Всеобщая история кино. Том 4 (первый полутом). Послевоенные годы в странах Европы 1919-1929 - Жорж Садуль

Многие части «Лихорадки» пострадали от плохих условий, в которых снимался фильм. Когда наступает развязка, восточная женщина, все время как завороженная не спускавшая глаз с серебряной розы, наконец хватает ее, но тотчас понимает, что роза бумажная. Этот конец был испорчен бездарной игрой Елены Саграри. Ее муж был одним из финансистов фильма, и, по-видимому, о нем Ева Франсис пишет («Героические времена», с. 404):

«…он привлек Деллюка к суду, утверждая, что тот растратил капитал (25 тысяч франков) ради прихотей своей жены (Евы Франсис). Но было доказано, что я получила лишь три тысячи франков обусловленной оплаты».

Во время потасовки платье восточной девушки должно быть разорвано, с тем чтобы она осталась обнаженной. Деллюк отказался от такого рискованного решения, наверно, опасаясь цензуры. Однако это не помешало цензуре ополчиться на его фильм и даже запретить его первоначальное название, «Грязь», сочтя его аморальным…

Этот конфликт наделал много шума, о котором упоминает Пьер Сиз («Синэа», 12 августа 1921 года):

«Попробуйте предвосхитить будущее… Предположить, что сейчас I960 год. Зачем нам ждать того времени, когда мы с радостью скажем: я видел сам, как цензура осудила «Грязь», эту маленькую, такую благопристойную ленту, которую теперь показывают посетителям «Музея кино». Ах, блаженные времена…»

Для некоторых журналистов, напротив, санкции, принятые против фильма, казались оправданными, и они считали, что их можно было предвидеть:

«Нам кажется просто невозможным, чтобы Луи Деллюк мог питать хоть малейшую иллюзию относительно судьбы, которую готовит цензура его произведению. Ибо все знают, что существует цензура кино… А если она существует, трудно себе представить, что она может остаться равнодушной даже к простому изложению такого сценария, как «Грязь»… Только ценой перемены названия и нескольких купюр Луи Деллюку удалось частным образом и всего один раз показать свой фильм. В настоящее время (середина 1921 года. — Ж. С.) еще неизвестно, удастся ли публике, не имевшей возможности увидеть «Грязь», посмотреть хотя бы «Лихорадку»…

Все газеты не одобряли, как «Либерте», запрещение фильма, которое, казалось, было окончательным. Морис Жиллис написал в «Репюблик франсэз» (после того как было получено разрешение):

«Долгое время цензура противилась демонстрации этого фильма. Мы не можем толком понять причины, ибо это гораздо менее вредный фильм, чем большинство американских кинороманов или картин, старательно обучающих зрителей наилучшим способом грабить, потрошить и убивать».

А в парижской театральной газете «Бонсуар» Пьер Сиз возмущался:

«Киноцензура только что отказала в визе последнему фильму Луи Деллюка — «Грязь»… Их там собралось несколько арбитров по вопросам морали и защитников нравственности, которые ни с чем не считаются. Стоит только полнокровному эпизоду оживить картину, как они уже затыкают нос. Стоит только неприглядной правде просочиться наружу — они закрывают лицо.

Что за компанию собрали они там под председательством — о! — высококвалифицированного человека, прожитые годы которого равны числу погубленных им театров! Да! Мы можем спать спокойно. Наших детей, без сомнения, сделают тупицами. В них уничтожают плодотворную склонность к воображению. А умственное развитие доведут до уровня унтера, кассира или метрдотеля.

Но — слава мсье Жинисти и его ученой камарилье! — им не покажут тоскующих девиц и пылких моряков из «Грязи».

В рекламных объявлениях, по-видимому, составленных Деллюком, протесты против цензуры сопровождались оправданием нового названия, данного фильму: «ЛИХОРАДКА У цивилизованных стран есть свои язвы и свои уродства. В больших портах на Западе есть темные притоны, где смятение и буйство, вызванные алкоголем, создают некую

ЛИХОРАДКУ, нездоровую, а порой смертельную. Представьте себе, какое впечатление производит вертеп с дурной славой на чистую душу — восточную девушку, — неожиданно брошенную в гущу жестокого разгула и не имеющую возможности бежать. Во власти

ЛИХОРАДКИ

она видит лишь свою мечту и вскоре всем своим существом забывает окружающие ее безобразия и страдания. Нам кажется, что цензура не поняла намерений автора. Пусть же публика сама судит

ЛИХОРАДКУ».

Нам не кажется, что фильм «Гроза» был более удачен, чем «Черный дым». Фильм был сделан по новелле Марка Твена (с участием Марселя Валлэ, Лили Самюэль, Анны Видфорд и кота Виктора, названного Фифин). В самом «Синэа» Люсьен Валь отозвался о нем весьма сдержанно, а Лионель Ландри отнесся сурово к экранизации рассказа. Случайно ли Луи Деллюк, тогда директор журнала, поместил после этой критики следующее заявление:

«Все относительно: критик, снисходительно оценивающий слабое произведение, тем самым обеспечивает произведение значительное».

Следовало отметить, по мнению Люсьена Валя, что в фильме соблюдалось (приблизительно) правило о трех единствах. Этот принцип, еще раз совпадающий с теоретическими взглядами Каммершпиля, присущ почти всем произведениям Деллюка («Испанский праздник»). Муссинак тоже отмечает это, написав (по поводу «Лихорадки»):

«Единство времени, единство места, как говорили тогда, — старые театральные законы! Здесь, во всяком случае, они придают картине особую выразительную силу» [28].

В рецензии на «Грозу» (1921) в «Синэа» Люсьен Валь писал:

«Как и в «Лихорадке», Луи Деллюку удалось приблизительно сохранить тут три единства».

Мы ограничиваемся здесь лишь упоминанием этого фильма, теперь потерянного и, по-видимому, второстепенного. Мы не будем останавливаться и на фильме «Дорога в Эрноа» (или «Американец», 1921) по сценарию Деллюка, с участием Евы Франсис, Дюрека, Гастона Жаке и других. От него сохранилось лишь несколько фрагментов, и, по словам Марселя Тариоля, главный интерес этого второстепенного фильма представляет важная роль, которую в нем играют пиренейские пейзажи страны басков, снятые, быть может, под шведским влиянием.

Название «Женщина ниоткуда» было подсказано Деллюку французским названием американского вестерна, шедшего во Франции в 1916 году, — «Рио-Джим, человек ниоткуда». Уже во время войны Ева Франсис подписала несколько заметок в журнале «Фильм» как «Женщина ниоткуда». Однако первоначально она не должна была играть в этом фильме, ибо из отзыва в «Синеа» (быть может, написанного Деллюком) мы узнаем, что «сценарий фильма «Женщина ниоткуда» был написан по замыслу Элеоноры Дузе. Знаменитая актриса, связанная дружескими отношениями с Евой Франсис, поверяла ей свои мысли и смелые вкусы в кинематографе (больше всего ей нравятся хорошие американские фильмы) и готова была предпринять любые усилия для этого нового искусства. Но, к несчастью, ее здоровье было подорвано множеством обстоятельств, а тяжелое состояние на много месяцев приковало к постели. Проект был отложен, пока Ева Франсис не согласилась сыграть трудную двойную роль старой, обессиленной женщины и образ ее молодости».

Ева Франсис действительно знала Дузе до 1914 года в Брюсселе. После войны она вновь встретилась с ней у их общей подруги Камиллы Малларме. В исполнении Евы роли «Женщины ниоткуда» в какой-то мере чувствовалось влияние великой итальянской трагической актрисы, судя по отзыву Мари Ольбек («Ла пансэ франсэз», 1922 год):

«В этой роли все в ней напоминает острую и волевую игру Дузе: та же благородная простота движений, то же напряжение мысли, выраженное скупым жестом. Как и Дузе, она несет бремя своих страданий в тяжело опущенных руках, и все глубокие порывы страсти отражаются на ее самом выразительном и самом ясном из всех лиц… Ни криков, ни слез, ни судорожных гримас, только неподвижность, ожидание… На этом лице все время отражаются движения души… Трагизм ее игры идет от почти полной неподвижности…»

Наверно, именно думая о Дузе, Деллюк выбрал местом действия «изящный загородный дом близ Флоренции». Однако натурные съемки происходили не в Тоскане, а в окрестностях Генуи. Большая вилла, окружающий ее сад и ведущая к ней каменистая дорога в гораздо большей степени стали «персонажами драмы», чем ее герои, кроме Евы Франсис; таковы старый муж (Роже Карл), его молодая жена (Жин Авриль) и ее любовник (Андре Давен).

Как и «Молчание», «Женщина ниоткуда» была внутренним монологом, соблюдавшим правило трех единств. Женщина возвращается к дому, из которого она убежала тридцать лет назад, еще совсем молодой, с любимым человеком. Каждая дорожка в саду, каждый ракурс дома напоминают ей прошлое. Она встречает в доме женщину, готовую, как когда-то она сама, бежать отсюда. Она отговаривает ее от этого намерения и уходит одна по дороге…

Критика в 1922 году часто вспоминала Анри Батайля, особенно потому, что Ева Франсис играла в его последней пьесе, поставленной им перед смертью, — «Человек и роза». Однако между Деллюком и Батайлем было мало сходства. Фильм Деллюка был очень далек от театра; диалог был сведен к нескольким субтитрам, и все выражалось жестом, мимикой, декорацией и несколькими «возвращениями назад», снятыми в легкой дымке, в костюмах 1880 годов, навеянных картинами Огюста Ренуара.