Где живут счастливые? - Наталия Сухинина

Я долго позвонить не решалась, думала, не позволите мне с Костей попрощаться.

Опять заплакала, видно, слово «попрощаться» нестерпимо царапнуло по сердцу.

Я больше не приду, не буду вас беспокоить. А когда, ну вы понимаете, позвоните мне, я приду, в послед- кий путь...

Плакала неутешно чужая для Тамары женщина и не чужая для её умирающего мужа. Тамара почувствовала, что бывшая жена всё ещё любит её Константина, и поняла, каких трудов стоил для неё этот звонок и этот визит с тортом и цветами.

Вы любите его? - спросила она вдруг Светлану для самой себя неожиданно. Та посмотрела благодарными глазами.

Люблю. Я его все эти годы любила, сначала думала - вернётся, я ему всё прощу, а он гордый, не стерпел обиды. Я ведь как узнала о вашей с ним связи, ой, простите, о вашей с ним любви... Мне позвонил кто-то. Всегда находится желающий разбить чужую жизнь. Не стерпела. Деток не было, а он ребёнка хотел. У вас, я знаю, мальчик.

Легко было Тамаре с этой женщиной. Какие-то путы спали с души. Она встрепенулась, она ощутила жизнь как есть, без условностей, без брони фальши, ей захотелось обнять Светлану и поплакать вместе с ней. А ещё повиниться, запоздало, пусть запоздало.

Я, наверное, виновата перед вами, - она хотела ещё что-то сказать, но Светлана Гавриловна замахала руками.

Что вы! Что вы! Это я перед ним виновата. Не  стерпела обиду, столько лет в злобе на него, сколько  писем ему злых написала. Напишу и порву, напишу и  порву. Хорошо, хватило ума не отправлять их.

А я ведь тоже один раз вам письмо написала, злое письмо, вроде того, что от хороших мужья не уходят.

Правильно. От хороших мужья не уходят. Вот от вас же он не ушёл, вы хорошая, я рада, что Косте с вами повезло.

Да не люблю я твоего Костю! Сердце ожесточилось от его постоянных измен, от его вранья, изощрённом хитрости. Всю жизнь промучилась, да ребёнок, ради ребёнка... После Ольги и другие женщины у него были. Но уже легче, меньше царапало, привыкла. Теперь-то я в няньках у него, в прислугах, в сиделках. И хоть бы один раз он ей сказал - прости. «Я рада, что Косте так повезло». Ещё бы не повезло твоему Косте... Твоему Косте. Странно, но она действительно почувствовала, что Костя больше принадлежит бывшей жене, чем ей. Он ушёл от Светланы, любимый и желанный, а она всю жизнь сторожила его от чужих женщин и по сути, никогда он не был её. А ведь не выгнала, не пустила по ветру с девятого этажа галстуки и рубашки, как Светлана.

Ушла Светлана. Они попрощались сердечно и тепло, две женщины, объединённые одной бедой. Костя позвал её, окликнул тихим, слабым голосом. Да и правда, пришло время делать укол.

Посиди, - попросил.

Села.

- Как думаешь, сколько я ещё протяну?

Так прямо он ещё никогда не спрашивал. Тамара

растерялась.

Не знаю, врачи говорят, месяц, не больше.

Посмотрел на неё с благодарностью, видимо, сам

устал от вранья и хорошо знал, что дни его сочтены. И только сейчас Тамарино сердце захлестнула волна самой обыкновенной жалости. Заболела душа, глядя на худого, беспомощного мужа и она поняла вдруг, как стыдно ему принимать от неё заботу. Она переворачивает его, едва скрывая брезгливость, кормит его с ложечки. Его... всегда сильного, уверенного в себе геолога, привыкшего физически вкалывать, красивого, седовласого, могучего. Жалко, Господи, как жалко Костю! Она отдёрнула штору и впустила в комнату свет. Он зажмурился, посмотрел настороженно.

Давай полистаем альбом. Наши семейные фотокарточки. Стасик маленький, кудрявый, с большим Мишкой в обнимку, видишь? Он похож на тебя, наш Стасик. Хочешь, дадим телеграмму, и он приедет?

Не надо, не надо пока, зачем срывать его с практики.

А это... — Костя слабой рукой коснулся альбома. - Это мы на берегу Оки. Палатка, наша палатка, солнце садится, как хорошо было. Я помню, пел тебе что-то из Визбора.

«Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях, встречусь я с тобою», — тихонечко запела Тамара.

Совсем ослабшим голосом начал подпевать и Костя, но не получилось, дыхание сбилось, закашлял.

— Про ручей у янтарной сосны дальше, — сказал он почти шёпотом, — про ручей у янтарной сосны.

Они рассматривали альбом и вспоминали. И Тамара впервые увидела их совместную жизнь не как череду измен и предательств. В ней было всё. Был праздник рождения сына и его первый класс. Был её день рождения и Костин подарок — колечко с двумя крошечными бриллиантиками. В ней было много тихих вечеров и обнадёживающих рассветов, много маленьких праздников, их общее достояние, на которое не посягали такие ненавистные Тамаре чужие женщины. У них был общий дом, в который он, в конце концов, всегда возвращался. И она поняла, что сейчас, в эту предсмертную уже для него пору, надо вспоминать именно об этом. И торопиться долюбить друг друга, и торопиться повиниться друг перед другом, и торопиться вспоминать, а это значит, ещё раз пережить всё хорошее.

Костя, я люблю тебя, знай об этом. Он слабенько сжал её руку.

И я тебя люблю, знаю, ты настрадалась со мной, я не был примерным мужем, ты терпела, ты не позволила нашей семье развалиться.

И опять протест поднялся в душе - да не терпела, мучилась, ненавидела тебя. Но она усилием воли подавила всколыхнувшийся комок горечи и сказала ему:

А Светлана мне понравилась. И она любит тебя, замуж ведь так и не вышла.

Пообещай мне, что ты... не бросишь её. Она уже немолодая, а ты... ты моложе её на пятнадцать лет.

Помогай ей, она одинока, это моя последняя к тебе просьба. Я так рад, что успел сказать.

Костя стал дышать тяжело, закрыл глаза и только всё ещё сжимал её руку. Потом рука ослабела и Тамара увидела, как уходят жизнь из изболевшегося тела, как потихонечку, не торопясь, приближается к его одру холодная госпожа по имени смерть. Вот она уже и склонилась над ним, вот она уже и дыхнула на него своим могильным дыханием. Всё.

Тамара набрала телефон Светланы Гавриловны. Был поздний час. Та сняла трубку и сказала только одно слово: «Еду».

Потом Тамара стала сочинять телеграмму сыну. «Твой отец умер», — написала она, но зачеркнула. «Папа умер». Нет, не то. «Костя умер». Тоже не то. «Мой Костя умер». Наверное так.

Стасик успел к похоронам. А потом, после сорока дней, сделав всё, как положено, Тамара и Стасик уехали на дачу... к Светлане Гавриловне. Наши дачи рядом и, увидев у соседки во дворе красивого молодого человека, я спросила её, кто он.

- Это сын моего бывшего мужа, - ответила она.

И рассказала мне эту историю.

ЕВРОРЕМОНТ ПО СЛУЧАЮ ЮБИЛЕЯ

Утренний гость стоял на моём пороге. Стоял, улыбался, торжественный и тихий одновременно, смотрел виновато и радостно. Оказывается, можно так смотреть - сразу виновато и радостно.

Откуда ты в такую рань? На чём ехал? Заварить кофе? Случилось что-нибудь?

А он стоял и улыбался... Анатолий. Почти родной мне человек, муж моей давней и близкой подруги. Вместе много всего пережито, соли съедено не один пуд, не одна верста вместе пройдена. Да раскидала жизнь, теперь дорогие мои художники Уваровы живут на Урале, в большом и просторном доме близ Верхотурья. Сами питерцы, а снялись с насиженного места и уехали в длительную творческую командировку к престарелой Толиной тётке, мыкающей одинокое житие в больших и неуютных хоромах. Но...

Откуда ты всё-таки взялся?

Вчера приехал. Ну подожди, ну не обижайся, что сразу же не к тебе, должок у меня один был, задолжал земляку твоему, москвичу, надо было встретиться, долг возвратить.

Много задолжал-то?

Много. Большую неразменную купюру...

Толя, я ничего не понимаю. Тебе кофе с молоком или чёрный?

- А можно с коньяком? Мне с французским коньяком «Камю» пожалуйста!

Нет у меня коньяка «Камю».

А евроремонт ты почему не делаешь?

Вы что-нибудь понимаете? Я тоже ничего не понимаю. Прикатил спозаранку, трезвый, в своём уме, а городит чушь про купюры неразменные, коньяк и евроремонт.

- Допивай кофе, и объясняй, что к чему.

...Они вместе учились в Лесной академии. Жили в общежитии, потом, скинувшись на «отдельное жилье», снимали комнату у аккуратненькой старушки Мироновны на окраине Ленинграда, за Чёрной речкой. Толя и Владимир гуляками не были, хвостов не имели, лекции не пропускали, стипендию на глупости не тратили. Жили себе без изысков, хотя, если вдруг кто-то из них «богател», позволяли себе по парочке бутылок пива и, сидя на кухне, прихлебывая не спеша, наслаждались дерзким громадьём планов.

Первое, что приобрету, когда начну зарабатывать прилично — квартиру. Сразу трёхкомнатную, чтобы уже закрыть тему.

Как платить будут, а то всю жизнь придётся копить.

Прорвёмся. Что мы с тобой, Толян, молодые да здоровые, жён своих с детьми жильём не обеспечим?

Жёны и дети ещё тогда и не планировались. Володя и Толя как-то не вписывались в общежитские романы, мало ходили по вечеринкам и танцам. Но поговорить об этом любили. Особенно дерзким был полёт фантазии насчёт красоты будущих жён.