Книга превращений - Марк Ньютон

Когда Вулдон наконец поднял глаза, их уже не было, только приоткрытая дверь напоминала об их недавнем присутствии. Соседская семейка уже вернулась домой, их детишки вопили так, что стенам впору было рухнуть. По коридору шла кошка; встав у его двери, она потянула воздух носом и пошла дальше, видимо передумав заходить в гости. Вулдон обвел глазами комнату и свои жалкие пожитки: ветхую мебель, пару старых книг, стопку чистых листов для самокруток, пустые бутылки из-под алкоголя и чернил, немытую посуду.

Он поскреб пятерней свой щетинистый подбородок и хмыкнул: «Ишь, сюда и кошку не заманишь!»

Ему было так паршиво, что не хотелось даже вставать и закрывать дверь, но со временем он все же заставил себя это сделать.

У двери он со стоном наклонился, поднял с пола фонарь и пошел с ним в спальню, но по дороге задержался возле шкафа. Минуту-другую он стоял, раздумывая о его содержимом.

Когда он все же открыл дверцы, луч света упал в пыльное нутро шкафа и выхватил из темноты костюм – тот, из прежних времен. Он погладил ткань, ощупал пальцами отделку, и ему показалось, будто он ласкает свои воспоминания. Вот она, его старая форма, та, в которой он ходил в другой жизни, однако ему пока не хотелось ее доставать.

«Нет, я еще не готов», – решил он, захлопнул дверцы и прошлепал в спальню.

В ту ночь, лежа в своей постели, он видел во сне свою жизнь.

Глава восьмая

Лан проснулась в камере, все тело ее болело. Кирпичные стены то надвигались на нее, то снова удалялись. Не один раз она вынуждена была ложиться на бок, чтобы облегчить боль: ее руки были связаны за спиной, веревка обвивалась вокруг торса, голова трещала, как после хорошей попойки.

Все, случившееся с ней с тех пор, как она вернулась с Ислы, слилось в бессвязную мешанину. Может, это культисты сделали что-то с ее головой, порылись в ее памяти?

Нет, они тут ни при чем, с запозданием поняла она.

Культисты снабдили ее подложными документами на женское имя, чтобы она могла вернуться в Виллджамур, не привлекая ничьего внимания.

Подъехав к главным воротам города, куда ее проводил один культист, она была поражена, увидев под стенами палаточный лагерь. Гуманитарная катастрофа растянулась на полмили вдоль обочин главной дороги в Виллджамур – сараи из листов тонкого железа и парусиновые палатки, ямы, в которых тлели маленькие костерки, давая больше дыма, чем пламени. Грязные, оборванные люди, все на одно лицо, что мужчины, что женщины, тем не менее смотрели на нее с интересом, когда она ехала мимо них. То и дело ей попадались на глаза люди в красивых одеяниях Джорсалира, они раздавали беженцам плоские хлебцы. Да, последний отрезок пути оказался испытанием не для слабонервных.

Миновав усиленный кордон стражи на входе – что с документами, сработанными Кайсом, оказалось совсем просто, – она решила сразу сделать одно небольшое, но важное дело: забрать свой ключ в одном из подотделов Совета, подчинявшихся Инквизиции Виллджамура, для чего она назвала некий номер, и ей выдали деньги.

«Неужели в Виллджамуре и правда так легко начать новую жизнь?»

Наконец она вернулась в дом, который принадлежал ее семье, – старое здание, два этажа на поверхности, два под землей, на четвертом уровне города.

Каждый переулок, каждый обветшавший гранитный фасад на подходе к дому вызывали у нее все новые и новые воспоминания. Войдя в дом и вдохнув застоявшийся воздух, она первым делом принялась уничтожать все свидетельства своей прошлой жизни: письма, документы, фамильные вещи – все летело в огонь. Целый день она только и делала, что стирала саму фамилию «Кайн» из памяти Виллджамура. Не из страха и не из мстительного чувства – ведь, судя по тому, что родители завещали ей всю свою собственность, они все же любили ее хотя бы чуть-чуть; нет, для того, чтобы не сойти с ума в будущем. Для собственного спокойствия ей нужно было изменить этот дом так же, как изменилась она сама. Она боялась, что один вид многих комнат родного дома вызовет у нее приступ паники, но напрасно – сознание уже заблокировало доступ ко многому из того, что случалось с ней здесь в детстве. Воспоминания ненадежны и в лучшие времена, а она с годами научилась понимать и принимать чувства своих родителей, их ненависть к той, кем она себя считала. Отпустив эти воспоминания на свободу, она сразу почувствовала себя лучше. Лан твердила себе, что люди боятся и ненавидят лишь то, что им непонятно и чуждо. Ее преображение близилось к концу.

Уже двадцатый день после операции на Исле Лан жила в Виллджамуре, но ее тело еще не полностью оправилось от вмешательства. Синяки образовывались в самых непредсказуемых местах, ее мучили внутренние боли в таких участках тела, о существовании которых она раньше и не подозревала. Но никаких заметных шрамов не было – лишь под ребрами белела тоненькая, еле видимая полоска, как от удара очень узким и коротким ножом. Временами на нее вдруг накатывала слабость, сопровождавшаяся приступами тошноты и головокружения, но все реже и реже. На двадцатый день она чувствовала себя уже совсем хорошо.

Очень медленно она постигала, что это значит – быть женщиной в современном Виллджамуре. Много лет прошло с тех пор, как она покинула этот город, и, как оказалось, немало изменилось за эти годы.

Лан была теперь самой настоящей женщиной – с точки зрения анатомии. Она обладала теми же правами, что и любая другая женщина, и окружающие обращались с ней как с женщиной. Оказалось, однако, что город создан не для их блага. Двери перед ней, конечно, открывались, причем в буквальном смысле, и поначалу это было приятно, но дальнейшие знаки внимания со стороны мужчин были ей в тягость. Она не чувствовала себя такой уж красоткой, но то и дело ловила на себе мужские взгляды. Они пронизывали ее и были психологически абсолютно новы для нее, причем другие женщины, похоже, осуждали ее замашки недотроги. Стоило ей открыть рот где-нибудь на рынке, и торговцы тут же начинали проявлять к ней снисходительность. Она пробовала искать работу – у нее было достаточно денег на первое время, однако ей хотелось чем-то заняться, стать частью общества и вообще жить нормальной жизнью. Несколько дней она бродила по улицам города с уровня на уровень, присматриваясь к вакансиям.

В основном требовались официантки и швеи. Гильдии избегали принимать в свои ряды большое количество женщин, а домохозяйкой, как понимала Лан, карьеры не сделаешь. Можно было, конечно, пойти в армию, куда женщин брали без ограничений, но служба в экстремальных условиях где-нибудь на окраине империи была не тем, о чем она мечтала. Тем не менее у нее на руках был главный козырь – время, а значит она могла позволить себе роскошь, недоступную большинству женщин, – ждать и выбирать.

Бродя по городу в поисках работы, она испытывала чувство непривычного страха. То ли дело было в привыкании к новому телу, то ли в чем-то ином, вне ее лежащем, однако ей то и дело казалось, будто за ней следят. Может быть, это культисты наблюдали за ней, сделав ее участницей какого-нибудь своего эксперимента? Кайс ведь намекал, что может отыскать ее везде, если захочет проверить, как работает его магия, – хотя нет, он говорил «технология» и всегда злился, когда она называла это по старинке.

Может быть, это они за ней следят. Может быть, они ее оберегают.

Однажды промозглым, пропахшим запахами готовящейся еды утром Лан бродила между прилавками в поисках специй для ужина. Ирен был полон солдатами с мечами наголо, которые устрашали толпу.

Лан подивилась, зачем в столь мирном месте понадобилось присутствие такого количества солдат пехотного полка, в этой страшной черно-коричневой форме, да еще с оружием. Однако народу на ирене все равно было не протолкнуться, извилистые ряды кишели и покупателями, и продавцами. Под пестрыми навесами торговцев рыбой были выставлены баночки с пряностями и специями, кузнецы зорко стерегли свой товар – новые клинки или щиты, выкованные из закаленного металла. В ручных тележках по рядам возили дешевые побрякушки, стайки молодых женщин следовали за ними, окружая их при каждой остановке и склоняясь над товаром. Было шумно: продавцы выкрикивали цены на свой товар, солдаты, перекрывая их, отдавали какие-то команды, торговцы едой жарили обильно посыпанные пряностями морепродукты на гриле.

– Лан!

Кто здесь может знать ее по имени?

– Лан!

У нее не осталось в этом городе знакомых из прежней жизни, а такой, как сейчас, ее и вовсе никто не знал. По глупости, она обернулась посмотреть, кто это…

Хрясть. Рыночная площадь зазвенела воплями.

Последнее, что она запомнила, – это как группа солдат ринулась ей на помощь и тут же отступила, получив новый приказ.

Два удара в живот, один в голову – и она выключилась.

Позже, когда в голове у нее немного прояснилось, в камеру вошли какие-то люди в длинных серых плащах, с шарфами на лицах и забросали ее вопросами. Лан лежала на боку на тонком тюремном матрасе, веревка сдавливала ей грудь, наручники врезались в запястья, повреждая кожу. Под путами на ней была толстая серая туника и черные штаны, но, неизвестно почему, она вдруг почувствовала себя голой.