Счастливый покойник - Анна Александровна Шехова

бумаг выдавал, что грабитель изучает книги и письма Ульяны Гривовой. Феликс Янович подумал, что вдова купца безусловно права – этот вор явно интересовался не ассигнациями и золотыми побрякушками.

Начальник почты ощущал себя безмерно странно, но при этом – удивительно спокойно и сосредоточенно. Такое состояние всегда находило на него на экзаменах – что в гимназии, что в кадетском корпусе, где он имел несчастье проучится два года. Накануне испытаний он мог испытывать страшную нервозность и возбуждение – не спать, терять аппетит, покрываться потом и красными пятнами – что особенно раздражало его отца, который любые видимые проявления волнения считал признаком отсутствия мужества. Однако же в тот миг, когда нога Феликса Яновича переступала порог экзаменационного кабинета, на юношу снисходило абсолютное спокойствие и ясность ума: мысли двигались четко и упорядоченно – одна за другой. И все происходящее он наблюдал словно бы со стороны, в большом зеркале. Так бывало с ним и в другие наиболее волнительные и страшные моменты жизни. Сколь бы не было велико волнение накануне, в самый ответственный момент господин Колбовский становился спокоен как монах-отшельник.

Сейчас это отрешенное спокойствие снова снизошло на него. Словно с потолка, он смотрел на собственную сутуловатую и немного нелепую фигуру с кочергой в руках и на бледную, но суровую Варвару Власовну в шали и чепце. Она посмотрела на него и, увидев спокойный ответный взгляд, удовлетворенно вздохнула. Коротким кивком указала на лестницу вниз – пора!

Пока он спускался указанным ранее путем через черный ход прямо в сад, вдова с упорством охотящейся кошки караулила грабителя у дверей. Еще вечером они посчитали, сколько именно минут потребуется ему, чтобы дойти до своего поста под окнами Ульяны. Правда, в полной темноте Феликс Янович едва не подвернул ногу и потерял пару лишних минут, отцепляя от брюк какую-то назойливую щепку. Однако он все же успел выскочить в сад ровно в тот момент, когда наверху Варвара Власовна закричала:

– А ну стой! Стой, бандюга!

Как и было оговорено, она открыла дверь своим заранее приготовленным ключом и вошла. Но грабитель после прошлой ночи был настороже. Едва раздался подозрительный звук, он тут же рванул к окну. Крик хозяйки настиг его уже на подоконнике, откуда он совершил такой же ловкий прыжок, как и в прошлую ночь.

Но на этот раз внизу его поджидали.

Феликс Янович ринулся наперерез грабителю. И лишь почти столкнувшись с ним, понял, что они с Варварой Власовной не учли одной небольшой, но существенной детали. Господин Колбовский был невысоким человеком, далеко не богатырского сложения. Благодаря ежедневным прогулкам, он сохранял заметную худощавость и подвижность. Однако на этом его физические преимущества заканчивались.

Противник был существенно выше ростом и явно крепче – широкоплечий и дюжий. Лицо он скрыл, повязав платок до самых глаз.

Поначалу, увидев идущего ему наперерез почтмейстера, грабитель растерялся и даже рванул обратно к стене дома. Однако быстро разглядел, что враг один и не столь грозен, как представлялось в первый момент. Подняв голову, вор двинулся прямо на Феликса Яновича. Начальник почты предупреждающе поднял кочергу. Впрочем, он не был уверен, что сумеет пустить ее в ход. Грабитель, похоже, понимал это. Поигрывая кулаками, он решительно шел на противника. Наверху истошно кричала Варвара Власовна, в соседних домах зажигались огни, и в какой-то миг Феликс Янович подумал, что грабителю все равно не уйти. Надо только задержать его немного – на несколько мгновений. Собравшись с духом, Колбовский шагнул вперед.

– Не двигайтесь, сударь! – крикнул он. – Оставайтесь на месте, или я вас ударю!

Грабитель остановился. Начальник почты перевел дух – похоже, угрозы подействовали.

Но в этот момент рука вора сделала странное движение, словно он собрался бросить что-то в воздух. Вслед за тем мелькнуло темное пятно – словно летящее яблоко, и в тот же момент дикая, пронзительная боль обожгла голову почтмейстера. Небо над ним засияло нестерпимым режущим глаза светом. А затем словно кто-то набросил на Феликса Яновича тяжелое ватное одеяло, скрывшее все очертания и звуки.

⁂

Свет был болью. Феликс Янович противился этой боли – ему хотелось остаться в глубокой, теплой и такой уютной темноте, словно бы под тяжелым зипуном, которым поверх одеяла укрывала его матушка в детстве, во время зимних морозов.

Но кто-то настойчиво тормошил его, стягивая одеяло, заставляя смотреть сквозь боль.

– Феликс Янович, голубчик?

Голос был знакомым.

Феликс Янович нехотя открыл глаза и увидел испуганное лицо Варвары Власовны. Из-за ее плеча выглядывала бледная Глаша с круглыми от любопытства глазами.

– Ну вот видите, все в порядке, – пробасил еще один знакомый голос сбоку.

Феликс Янович повернул голову, охнув при движении от боли. С безукоризненной невозмутимостью на него взирал Антон Веньяминович Головин, земской врач. Должно быть, его подняли буквально из постели, поскольку одет он был в домашний сюртук с пятнами от кофия. Антон Веньяминович одобрительно усмехнулся.

– А вы, Феликс Янович, в рубашке родились. От такого удара можно было и вовсе не очнуться. Но – как-то вскользь пришлось. Кроме головной боли, других последствий и не будет. А от боли я вам сейчас микстурку выдам.

– Чем меня ударили? – Феликс Янович попытался осторожно ощупать голову.

– Каким-то тяжелым предметом, очевидно, – Антон Веньяминович зевнул.

– Я вам очень признательна за помощь! – Варвара Власовна проникновенно посмотрела на Головина, прижав руки к груди. – Могу просить, чтобы этот инцидент остался в тайне?

– Я всегда соблюдаю врачебную тайну, если речь не идет о нарушении закона, – сухо ответил Антон Веньяминович.

– Да, конечно, – торопливо согласилась Гривова.

И слегка невпопад предложила.

– Может, хотите чаю?

– Нет, спасибо, – Головин снова зевнул. – Меня супруга ждет к завтраку.

Уже уходя, он оглянулся еще раз на Феликса Яновича и, усмехнувшись, поднял брови.

– А вы, господин Колбовский, не промах! Кажетесь тихоней, а на деле-то…

Чудодейственная микстура, выписанная врачом, подействовала через четверть часа. Ощутив, что боль отступает, Феликс Янович тут же поднялся с кровати и начал застегивать мундир. Невозможно было и дальше лежать на кушетке, которая неудачно стояла напротив огромных напольных часов, чей настырный маятник безжалостно напоминал о течении дня. Да и кушетка, к слову сказать, была не столь удобная, сколь изящная – из той модной мебели, которая покупается больше для взгляда, чем для комфорта.

Варвара Власовна принялась бурно протестовать, уверяя, что ему ни в коем случае нельзя вставать, а тем более – покидать дом. И где-то в глубине души Феликс Янович был с ней согласен. Но от одной мысли, как он будет объяснять Аполлинарии Григорьевне свое отсутствие, его бросало в холодный пот. Это не почтенная инфлюэнца, которую можно официально засвидетельствовать врачом, а после покойно лежать в кровати. Несмотря на слова Головина про врачебную тайну, Феликс Янович был уверен, что слухи пойдут. Как в любом провинциальном городе, в Коломне любые секреты просыпались как горох сквозь дырявый мешок и