мигали в небе орудийные вспышки. Длиннохвостыми кометами взлетали десятки ракет. Это было бы даже красиво, если бы не сознание, что там безраздельно господствуют разрушение и смерть. Евсеев не отрываясь смотрел в сторону полыхающего горизонта, но мысли уже бежали по иному руслу.
Когда ему исполнилось тридцать лет, он стал мечтать о сыне. Вначале это проявлялось неосознанно: то ласково погладит по головке какого-нибудь гуляющего карапуза, то принесет соседскому мальчишке дорогую игрушку, несмотря на горячие протесты польщенной матери (Евгений Михайлович! Му зачем вы тратитесь?). Потом, после встречи с Ириной, мечты стали более осязаемы. Разыгравшееся воображение часто рисовало одну и ту же картину: яркий солнечный день, берег заросшей ивами реки, и по дороге идут он и она, счастливые, полные сил, в легких белых костюмах, а впереди катится на толстепь-. них ножках их мальчуган, срывает растущие у дороги цветы, восхищенно провожает порхающих бабочек, и родители, одолеваемые одним и тем же высоким чувством, с благодарной улыбкой смотрят друг другу в глаза...
Это все могло быть. А вот теперь он совсем одинок. Трудно, когда во всем мире нет близкого человека, с кем мог бы поделиться и радостью и печалью, — весь груз лежит на одном, и это особенно ощутимо вот в такую тревожную ночь. Вернее, была ночь. А сейчас уже блекнет, сереет на востоке небо и бой разгорается все сильней. Орудийные залпы превратились в сплошной гул. Евсеев встает, разминает занемевшие мышцы. И вдруг его внимание привлекает странная картина: по дороге прямо в равелин идут какие-то люди. Они идут тяжело, согнувшись, опираясь друг на друга и поддерживая друг друга. В рассветном сумраке они кажутся тенями и напоминают шествие гномов. Но вот они подходят ближе, и Евсеев видит, что многие из них несут носилки, на которых тоже лежат люди. Уже доносятся сдержанные стоны и злобные ругательства. Мет ничего сказочного в этих фигурах. Глупая, минутная ассоциация. По дороге, выбиваясь из сил. идут раненые солдаты н несут своих раненых товарищей.
— Эгей! — кричит громко Евсеев. — Куда держите путь?
Передние останавливаются и удивленно смотрят по сторонам. Евсеев выходит навстречу. Увидев командира, раненые невольно подтягиваются. Сержант, видимо старший этой группы, вступает в разговор:
— Так чго, товарищ капитан третьего ранга, приказано раненых пока сюда, в равелин!
Евсеев жадно и внимательно осматривает бойцов: усталые, осунувшиеся лица, запыленное изношенное обмундирование, но глаза горят злым, непокорным огнем.
— Оттуда? — спрашивает он, кивая в сторону иеумол-каюшего грохота боя.
81
G Ь. Шевченко
— Так точно! Оттуда! — подтверждает сержант.
