Тайна Марухского ледника - Владимир Гнеушев

Это продолжалось долго. Чтобы проверить, не опускают ли немцы своих солдат по ночам, несколько наших бойцов устроили засаду под стеной, когда едва стемнело. Они просидели до рассвета и выяснили, что не опускают. Миронов из своей снайперской винтовки продолжал уничтожать тех, кого опускали днем, а другие разведчики все время теснили засевших в камнях, пока однажды ночью не окружили окончательно п не забросали их гранатами.

Разведчики при этом тоже понесли потери. Смертельно ранен был и Михаил Послушняк: одна пуля вошла в правую сторону груди и застряла в позвоночнике, вторая пробила грудь в середине и вышла через левую лопатку, Он все время еще продолжал говорить:

– Не давайте им уйти, не отпускайте их далеко от себя...

После боя разведчики собрали раненых и вернулись на середину гряды. К утру Михаил скончался…

Командование остатками взвода принял Коптев. Бойцам он сказал:

– Нас, товарищи, осталось всего одна жменя, но мы должны выполнить приказ командира полка и не отдать немцам эту гряду...

Наутро под прикрытием минометов снова начали спускаться немцы, причем теперь не на одном-двух канатах, а на семи-восьми. Бойцы стреляли их на стене, считали, сколько поднималось обратно, но тем удалось вновь просочиться в камни, и бой разгорелся с еще большим упорством, чем прежде. Все разве ощущалась разница в огневой мощи и живой силе: фашисты получали непрерывное пополнение.

В тот день был ранен в руку Миронов. Пуля пробила мякоть и сильно повредила локтевой сустав. Первые два дня после этого он еще стрелял левой рукой, а на третий правая посинела, распухла, и боль стала мучительной. Коптеву ребята доложили об этом, и он подполз к Миронову. Посмотрел руку, увидел, что самого Миронова сильно температурит, сказал:

– Ну что ж, придется нам с тобой расстаться. Ты уже, брат, отвоевался.

– Я никуда отсюда не уйду.

– Нет, брат, с твоей рукой ты нам не помощник. Не надо сухари портить, их у нас и без того мало...

Вечером, едва начало темнеть, он снова, уже в полный рост, подошел, сказал:

– Ну, поднимайся, давай будем прощаться, чи шо. Да поторопись, чтобы партия раненых не ушла.

Миронов поднялся, они обнялись и поцеловались. Коптев сказал:

– Жалко с тобой расставаться.

Подошли бойцы взвода – все, кто остались в живых, человек восемь или девять. Попрощались и вновь разошлись по своим местам. Коптев и Миронов отошли чуть в сторону, остановились и с минуту стояли молча, пока не откатился от горла клубок, мешавший говорить.

– Иди, – сказал Коптев, – останешься жив – расскажи нашим, как дело было. Миронов все стоял.

– Иди, иди, – сказал Коптев.

Миронов сказал: “Прощай, друг”, – повернулся и пошел. Через несколько шагов остановился. Коптев все еще стоял и словно хотел рвануться вслед или что-то сказать.

– Ты хочешь что-то сказать? – спросил Миронов своего друга.

Не спеша ступая по камням, Коптев подошел, смущенно сказал:

– Не надо, может, тебе говорить это было, ну да теперь уж все равно. Видимо, все мы тут останемся... А я сильно любил одну девушку. Ты ее знаешь.

Миронов назвал фамилию.

– Да, – сказал Коптев, – но она ничего об этом не знает, понимаешь? Так вот... Если мне придется тут погибнуть, пусть она об этом узнает, как сильно я ее любил... Ну, иди теперь. Давай еще раз руку, прощай.

– До свиданья, – сказал Миронов, – желаю быть живым.

Повернулся и пошел вверх по леднику, откуда слабый в этот час ветер доносил холодное дыхание вершин и едва различимый шорох человеческих шагов: это группа раненных за день готовилась к отправке на перевал. Раненые толпились возле санчасти, пока Миронову перевязывали руку. Отбирая винтовку, сержант заметил, что она без мушки: несколько дней назад ее сбил немецкий снайпер. Собственно, именно она спасла Миронову жизнь.

– Оттуда? – спросил сержант, кивнув головой в сторону гряды.

– Ага, – сказал Миронов,– оттуда.

– Повезло тебе, парень, – криво усмехнувшись, сказал сержант, – живой будешь. А те, что остались...

И сержант выразительно чиркнул себя по горлу.

– Ты чего каркаешь, чего каркаешь? – обозлился Миронов. Мучительно болевшая рука, длительное голодание и холод измотали его нервы, и потому он не смог сдержать раздражения, смотрел на сержанта почти с ненавистью. Сержант, видимо, понял его состояние и решил объяснить.

– Приказ есть, – сказал он, – полку отходить на перепал. А друзья твои прикрывать будут. Понял теперь?

“...Ну да уж теперь все равно, – вспомнил Миронов. – Видимо, все мы тут останемся...”

– Значит, он знал уже, – почти прошептал Миронов.

– Что? – спросил сержант.

– Знал, говорю, он уже, – громче сказал Миронов и, повернувшись, долго смотрел в темноту, туда, где пока что не было слышно выстрелов, но где все были настороже, готовые к последней схватке. Сержант ничего больше не спрашивал, молча стоял рядом, тоже невольно вглядываясь в темноту.

Потом они пошли, целясь шаг в шаг – капитан, раненный тоже в руку, девушка-медсестра, раненая, человек десять бойцов. Это было в сентябре, точную дату Миронов вспомнить сейчас не мог. Через несколько дней он был в госпитале. Там он пролежал шесть месяцев и ничего больше не слышал о Петре Коптеве.

– ...Когда я вернулся домой, – рассказывал нам Василий Егорович,– я вспомнил поручение Петра, но выполнил его не сразу. Вера вышла замуж. Вскоре мужа призвали в армию и в том же, 1944 году он погиб. Вера с дочуркой жила у матери. Отец ее уходил еще вместе с нами и не вернулся. Вера работала в колхозе.

Она была и впрямь на редкость красивой. Впервые после прибытия я увидел ее на колхозном поле. Она вместе с другими женщинами косила сухую траву и потом сжигала ее, очищала поле. У меня тоже было много работы, и встретились мы с ней только вечером. Я выполнил поручение Петра и все рассказал ей.

Вскоре она вышла замуж за Андрея – старшего брата Петра, который до войны и в войну служил на Черноморском флоте. Живут они хорошо, я считаю, что она счастлива за братом Петра. Вот какая миссия выпала мне в жизни Коптевых.

Василий Егорович рассказал еще об одном бойце из взвода разведки, Валентине Авдееве, “добровольном замполите взвода”. Призвали его на службу в Баку, где он работал на нефтепромыслах в Мардакьянском районе пли в самом Мардакьяне.

– Мне кажется,– говорил Василий Егорович,– что если не вспомнить сейчас о нем, это равносильно, что он не жил на свете, а этот человек был богат душой.

В нашем многонациональном взводе Авдеев всегда искал и находил материал для воспитания дружбы и братства между бойцами...

Авдеев много и увлекательно рассказывал о комсомоле – это было еще в Сухуми, во время учений,– поэтому почти все молодые ребята полка пошли на фронт комсомольцами. Коптев тоже стал членом Коммунистического Союза Молодежи благодаря Авдееву. Коптев любил повторять слова Валентина о том, что не только комсомольский билет должен храниться у сердца, но и само сердце должно стать комсомольским билетом.