Коптский крест - Борис Батыршин

Этот, факт, конечно, имел и положительную сторону — сумей мы как-то обзавестись деньгами 19-го века, они сама по себе, стала бы в нашем времени недурным нумизматическим товаром, который можно было бы продать через интернет — причем без всяких проблем. Но штука была в том, чтобы где-то достать эти самые «Петры», «Катеринки», «полтины» и «двугривенные». Причем — в немалом количестве, и, по возможности, не нарушая при этом законов. Ни Российской Федерации, ни Российской же Империи.

В общем, когда отец вернулся из редакции, мы продолжили обсуждать эту тему. Получалось — даже если отец и сумеет найти взаимный интерес, что с «Александровской Россией», что с постановщиками сериалов из дореволюционной жизни, то вопрос приобретения активов, пригодных к использованию на той стороне портала, все равно оставался открытым. И пока мы не сумеем его решить — наши визиты в 19 век так и останутся… как там он вчера говорил? «Пешими прогулками с осмотром местных достопримечательностей». И, увы, не более того…

Тем временем, часы тикали, неумолимо приближаясь к 14.00. Пора было собираться. Четыре дня нас будет ждать Николка, и опаздывать на эту встречу совсем не хотелось.

В свое время отец, рассказывал про словесные игры в выдуманных мирах, которыми он с друзьями развлекался в студенческие годы, — так называемые «ситуационки» или «словески». Суть их заключалась в том, что один из компании — «ведущий», — придумывал некий мир и канву происходящих в нем событий, а каждый из участников создавал в своем воображении персонажа, как правило — в какой-то степени списанного с себя самого. А дальше — вся компания часами, обсуждала и проговаривала действия, реагируя на вводные ведущего, кидая по сложной системе кубики, чтобы определить вероятность того или иного события. В общем, что-то подобное предлагает известная игровая системе «ДнД»[47], — только в распоряжении ее поклонников бесчисленные тома мануалов, геймбуков, карт и прочих игровых материалов. Отец же и его товарищи все это конструировали на чистой интуиции и исключительно в своем воображении. Как-то отец извлек из глубин письменного стола пачку пожёлтевших листков, на которых на машинке, а то и от руки были расписаны характеристики персонажей, списки оружия и снаряжения, описания стран, городов, правящих династий. Были там и вырезки из школьных контурных карт, безжалостно исчерканные фломастерами и самодельные карты на бледно-оранжевой миллиметровой бумаге…

Так вот, отец как-то сказал, рассказывал, что половина радости от такой игры — это вход, а точнее — стартовый этап, на котором игрок продумывает снаряжение персонажа, собирающегося в другом мир или в другое время. Именно это занятие нам сейчас и предстояло. И пусть отправлялись мы не «в дорогу длиной в тысячу ли», а всего-то на пятичасовую прогулку, не сулящую особого риска — отнестись к этому следовало со всей серьезностью.

И начать надо было, конечно, с одежды. Тут отцу оказалось заметно проще, чем мне — твидовый пиджак, сорочка, шейный платок в умеренно консервативном стиле, тёмные брюки, замшевые туфли, и в довершение всего — итальянская шляпа из разряда «привет, мафия». Нельзя, конечно, сказать, что такой наряд был типичен для Москвы конца 19-го века; но белой вороной он там не будет. Во всяком случае, приезжему из дикой Америки можно простить и не такое.

Образ дополнила трость; отец примерно год назад оценил все удобства этого аксессуара, и не раз говорил мне, что даже среднего фехтовальщика с тростью остановить может только пуля. Так что и трость он выбрал соответствующую — продукцию широко известной в узких кругах американской фирмы «Колд Стил». Достаточно безобидное, на первый взгляд, изделие было изготовлено из многослойного углепластика, имея в основе тонкий стальной стержень, а в качестве навершия — полированный шарик из нержавеющей стали, размером с мандарин. Отец показывал мне ролик, в котором такой тростью кололи бетонные блоки — не хотел бы я получить этим шариком по башке!

Не то чтобы мы готовились к какой-то схватке — просто в Москве 19-го века почти все почти все мужчины средних лет носили трости. Без них обходились разве что люди в форменной одежде, с непременными двумя рядами блестящих пуговиц — да и то не все. Скажем, офицеры тростей не носили — но, как правило ходили при саблях. Не носили тростей и студенты; но они, как один, таскали под мышками кто сверток, кто папку, кто портфель. Ну, и конечно, без палок ходили разного рода разносчики — им этот аксессуар заменяли лотки с горами товара. Эти лотки они ухитрялись таскать на голове. А иногда это было коромысло, увешанное всяческим барахлом — от лубяных коробов, до эмалированных кувшинов или тушек свеже-загубленных зайцев.

Кроме трости, отец прихватил саквояж — старомодный чемоданчик, с какими в старых советских фильмах ходят добрые бородатые врачи и провинциальные учителя. А так же, судя по тем же фильмам, в таких саквояжах юные эсеры таскали бомбы для покушения на царских сатрапов.

Отец отыскал этот саквояж в каком-то магазинчике, специализирующимся на стиле «ретро»; стоил он уйму денег, но зато отлично вписывался в эпоху. Увидев это аутентичное сооружение я не удержался от ядовитого комментария, на что получил совет — заниматься своими делами, то есть подумать о собственном образе.

А то я не подумал! Конечно, красно-белую панскую куртку пришлось оставить дома. Взамен я накинул короткую бундесовскую куртку цвета хаки[48]. Я еще в первый день невольного визита в прошлое внимательно разглядел гимназическую форму Николки; да и позже мы видали на улице немало гимназистов. Все они, до одного, носили свои курточки, туго перетянутыми ремнем. Вот и я сделал то же самое, взяв офицерский ремень советских времен — с двузубой пряжкой.

Наряд завершили чёрные джинсы и чёрные же кроссовки. Ну, нет у меня кожаных туфель — не берцы же надевать для похода в 19 век!

Бундесовская куртка имела широкие карманы, но я все же нацепил на пояс вместительную сплавовскую тактическую сумку чёрного цвета. Ничего особенного там не было — фотик, пачка пластыря, запасные батареи, верный планшет, три «Сникерса» и перцовый баллончик. Ну и мобильник с транспортной карточкой — куда ж без них! На другую сторону пояса я пристроил швейцарский офицерский нож в кожаном чехольчике.

И вот что я еще заметил — в ТОЙ Москве решительно никто не ходил с непокрытой головой. То есть — совсем никто. От лоточника до уличного сорванца, от нищенки у церкви до гимназистки, спешащей домой после занятий. Так что я завершил образ лихого хроно-путешественника шотландской шапочкой — гленгарри, которую отец привез мне год назад из самой Шотландии. В конце концов, иностранцы мы или нет? А почем они знают, как у нас, на Аляске ходить принято? Да и вообще — не бейсболку же мне надевать?

Увидев меня, отец демонстративно поморщился, но от комментариев воздержался.

Вопрос с деньгами оставался открытым. Правда, отец бросил в саквояж горсть невесть с каких пор завалявшихся у него массивных серебряных, довоенных еще, полтинников; серебро есть серебро, а вдруг сгодятся? Кроме того, в саквояже оказался средних размеров сверток. А вот что в нем было — отец не сказал, сославшись на то, что он и сам не уверен, пригодится ли его содержимое на той стороне портала. Я, конечно, был заинтригован, но настаивать не стал — все равно сам, рано или поздно, расскажет, никуда не денется.

Ну что ж — волнующий процесс подготовки к «входу» можно было считать законченным. Оставалось выйти на лестничную клетку и запереть за собой дверь квартиры.

Глава десятая

— Так вы решили, молодой человек? Будете отдавать вашу коллекцию?

Старик-букинист уже в который раз перебирал пачку открыток. Жёлтые, пергаментные пальцы одну за одной, ловко тасовали бумажные прямоугольнички, сортируя их в каком-то определенном но, несомненно, строго продуманном порядке. Порой букинист задерживался на одной из открыток, вертел ее и так и эдак, поднося поближе к близоруким, слезящимся глазам; брал с прилавка лупу на длинной деревянной ручке, в бронзовой оправе и внимательно рассматривал приглянувшуюся карточку.

— Что же вы так, юноша? Такой интересный экземпляр, как можно столь варварски с ним обходиться? Вот видите — уголок замят… Если бы не это — дал бы за него 30 копеек, а так — простите-с, но больше 20-ти не могу.

— А за все вместе? — робко спросил Николенька. — Сколько за всю коллекцию разом?

Букинист надолго задумался, пожевывая бледными стариковскими губами. И сам Николенька, и облепившие прилавок мальчишки-коллекционеры, с замиранием сердца ждали вердикта старика. Лавочка, куда Николка принес свою коллекцию, прилепилась к Китайгородской стене, в известном всей Москве средоточии букинистической и книжной торговли. Вдоль всей старой крепостной стены Китай-города тянулся ряд лавочек — они теснились в нишах стен, вылезали изо всех щелей, уголков и трещин. Это была настоящая ярмарка букинистов. Одна из лавочек — солиднее многих других, с вывеской, застекленной дверью и крохотным зальчиком с массивным прилавком — была известна всем собирателям «карточек» Москвы.