Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Ваня зря думал, что Машка его не замечала. Напротив, она ревностно следила за его творчеством. Он был единственным достойным соперником для нее. Она сразу заметила, что, когда все расставляют по местам мольберты, моют кисти, баночки и радостно разбегаются по домам, Иван остается. Однажды она подошла к нему и спросила, глядя в глаза:

— А чего это ты не уходишь вместе со всеми, чем ты здесь занимаешься?

— Я… я… пишу, — промямлил Ваня, заикаясь. Он был смущен. Машка впервые с ним заговорила сама. Она была так близко. Он увидел даже свое отражение в ее огромных голубых глазах.

— И что это ты здесь пишешь?

— Пока… ну, натюрморты… до портретов не дошли еще…

— Ты же их и на уроках рисуешь, — удивилась Маша, — зачем еще вечером оставаться?

— Александр Васильевич учит меня писать маслом.

— А почему это он с тобой занимается, а со мной нет? — взбеленилась Машка, в глазах мелькнули слезы обиды, она резко развернулась и унеслась в сторону учительской.

В следующий раз вечером в классе художественной школы, расположенной в старинном купеческом особнячке, в классе с древней печкой-голландкой, с четырехметровыми потолками, среди гипсовых бюстов, розеток и разных частей тел греческих богов и героев сидели уже двое. Мальчик и девочка. Мальчик был счастлив от близости девочки. Девочка смешно высунула язык и вся вспотела от усердия. Мужчина, их наставник, пил чай, а, может, и что-нибудь покрепче, в учительской. Скоро тишина в классе стала совсем уж невыносимой, и мальчик спросил девочку дрожащим голосом:

— Ну как, нравятся тебе масляные краски?

— Пока не знаю, — ответила девочка нервно, — не получается ничего. Но я все равно научусь…

Как-то неожиданно начали сбываться Ванькины мечты. Так что даже стихов писать больше повода не было. Оставаясь втроем в пустой художественной школе, Ване и Маше поневоле пришлось общаться — учитель постоянно отлучался, и подростки оставались наедине. Расходились они поздно. Ванька не мог отпустить любимую девочку одну в черноту осеннего вечера, где шел дождь, тускло светили редкие фонари, в их свете жирно поблескивала грязь, а из темноты выплывали таинственные тени поздних прохожих. Кто их знает, что это были за прохожие? Ваня шел провожать Машку. Он протягивал ей руку, чтобы помочь перейти через лужи, и однажды, после того, как препятствие было преодолено, он не выпустил ее руку. Она тоже не отняла своей руки…

Во время зимних каникул они уже вовсю целовались. Раньше Ваня ненавидел каникулы, потому что в течение этих долгих недель, а то и месяцев, он не видел своего голубоглазого ангела. А сейчас они встречались каждый день: бегали на каток, в кино, катались на санках. Ваня был счастлив и снова любил каникулы. Иван до сих пор помнил, как он поцеловал Машку в первый раз. Собственно, это был самый первый поцелуй в его жизни. Они были на катке. Кататься на коньках Ванька толком не умел. Он упал, Машка потянулась его поднимать, тоже упала прямо на Ваньку, губы и встретились, Ванька как-то неловко чмокнул Машку, а она расхохоталась, приникла к его губам и умело поцеловала.

— Вот так надо целоваться, дурачок, — сказала она, когда оторвалась от Ванькиных губ, и принялась подниматься.

Красного от удовольствия и смущения Ваньку обожгло ревностью — он у нее не первый.

Ваня забросил учебу — оказалось, что это вовсе не главное в жизни. Гораздо важнее — его любовь. Когда он получал тройку, это ничего не меняло. Что такое тройка? Всего лишь отметка. А вот если Машка отказывалась с ним встретиться, это было чуть ли не крушение основ мирозданья. Ванька тут же становился обижен на весь мир, жизнь была ему не мила, божий свет мерк. Все его раздражало. Родители пытались его увещевать, он злобился, укрывался в своей комнате, а на следующий день получал двойку — назло.

— Сколько у тебя будет еще таких Машек, а аттестат один! — вскричала однажды мать в пылу ссоры.

— Да плевать мне на аттестат! А Машка у меня одна, на всю жизнь! Я ее люблю! Ничего ты не понимаешь! — закричал в ответ Ванька и скрылся в своей комнате, хлопнув дверью.

— Дурачок, — прошептала мать, — какой дурачок! Натерпится он еще от женщин.

Учебный год Ванька, не смотря на неземную любовь, все же закончил как обычно — на пятерки. Помогла репутация отличника, да и за ум он взялся: когда страсти поутихли, пришла к нему все же здравая мысль, что Машка одна, но и аттестат тоже один, и он должен был хорошим, ибо из этого городка нужно как-то выбираться.

На выпускном вечере в художественной школе Иван и Мария получили от наставников напутствия и предложение продолжить индивидуальное обучение с тем, чтобы впоследствии поступить в художественное училище. Ваня и Маша согласились.

Начались летние каникулы. Ваня очень любил свой маленький городок летом. Он вдруг становился красивым и уютным. Зеленый цвет был ему к лицу. Ванька с Машкой пропадали на пляже — погода стояла жаркая. Машка в красном купальнике лежала на стареньком покрывале. Ванька валялся рядом и непрестанно гладил ее спину, ноги. Он не мог от нее оторваться. Он ею любовался. Когда он впервые увидел ее без одежды, в одном купальнике, который мало что скрывал: эти длинные худые ноги, хрупкие ключицы, тонкую талию, косточки, выпирающие над плавками, торчащие груди, он чуть не задохнулся. Ванька млел от ее красоты. Ему хотелось ласкать ее всю-всю, самые ее сокровенные места, но не решался. Когда она бежала к реке по белому песочку, Ванька от этого зрелища с ума сходил и резво кидался в воду — охлаждать пыл. Как же он был счастлив! А по вечерам они ходили в городской сад, которому было уже лет сто или больше, на танцы. Ванька ждал медленных танцев, чтобы иметь возможность на вполне законных основаниях прижаться к любимой девушке. А потом он шел ее провожать, держал за талию и мог сколько угодно целовать ее в темноте. В такие мгновения ему даже нравилось, что в их городке так мало фонарей.

В начале июля Машка уехала отдыхать в пионерский лагерь, а Ванька остался. Места себе не находил. Принимался читать — бросал, не мог сосредоточиться на тексте. Хватал блокнот и бежал рисовать церквушки — ничего не получалось, линии были нервные, грубые, злые. Тогда он садился на старенький велосипед и мчался сначала по разбитой дороге, потом через деревянный низкий мост над стремительной рекой, потом через лес и тусклые, приземистые деревушки к своей любимой — в пионерский лагерь. Стоял под воротами со своим велосипедом, томился, секунды казались вечностью — дежурные слишком долго искали Машку. Она выходила, загорелая, в пестром ситцевом платьице, прекрасная, с развевающимися, спутанными после купания волосами. Ваньке казалось, что над лесом разносится стук его сердца. Машка радовалась, бросалась ему на шею, они удалялись за сосенки и там неистово целовались, до боли в губах. На исходе второй недели Машкиного пребывания в лагере она вдруг стала холодна. Когда Ванька попытался поцеловать ее, она отстранилась, сказала, что сегодня не в настроении заниматься этими глупостями. Ванька уехал удрученный, терзаемый смутными догадками и подозрениями. На следующий день Машка все же подставила свои губы для поцелуя, но была безучастна и стремилась поскорее высвободиться из Ванькиных объятий. А за день до окончания лагерной смены сказала, не глядя Ваньке в глаза, что между ними все кончено, потому что она полюбила другого. Он потом стоял на мосту со своим велосипедом, смотрел на желтоватые, мутные, быстрые воды реки и хотел утопиться. Вместе с велосипедом. Чтоб и следа от него в этом мире не осталось. Не прыгнул он только потому, что точно знал, что в этом месте глубина по пояс. Так просто не утонешь. Речка эта была коварная, с омутами и корягами. Каждое лето она отнимала жизни у нескольких обитателей города, но вот для самоубийств она, пожалуй, не годилась. Ваньке вдруг вспомнились слова матери: «Да сколько у тебя еще будет таких Машек!». «Может, она и права?», — подумал Ванька, сел на свой велосипед и укатывал свою ярость по низкорослым улочкам до тех пор, пока не стемнело.