Ураган «Homo Sapiens» - Николай Балаев

И вездеход тоже чужой. Наш старый, а этот блестит, новенький. На бортах ничего не написано и нет желтой жестянки с номером. Наверное, не успели повесить, сразу поехали к стаду, работы много.

Питычи спустился в долинку и недалеко от яранги на утоптанном снежном пятачке увидел забитого оленя, воткнутый в снежный ком нож и распущенный чаат, аркан. Рядом большое пятно крови. От него к вездеходу тянулся волок, усыпанный шерстинами, в красных мазках. Оленей забивали. А почему не разделывали?

Питычи подошел к вездеходу, открыл заднюю дверцу. В лицо пахнул дух оленьего мяса, настоянный на запахе крови. В кузове лежали туши трех годовалых оленей и взрослого быка. Слева, в углу, горбатился кусок старого брезента. Питычи откинул край. Из-под брезента показалась морда росомахи с разодранным ухом. Старик потянул за шерсть на боку, и в руке его остался пучок. Конечно, давно линяет Кэпэр. Выбрасывать будут. От ветра обнажился налитый розовый сосок. Плохо. Пропали дети Кэпэр.

Старик откинул брезент сильнее и увидел лисью семью. Ятъел лежал поперек жены. Одна его лапа прикрывала окровавленную голову подруги. Вот почему останавливался вездеход. Нет, это не совхозная машина. Питычи опустил брезент и обошел вокруг. Да, совсем новая, в совхозах таких почти не бывает. Зато их много по приискам. Горняки ездят охотиться и рыбачить. Но разве это охота? Безголовая стрельба. Как по пустым бутылкам. Стрельба не ради пищи, а ради убийства.

Питычи повернулся и пошел к яранге.

— Да, волки! — кричал там кто-то тревожно. — У одного лапы как у медведя! Прошли краем стада, зарезали пять штук… Акт на потраву? Само собой, сегодня же составим…

Голос показался Питычи знакомым.

— Рэклин-то?! — продолжал кричать в яранге человек. — В стаде, где ему быть? Караулит. Я скоро менять пойду… Ясно. У меня все. Конец связи. — Знакомый голос умолк, но тут же зазвучал снова, уже весело и бесшабашно:

— Ты чего скопытился, Рэклин? Давай еще выпьем! Дел сколько провернули: горняков свежатинкой снабдили, инспекторам да летчикам работы всласть подвалили — волчье племя изводить; себе на пузырь сообразили. А совхоз не обеднеет, в совхозе этого мяса двадцать тысяч голов. Так, Рэклин?

— И-и-и! — пьяно соглашался другой человек.

Питычи вошел в ярангу. Под обгоревшим до черноты чайником тлели угли. Ближе всех к очагу сидел бывший зоотехник совхоза Гошка Пономарь, никчемный человек, пьяница и шатун, длинноязыкий лентяй. В руке он держал эмалированную кружку, у ног стояла бутылка с экимыл — водкой.

Слева от очага на четвереньках качался пастух в серой потрепанной кухлянке без малахая.

Справа — на оленьих шкурах сидели два человека в меховых, крытых брезентом куртках, с красными лицами. Один пожилой, а другой совсем молоденький. В руках тоже кружки, у ног банки с салатом и фаршем.

— Еттык, — поздоровался Питычи.

Все повернули к нему головы.

— Ка-а-ако?! — изумился пьяный пастух. Он с трудом оторвал одну руку от земли, махнул ею и ответил на приветствие;

— А-амы-ын еттык!

Потом попробовал сделать приглашающий жест, но другая рука подвернулась, и пастух упал лицом в большую миску с вермишелью. Люди напротив и Гошка засмеялись. Пастух приподнял голову и тоже скривился в бессмысленной улыбке. Вермишель повисла на волосах, прилипла к щекам и носу, и окружающие засмеялись еще громче.

— Почему эти люди смеются? Это очень плохо — смеяться над тем, как Оравэтлян, человек, превращается в слепого, лишенного ума Кайэттыкая — щенка.

— О-о! — закричал Гошка. — Гость пришел! Давай, дед, проходи, садись. В самый момент пожаловал, прямо на экимыл. Небось на запах шлепал, ха-ха! А где-то я тебя видел, видел, дед… Сейчас…

— Питычи я, — сказал старик.

— А-а, точно!.. Это из соседнего совхоза, — пояснил Гошка приезжим. — Они меня в прошлом году того… выгнали. — Он погрозил Питычи пальцем. — Не по нашему закону, между прочим. Воспитывать должны, а вы поганой метлой. Это по-советски, да?

— Пыравильна, по-советски, — сказал Питычи. — Тебя надо гнать домой, чтобы отец крепко побил твою башку уттытулом, палкой. В тундре ты не нужен. Так сказал весь совхоз.

— Э-э, шалишь, старый, нужен! Нашлись хорошие люди, приняли, обогрели и доверили! Вы даже в пастухи не захотели перевести, а мне новый хозяин — золотой человек — бригаду дал. Сам живет и другим дает… Ладно, я не злопамятный. Садись, наливаю. Держи.

Но Питычи не взял кружку. Он сказал тем двоим:

— Зачем росомаху стреляли? Дети дома у Кэпэр. Теперь камака дети, умрут. У лисы тоже дети скоро… Э-этки, плохо.

— Стой, дед, — сказал Гошка. — Это гости, их нельзя ругать.

— Совсем плохие гости, — сказал Питычи. — Капкан ставил, а уберет кто? — Питычи швырнул капкан к ногам Гошки, и цепь звякнула о бутылку. — Охоту давно исполком закрыл. Олешек забиваешь, на водку торгуешь — мэркычгыргын![1]

— Но! — закричал Гошка. — Ты кто такой? Инспекция, прокурор?

— Я — Питычи, старый охотник.

— Во, правильно, старый. И сидел бы дома на печи. А то бродит по тундре, хорошим людям кровь портит.

Питычи повернулся и вышел из яранги.

Гошка выскочил следом.

— Постой, дед! Чего ты, ей-богу? Пришел, так будь человеком. Водки не хочешь — пей чай, отдыхай. Что мы, порядка не знаем? Не первый год в тундре. А за оленей они, — Гошка кивнул на ярангу, — не только выпить — подшипники на катки для нашего вездехода обещали. И заправиться у них можно в любое время. Сам знаешь, как сейчас с горючкой. Так что обоюдная выгода. И ты, дед, брось, не болтай, где не надо, очень тебя прошу.

Питычи смотрел, как весенний ветер треплет густые русые лохмы на голове Гошки, играет воротником пестрой рубахи, старается засунуть под него кончик светлой бороды. Совсем красивый парень. Как может красивый человек не хотеть самого красивого в жизни — честной работы?

— Нет, — сказал Питычи. — Я пойду к Туправу.

— Это кто ж такой?

— Мой друг. В райцентре.

— Пешком, что ли? Четыре сотни с гаком?

— И-и. Да.

— Долгая дорожка получится, дед. — Гошка, прищурившись, обвел взглядом сопки. — Глянь-ка: горы высокие, снега глубокие. Вода не сегодня завтра пойдет…

— Нит-че-го, — выговорил Питычи. — Тихонько дойдем.

— Топал бы ты лучше к своим, дед, — сказал Гошка. — Они во-он за тем бугром стоят.

Питычи посмотрел туда, а потом, уже не обращая внимания на Гошку, словно его и не было рядом, перепоясал заново кухлянку, поправил рюкзак и пошел поперек долинки в крутой распадок, что начинался за ярангой.

Гошка долго смотрел ему в спину, затем вернулся в ярангу.

— В райцентр потопал. Чеканутый! К какому-то другу Туправу. Жаловаться.

— Дру-у-уг… Кхм, — пожилой покачал головой. — Председатель райисполкома Алексей Михайлович Дубров. Он нам за этих оленей да зверье, головы пооткручивает. А тебя вообще упечет…

— Ну-у? Так чего же мы…

В яранге остался только пьяный пастух.

Питычи был уже далеко. Он шел по крутому склону вверх, к перевалу.

— Его теперь пешком не догонишь, — сказал Гошка. — Нет.

— Неужели в райцентр потопал? — тревожно удивился молодой. — Если заложит, пропал я. Машина не зарегистрирована.

— Это как? — удивился Гошка.

— Сам собрал. Вот начальник помог. Из запчастей. Там одно «сделают», тут другое. По знакомству, за монету, за мясо… Неужели пойдет? Полтыщи километров.

— Уже пошел. Но дорожка дальняя… Весна, половодье на носу.

— По вчерашней метеосводке, ручьи в верховьях поплыли, — сказал старший.

— И я о том же, — сказал Гошка. — В прошлом году один пастух потопал в гости в соседнюю бригаду — и как раз половодье. Так и не нашли…

Пожилой и молодой оторвали взгляды от фигурки на крутом склоне и уставились в лицо Гошки.

Людоед

Семка поерзал в кукуле, наст лопнул. Семка сел, приоткрыл клапан. Стылый ветер с приморских равнин тянул в мерцавшие поля торосов. Часов одиннадцать. Крепко даванул. Смотри ты, а ночью опять мело: эва как запаковало. Ну, выпала погодка! Девять дней пуржило, утихло на сутки, а теперь опять, что ли… Да не-е, это природа расчесывает лохмы после гулянки.

Семка высунул руку, пихнул с коленей куски наста, огляделся. Рядом, под скрещенными лыжами с висевшим на них карабином, курил паром снежный бугорок. Там спал Лошадь, пес-работяга из породы чукотских лаек. Семка нащупал в конце кукуля теплую одежку, оделся, вынул из рюкзака еду и термос. Перекусим — и дальше. Осталось проверить десяток снастей. К вечеру вернусь в избуху, сутки отдохну, а там можно и в поселок двигать. Нинуля там, огни, девчата клуб украсят. Лиственницу новогоднюю, поди, уж привезли с Колымы, на все село лесом пахнет!