А,Б,В,Г,Д и другие - Юрий Томин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гена поднял удилище, поймал рукой леску и добрался до крючка. Поправил что-то, добавил еще одного ручейника и забросил.
– Кажется, надо на наживку плюнуть?
– Держите, – сказал Гена. – На всех шитиков слюны не хватит.
Алексей Палыч взял удилище обеими руками: он понимал, что такого доверия он не заслужил. О большой рыбе он не мечтал и был согласен на любого малька.
Поплавок улегся на воду и снова застыл.
– Погода... – вздохнул Гена. – Хоть бы ветерок небольшой. Она нас видит.
– А она там есть? – шепотом спросил Алексей Палыч.
– Куда же ей деваться...
Но видно, и вправду существует на свете пижонское счастье. Поплавок вдруг шевельнулся... Это "вдруг" описано уже миллионы раз. Но тут ничего нельзя изменить, из песни слова не выкинешь: такое даже для опытных рыбаков, зубы съевших на этом деле, всегда случается вдруг. Итак, все-таки вдруг...
– Дайте заглотать, – прошептал Гена.
Внизу кто-то продолжал облизывать наживку.
– Пора? – спросил Алексей Палыч. Мир перестал существовать для него. Всеми мыслями он был сейчас там, под водой.
Поплавок резко и отвесно нырнул. Алексей Палыч дернул так резво, словно тащил больной зуб. Снасть выдержала. Выдержала и рыбья губа. Серебристой запятой блеснула в воздухе рыба и приземлилась рядом с Алексеем Палычем. Она лежала, подрагивая плавниками, и цвета ее были еще живые, незамутненные: темная спинка, брюшко не жемчужное, чешуя не серебристая. Все было похожих цветов, но гораздо чище. Это были краски природы, ни с чем не сравнимые. Ее удлиненное и округлое тело не походило конечно же на торпеду, как часто пишут о рыбах. Оно походило на ее собственное тело. Не стоит забывать, что природа изобрела рыбу на два миллиарда лет раньше, чем человек изобрел торпеду.
С такими сравнениями надо обходиться осторожно. Тут все дело в том, кто раньше кого. Вот сравнивают дирижабль с сигарой. Возражений нет. Сигара появилась раньше дирижабля. Но попробуйте заявить, что сигара похожа на дирижабли, и вас вежливо не поймут. Или: очень милое, но слегка устаревшее – "щеки девушек алели, как маков цвет". Но никогда цветок мака не светится девичьим румянцем: маки на земле алели задолго до того, как появились первые девушки.
И вообще – сравнение обратной силы не имеет.
– Елец! – Гена сказал шепотом, как будто что-то еще могло испугать эту рыбу.
Елец ожил, оттолкнулся хвостом, подпрыгнул и передвинулся поближе к воде. Проще всего было подтянуть его за леску, которая торчала изо рта. Но то была первая в жизни рыба Алексея Палыча...
Алексей Палыч повалился на бок и попытался накрыть рыбу ладонью. В этот момент она снова подпрыгнула и забилась, приближаясь к воде с каждым движением. Все произошло так быстро, что Гена не успел вмешаться. Алексей Палыч извивался на песке, молотя ладонью по берегу, а рыба уходила.
Этого Веник вытерпеть не мог. Он прыгнул и схватил рыбу у самой воды. Поначалу у него не было никаких дурных замыслов: он просто хотел помочь удержать то, что не имело права убегать от хозяев. Сначала он держал рыбу поперек туловища и преданно помахивал хвостом. Но постепенно язык его ощутил съедобность ельца.
Обычно собаки сырой рыбы не едят. Нормальные собаки и в нормальных условиях. Но кто знает, сколько дней голодал Веник. Да и от ребят ему пока перепало немного. В общем, Веник понимал, что добыча не его, но голод оказался сильнее совести. Слегка отвернувшись, делая вид, что все свершается помимо его желания, он развернул рыбу языком и дослал ее в пасть.
– Отдай! – закричал Гена.
Веник все понял, но выбрал середину. Не проглотил, и не отдал. Конец жилки торчал из пасти; вид у Веника был, как у человека, который набрал в рот воды и почему-то стесняется ее выплюнуть.
– Говорят – отдай! – снова крикнул Гена. – Ты же крючок проглотишь, дурак.
Веник, сжав челюсти, молотил хвостом по земле. Весь вид его говорил о том, что он готов к услугам, но не понимает, из-за чего такой шум. Конечно, тут было что-то такое блестящее... Но куда оно делось? Гена подбежал к собаке и попытался разжать челюсти. Веник заворчал, намекая на то, что дружба дружбой, но лазать руками в рот не положено. Кому какое дело, что у собаки внутри.
– Кусит, – предостерег Алексей Палыч.
– Ну да... – отмахнулся Гена. – Он знает, что не его.
Веник наморщил нос, обнажив клыки. Но хвост по-прежнему совершал дружелюбные колебания. Видно, Веник понимал: тяпнуть-то всегда не поздно, а вот что будет дальше?
Челюсти собаки мелко дрожали, приоткрываясь.
Алексей Палыч потянул за жилку. Но рыба была заглочена головой вперед. Она встала поперек. Веник сделал судорожное глотательное движение, и все вернулось на свои места.
– Тяните за хвост!
Не понимая, но подчиняясь, полагая, что есть какие-то особые приемы извлечения рыбы, Алексей Палыч дернул Веника за хвост. Челюсти сжались, пальцы Гены остались в собачьей пасти.
– Рыбу – за хвост!..
Встав на колени, обхватив одной рукой Веника за шею, Гена снова раскрыл челюсти. Алексей Палыч, мысленно простившись с рукой, сунул два пальца в глубину глотки.
Этого Веник уже не мог вынести.
– Х-ха, – произнес он, и несчастный елец вылетел из его пасти. Веник с укоризной смотрел на своих мучителей. "Ну что, жмоты, говорил его взгляд, – добились? Жрите теперь сами..."
Гена извлек крючок из многострадального ельца. Теперь елец не то что на уху, и на показ не годился.
– Возьми. – Елец шлепнулся возле собаки.
"Как бы не так, – сказал им собачий взгляд. – Понравилось в пасть лазать..."
Затем Веник задрал над ельцом заднюю ножку и проделал обряд, который в переводе с собачьего означает "если не мне, то и не вам".
Потом Веник удалился. Хвост его уныло болтался.
– Еще будем ловить? – спросил Алексей Палыч.
– Хватит, наверное, – сказал Гена. – Наши уже встают.
– Слушай, Гена, я хочу тебя спросить: как вы готовились к походу? Это, наверное, очень серьезная подготовка?
– Обыкновенная. Сначала теория, потом учились ориентироваться, ходили по азимуту. Весной, на каникулах, были сборы. Соревнования: кто быстрей поставит палатку, разожжет костер...
– В общем, в лесу ориентироваться умеете?
– Элементарно.
– И сумеете выйти куда надо?
– А куда надо? – спросил Гена.
– Вот это и меня интересует.
– На карте было помечено. Только она пропала.
– Тебе это не кажется странным?
– Ничего, – сказал Гена. – Куда-нибудь выйдем. Не маленькие.
– Кто с вами занимался?
– Елена Дмитриевна.
– Вот эта самая?
– Какая же еще? Другой у нас нет.
Расспрашивать дальше о Лжедмитриевне Алексей Палыч не стал. Кажется, копия была сделана на совесть.
– А можно мне вас спросить?
– Пожалуйста, – сказал Алексей Палыч, догадываясь, о чем будет вопрос.
– Как вы к нам попали?
– Просто прибились, как Веник, – попробовал отшутиться Алексей Палыч.
– Я серьезно... – сказал Гена.
– Лже... гм... Елена Дмитриевна нас пригласила.
– Зачем? Раньше она ничего не говорила.
– Знаешь, Гена, – сказал Алексей Палыч, стараясь придать своему лицу самое честное выражение, – твои вопросы вполне справедливы. Но у меня на них нет ответов. Или скажем так: они есть, но лучше бы их вообще не было. Тебя устроит такое объяснение?
Гена пожал плечами:
– Не хотите говорить, не надо.
– А ты спроси у Елены Дмитриевны, – нашелся Алексей Палыч.
Это была неплохая идея. Правду Лжедмитриевна тоже сказать не может, вот пускай сама и выкручивается. Во всяком случае, сочинять для этих ребятишек какую-то легенду Алексею Палычу не хотелось.
– Неудобно, – сказал Гена.
– А у меня удобно?
– Нормально, – сказал Гена, – ребята к вам хорошо относятся, хоть вы и старый.
– Неужели я такой уж старый? – якобы небрежно спросил Алексей Палыч.
– Для такого похода, – уточнил Гена.
Алексей Палыч уже не слегка, а вполне серьезно встревожился, ибо дело касалось проблемы, которой до сих пор он не замечал. Среди своих знакомых он считался вполне молодцом, а в кулеминской бане его даже часто просили: "Подвиньтесь, молодой человек".
– Прости, пожалуйста, – сказал Алексей Палыч, – но я кое-что читал, и мне известно, что Жак Кусто до сих пор ныряет с аквалангом. А ведь ему около семидесяти лет.
– Я тоже читал, – сказал Гена.
– Интересно, – без всякого интереса сказал Алексей Палыч, – а сколько, ты думаешь, мне лет?
– Тоже, наверное, вроде этого.
– А сколько лет твоему отцу?
– Откуда я знаю...
– Странно, – сказал Алексей Палыч. – У вас дома справляются дни его рождения... Наверное, бывают гости... поздравляют... Ведь говорят, сколько ему лет?
– Откуда я знаю... Меня за стол не сажают.
– Но все-таки: тридцать пять или сорок?
