Камень судьбы - Тимур Туров

– Значит… – И, не закончив фразы, он бросился в комнату, упал на колени и сунул руку под тумбочку.

Деньги были на месте, но в конверт явно кто-то заглядывал. Глеб всегда клал последнюю купюру в пачке «нос к носу» с предыдущей, этой его привычке было много лет. Сейчас же все банкноты лежали тривиально, «затылок к носу». Такой способ укладки использует большинство людей в мире и, по всей видимости, тот, кто побывал в квартире Погодина. Побывал, чтобы найти…

– Изумруд, – озвучил финальное слово Глеб. – Так-так-так… А ведь это и вправду хреново…

Сорвавшись с места, он заметался по квартире, всюду обнаруживая следы тщательно скрытого обыска. Одежда в шкафу, книги на полках, диски, безделушки, бумаги в ящиках стола – везде не обошлось без вмешательства чужих рук, рук умелых, аккуратных, но все же оставивших заметные придирчивому хозяйскому взгляду признаки досмотра. Глеб не считал себя педантом, однако Милка, например, всегда говорила: «Суперский, ты же настоящий немец! Все у тебя по полочкам, все на своих местах – как в аптеке».

И вот теперь этот аптекарский порядок был нарушен. Наверное, обычный человек и не заметил бы вмешательства, но Глеб по торчащим из пачки уголкам бумажных листов, по не идеально выровненным стопкам дисков, по чуть повернутым фигуркам гипсовых обезьянок на полке твердо уверился в страшном откровении – его дом больше не крепость.

Нелепо на прогулке вдруг,Споткнувшись, провалиться в люк.Еще нелепее, друзья,Что люка избежать нельзя.

Только заперев входную дверь на мощную задвижку-щеколду, которую открыть снаружи было совершенно невозможно, он несколько успокоился. Хмель давно выветрился из головы, руки дрожали. Появившуюся было идею о бегстве Глеб сразу отмел как наиболее опасную.

– Они искали изумруд – и не нашли. Значит… Значит, они сделали простой и логичный вывод – я ношу его с собой. Следовательно, стоит мне покинуть квартиру, как будет предпринята попытка изъять камень. Проще всего это сделать… О господи, как ни смешно звучит фраза из «Бриллиантовой руки», но проще всего это сделать, сняв камень с трупа. С моего трупа. Пока я дома, я в относительной безопасности. Они будут ждать, будут стеречь, караулить… Или все же попробуют достать меня здесь? Наверняка они видели щеколду. С нею им не справиться, придется выкорчевывать весь дверной блок. Это время и шум. Я успею вызвать милицию, соседи тоже обратят внимание. Нет, они не дураки – так подставляться. Значит, засада. Уходить все равно придется, но утром, когда в подъезде полно народу. А потом…

Что будет потом, Глеб с ходу придумать не смог. Куда ему бежать? К Милке? На дачу? К кому-то из друзей-приятелей, к тому же Андрюхе-Брюхе? Чисто теоретически те, кто охотится за изумрудом, вполне могли навести справки о Глебе Погодине и его связях. А могли и не навести. В конце концов, это же явно не милиция, не ФСБ. Те пришли бы официально, с положенными бумагами.

«Малые Каменщики, дом сорок один, – мелькнуло в голове. – Вот там тебя точно никто не станет искать».

– А ведь верно, – согласился Глеб, не замечая, что вступил в диалог с неким неведомым собеседником. – Только что или кто ждет меня там?

«Ты видел. Встретишься – все поймешь».

– Ладно, утро вечера, точнее, ночи мудренее. Особенно если удастся пережить эту самую ночь. – Глеб зевнул. – Но изумруд я с собой не потащу. Спрячу в надежном месте…

Он помолчал, глядя в темное окно, и с мрачной усмешкой добавил:

– Это будет гарантией того, что сразу меня не убьют. Все, отбой.

Но стоило Погодину лечь, как страх, самый обычный животный страх буквально взял его за горло. Ему чудились приглушенные голоса в подъезде, воображение рисовало картины одну ужаснее другой – как те самые пресловутые «они», черные люди без лиц, но со стрижеными затылками, с помощью хитроумных инструментов отодвигают щеколду. Бесшумно повернувшись на заранее смазанных петлях, отворяется входная дверь, и темные тени неслышно скользят по коридору, сжимая в руках смертоносные «швейные машинки». Вот они подходят к комнате, вот появляются в дверном проеме…

Задыхаясь от ужаса, Глеб вскочил с постели, щелкнул выключателем. Никого. Матерясь вполголоса, он, включив везде свет, оделся, на цыпочках подошел к входной двери и прижался ухом к холодной обивке. Тишина. Глеб снова лег, положив рядом заряженное ружье для подводной охоты и самый большой из кухонных ножей. Проворочавшись с полчаса, он наконец соскользнул в сонный омут, полный неясных видений. А под утро Глебу приснился странный сон…

Океанские волны с грохотом разбивались о глыбы черного обсидиана. Мириады брызг взлетали в белое от зноя небо, и многоцветные радуги несколько мгновений трепетали в воздухе, пронзаемые серокрылыми чайками. Чайки пировали на туше выбросившегося на камни кита-гринды, но их спугнул одетый в рубаху из козьих шкур человек, чье лицо скрывала медная маска. Опираясь на кривой посох с расщепленным навершием, сработанный из ребра акулы-кархародона, он брел вдоль кромки воды, всматриваясь в завалы серебряных от соли бревен, принесенных на этот пустынный берег осенними штормами.

Как иногда бывает во снах, Глеб знал, где он находится и что видит, и в знании этом не было никаких сомнений.

Человек тяжело дышал. Судя по морщинистой шее, коричневым пятнам на тыльных сторонах ладоней и перевитым темными венами ногам, это был глубокий старик. Маска, скрывавшая его лицо, имела абсолютно гладкую, тщательно отполированную поверхность, в которой отражались и море, и радуги, и чайки, и черные обсидиановые глыбы. Выполненная в виде двух третей сферы, маска оставляла незащищенным лишь затылок. Длинные, достигающие середины бедер седые волосы старика развевались на ветру, точно шлейф.

Сбитые в кровь ступни и медленный шаг человека в маске говорили о том, что он проделал долгий путь. Черный стервятник, крупная тварь из числа тех, что некогда жили в саду императорского дворца на острове Ста Золотых Башен и питались телами казненных, неотрывно следовал за стариком, ожидая его смерти. Ветер ерошил облезлые перья на спине птицы, и стервятник хрипло клекотал, разевая желтый загнутый клюв.

Добравшись до очередной груды плавника, старик остановился и принялся разглядывать бревна и сучья, что-то бормоча. Концом посоха он ворошил намытый океаном мусор, бил по вырванным с корнем стволам, и тогда к реву прибоя примешивался сухой костяной стук.

Волей ветров и течений к этому пустынному берегу приносило останки деревьев со всего света. Здесь были гигантские бронзовые сосны, что растут в полуночных странах, золотистые суковатые липы из закатных земель, черные кипарисы из полуденных краев и даже фиолетовые гладкие стволы пальм с восходных островов. Все они сильно пострадали от ярости штормовых волн, лишились листьев, ветвей; разбитые, расколотые о камни деревья превратились в убежище крабов, песчаных блох, червей и моллюсков. Не годные ни на постройку жилища, ни на починку корабля, ни даже на плот, жалкие останки некогда величавых лесных исполинов обречены были гнить среди камней, постепенно превращаясь в прах. Однако человеку в маске что-то нужно было от этого океанского мусора. Он опустился на колени, положил посох на песок и, разогнав гревшихся на солнце оранжевых ящериц, принялся руками разбирать завал из сучьев.

Когда светило начало клониться к далекому горизонту, старик воздел руки к небу и, торжествуя, пропел хвалу Запретным богам, за одно упоминание имен которых в благословенной Аталане человеку вырывали язык. Раскатистое пение вспугнуло задремавшего стервятника, но старик не обратил на птицу никакого внимания. Многодневные поиски оказались не напрасными. Он нашел искомое – кривой красный сук священного дерева хом, великого дерева хом, дерева тайн, дерева жрецов и колдунов, которое пьет не воду, а человеческую кровь и растет десять тысяч лет. Вот уже несколько столетий никто из живущих и существующих ни в пределах империи Аталана, ни в других землях не встречал дерева хом. Но старик, отправляясь в путь, был твердо уверен, что на берегах Одинокого острова, высящегося над океанскими водами там, где скрещиваются пять главных мировых течений, он отыщет то, что требовалось для совершения колдовского действа.

Стащив с плеч кожаную котомку, старик сел на песок и принялся вытаскивать из нее крохотные стеклянные бутылочки, связки кореньев, птичьи перья, кости животных, мешочки и куски разноцветных камней. За ними последовала серебряная ступка с хрустальным пестиком, стальной треногий тигель и небольшой округлый предмет, завернутый в чистую холстину.

Кремневым ножом с рукоятью в виде свернувшейся змеи человек в маске расщепил сук дерева хом и сложил на плоском камне костерок-колодец, но не стал поджигать его. Затем он начал развязывать мешочки и бросать в ступку щепотки белого и черного порошка, тщательно перемешивая все серебряной палочкой. Растерев коренья, старик добавил в ступку жидкостей из бутылочек, вновь перемешал все и ножом накрошил поверх перья, срезая лишь мягкие верхушки. Раздробленные тяжелым камнем кости также отправились в ступку. Три камешка – синий, белый и желтый – довершили набор ингредиентов, и в дело вступил пестик. Через некоторое время старик отложил потускневший пестик и пробормотал слова заклинания. Над ступкой поднялся легкий красноватый дымок. Удовлетворенно кивнув, человек в маске перелил густую вязкую массу из ступки в тигель и вызвал небесный огонь. Тот явился в виде яркого парящего шарика, разбрасывающего искры. Медленно опустившись в приготовленный колодец из щепок дерева хом, шарик родил бесплотное пламя. В воздухе, перебивая запах гниющих водорослей и вонь разлагающейся туши гринды, поплыл резкий дурманящий аромат. Старик утвердил тигель над огнем и начал вслух отсчитывать уносящиеся в вечность мгновения на давно забытом в этом мире языке Синих ведунов.