Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе - Джеймс Купер

— Я могла бы спокойно спать, зная, что меня охраняет такой неустрашимый и великодушный часовой, как этот юноша,— прошептала Алиса.— Никогда не поверю, Дункан, что все те жестокие убийства и ужасные пытки, о которых мы столько читаем и слышим, могут твориться в присутствии подобного человека.

— Да, этот молодой воин, несомненно, редкий и блистательный пример тех природных достоинств, какими, говорят, отличается этот своеобразный народ,— ответил офицер.— Согласен с вами, Алиса: такой лоб и такие глаза способны страшить, но не обманывать. Однако не будем заблуждаться, ожидая от него иных добродетелей, кроме тех, что в обычае у краснокожих. Высокие достоинства не часто встречаются у христиан; не менее исключительны и редки они у индейцев, хотя, к нашей общей чести, эти достоинства не чужды ни тем, пи другим. Будем же надеяться, что могиканин не разочарует нас и окажется тем, кем выглядит,— смелым и преданным другом.

— Вот теперь майор Хейуорд говорит, как подобает майору Хейуорду,— вставила Кора.— Разве, глядя на такое творение природы, можно думать о том, какого цвета у него кожа?

За этим красноречивым замечанием последовала краткая и несколько неловкая пауза; ее прервал разведчик, позвав путников в пещеру.

— Огонь разгорается так ярко, что мы, того и гляди, накличем сюда мингов себе на погибель,— бросил он, когда путники вошли.— Ункас, опусти одеяло — пусть эти бестии ничего не видят... Конечно, ужин у нас не тот, на какой вправе рассчитывать майор американской королевской армии, но я не раз видывал военных, которые были рады куску сырого мяса без всякой приправы. А у нас и соли в достатке, и жаркое не заставит себя ждать. Вот свежие ветви сассафраса — пусть леди присядут: это хоть и не кресла красного дерева с обивкой из кожи морских свинок, зато пахнут они куда лучше, чем кожа любой свиньи... Входите, друг, и перестаньте сокрушаться о жеребенке — он был невинным созданием и еще не успел познать горести. Смерть избавила его от многих бед — и от усталости в натруженных ногах, и от ломоты в спине.

Ункас исполнил тем временем распоряжение разведчика, и, когда Соколиный Глаз смолк, гул водопада уже звучал глухо, словно отдаленные раскаты грома.

— А не опасно нам оставаться в этой пещере? — спросил Хейуорд.— Не застанут ли нас здесь врасплох? Ведь достаточно одному вооруженному человеку встать у входа, и мы в его власти!

В этот миг за спиной разведчика вынырнула похожая на привидение фигура и, схватив горящую головню, осветила дальний конец пещеры. При виде этого страшного существа Алиса вскрикнула и даже Кора вскочила, но Хейуорд быстро успокоил их, заверив, что пришелец —всего-навсего их проводник Чингачгук. Индеец приподнял другое одеяло и показал, что у пещеры два выхода. Затем с головней в руке проскользнул по глубокому узкому проходу, тянувшемуся под прямым углом к пещере, где сидели путники, но, в отличие от нее, не имевшему потолка, и проник в другую пещеру, совершенно схожую с первой.

— Таких матерых лис, как мы с Чингачгуком, не часто поймаешь в норе с одним выходом,— усмехнулся Соколиный Глаз.— Теперь видите, как хитро мы выбрали место. Скала эта из черного известняка, породы, как известно каждому, мягкой — она легко сойдет за подушку там, где нет кустов или сосен. Так вот, когда-то водопад располагался на несколько ярдов ниже и, смею вас уверить, был так же ровен и красив, как гладь Гудзона. Но годы уносят красоту — в этом наши прелестные юные леди еще убедятся! Местность, к сожалению, изменилась. В скалах появились трещины; там, где порода мягче, вода проточила себе глубокие ходы; футах в ста отсюда повернула обратно; где-то пробилась, где-то нет, и теперь в водопадах этих — ни складу, таи ладу.

— В какой же части их мы находимся? — поинтересовался Хейуорд.

— Близ того места, какое по воле провидения и было для них предназначено, да только они взбунтовались и выбрали себе другое. Скалы справа и слева от нас оказались чересчур мягкими, и вода, предварительно вырыв две эти небольшие пещеры для нашего убежища, потекла по сторонам от них, а старое русло пересохло и обнажилось.

— Значит, мы на островке?

— Ну да. По правую и левую руку от нас водопады, а река выше и ниже нас. Будь сейчас день, вам стоило бы взобраться на вершину этой скалы да поглядеть на причуды воды. Она несется, как ей вздумается: то прыгает, то падает, тут кувыркается, там бурлит; в одном месте она белая, как снег, в другом — зеленая, как трава; здесь, поблизости от нас, она низвергается в глубокие выбоины с таким грохотом, что земля трясется; чуть дальше — журчит и поет, словно ручей; а потом начинает крутиться водоворотом и размывает старый камень, как будто это глина. Весь рисунок реки теперь перепутался. Сначала она течет прямо, как ей и положено, но вдруг круто сворачивает. Есть немало мест, где она вообще возвращается вспять, словно не желая расстаться с лесными чащами и слиться с соленой волной. Да, милые леди, тонкая, как паутинка, вуаль, обвивающая вашу шею,— и та груба, как невод, в сравнении с узорами, какие вышивает река там, где она, наперекор всякому порядку, вытворяет, что ей вздумается, а я могу показать вам немало таких местечек. Но к чему все это приводит? Набушуется она, словно иной строптивец, сколько ей влезет, и несколькими саженями ниже опять преспокойно течет себе к морю, как ей и было предопределено от сотворения мира.

Это простодушное описание гленнских водопадов вселило в слушателей утешительную уверенность в надежности их убежища, хотя мнение их о дикой прелести здешних мест сильно расходилось с оценкой Соколиного Глаза. Но сейчас им было не до красот природы: поскольку разведчик и во время беседы не прекратил своих кулинарных трудов, отрываясь от них разве что на секунду, дабы ломаной вилкой изобразить какой-либо особо капризный изгиб непослушной реки, все сосредоточились теперь на более необходимом, хотя менее поэтичном занятии — ужине.

Трапеза сильно выиграла от добавления кое-каких деликатесов, которые Хейуорд, расставаясь с лошадьми, успел захватить с собой, и основательно подкрепила усталых путников. Ункас оказывал девушкам все знаки внимания, на какие был способен, и прислуживал им со смесью достоинства и радушия, что очень забавляло Хейуорда,— офицер отлично знал, насколько это идет вразрез с обычаем индейцев, запрещающим воинам снисходить до домашних трудов, особенно в угоду женщинам. Но, поскольку гостеприимство почитается у краснокожих священным долгом, это маленькое нарушение законов мужского достоинства не навлекло на Ункаса порицания со стороны Чингачгука. Присутствуй там человек, достаточно праздный, чтобы предаваться наблюдениям, он заметил бы, что молодой вождь ведет себя не совсем беспристрастно. Подавая, например, Алисе флягу со свежей водой или кусок оленины на блюде, искусно вырезанном из перцового дерева, он только соблюдал должную вежливость; оказывая же подобные услуги ее сестре, он задерживал взгляд на ее красивом выразительном лице, и гордый блеск его темных глаз сменялся выражением нежности. Раз-другой ему пришлось заговорить, чтобы привлечь внимание сестер. В таких случаях он изъяснялся на английском языке, ломаном и неправильном, но все же понятном. Его глубокий гортанный голос придавал английской речи такую мягкость и мелодичность, что Алиса и Кора всякий раз с восхищенным изумлением посматривали на собеседника. Таким образом, за ужином девушки обменялись с Ункасом несколькими фразами, благодаря чему между ними установилось нечто вроде дружеских отношений.