Счастливый покойник - Анна Александровна Шехова

один из величайших грехов, Ульяна Петровна, – не выдержав, пустился на шантаж Феликс Янович. – Вы-то лучше меня это знаете.

Она чуть помедлила с ответом.

– Да. Но есть грехи более тяжкие.

Вот и все, что удалось от нее добиться. И хотя Феликс Янович счел это фактически признанием, но толку от него было немного.

Павел Алексеевич Щеглов оказался более разговорчивым. Истосковавшись без человеческого общества, а главное – без человеческого отношения, он охотно говорил и делился своими мыслями. Феликсу Яновичу нравился этот упрямый и обычно немногословный человек с умными голубыми глазами и намозоленными широкими ладонями. В нем чувствовалась земная сила и правда того, кто хотя и верует в Бога, да уповает больше на свои руки.

– Гривов Ульяну никогда в грош не ставил, – говорил Щеглов своим хрипловатым низким голосом. – Он вообще бабье за людей не считал – жен своих держал как служанок. А вот сынок был его любимцем. Носился с ним как с писаной торбой. Наследник, опора! А знал бы, чем его наследничек занимается…

– А чем? – удивился Феликс Янович.

Он знал, что Петр Осипович, как взял дело в руки, навел справки обо всем семействе. Федора Гривова в Коломне не любили. Но за что – никто толком сказать не мог. Никаких грехов явных за ним не водилось: не играл, не пил, не куролесил, девок не портил.

– Федор гульнуть любит, – пояснил Щеглов. – И не просто гульнуть, а на широкую ногу. Так, чтобы и карты, и цыгане непременно. И выпить и закусить, да всем показать, кто хозяин. Но отец-то у него строгих правил был. Если бы узнал – три шкуры бы снял!

– И наследства мог бы лишить? – насторожился Феликс Янович.

– Пригрозить точно мог. А то и лишить, если бы Федор не одумался, – сказал Щеглов. – Поэтому в Коломне Федор никогда не гулял. Только в других городах, куда по делам ездил.

– А вы откуда знаете? – спросил Феликс Янович, пытаясь прочесть по ясным глазам собеседника, может ли такой человек, как Щеглов, намеренно очернить человека.

– Так я с ним не раз ездил, – усмехнулся бывший приказчик. – Своими глазами все видел.

– И ничего не рассказали Гривову?

– А мне зачем? – тот пожал плечами. – Это их дела, семейные. А я не ханжа. Федор – молодой парень, кровь бурлит. Вреда с его гулянок никому, кроме него самого, не было.

– А могло быть такое, что отец узнал про его гулянки? – спросил Колбовский.

– Как не могло-то? Шила в мешке не утаишь, – Щеглов пожал плечами. – Федор этого очень боялся – до смерти. Он же сам не великого ума. И хватки у него отцовской нет. Без отцовского наследства он бы не сдюжил.

Глаза у Щеглова были ясные как утреннее небо в летний день. Но Феликс Янович прекрасно знал, что любовь – такая удивительная сила, которая из самых заядлых правдолюбов способна сделать отъявленных лжецов. Начальник почты не сомневался в том, что Щеглов, даже будучи очень порядочным человеком, ради спасения возлюбленной легко бы мог возвести напраслину на Федора. Сам Колбовский сделал бы так же. Но, к сожалению, после такой лжи он сам не смог бы смотреть в глаза ни единому живому человеку, а в первую очередь – той, ради которой солгал. Поскольку его собственное правдолюбие носило болезненный характер и было подобно своего рода душевной напасти.

⁂

Кутилин сидел за столом в своем кабинете и при масляном свете лампы раскладывал пасьянс. Это давнее и тайное увлечение всегда успокаивало его и настраивало на благодушный лад. Но еще в юности товарищи по училищу высмеяли его привычку, сказав, что пасьянсы раскладывают только барышни. Они не убедили его и не заставили усомниться в своей мужественности, но добавили ума. С тех пор прилюдно Кутилин брал карты в руки, только чтобы поиграть в преферанс. А его истинная карточная страсть оставалась тайной – от всех, кроме Колбовского. Феликс Янович настолько был далек от мысли осуждать человека за какие-либо увлечения, безвредные для окружающих, что в его присутствии даже карта ложилась лучше.

Услышав стук в дверь, Кутилин торопливо прикрыл пасьянс газетой. Но увидев вошедшего, расслабился и продолжил дело. Феликс Янович деликатно сел на стул для посетителей, дожидаясь окончания пасьянса.

– Черт! Не сходится, – печально заключил Кутилин, сметая карты.

– Зато у нас в деле может сойтись, – объявил Колбовский.

– У нас? – хмыкнул Кутилин. – Ну, допустим. Выкладывайте.

Колбовский подробно пересказал разговор с Щегловым.

– Ну, Феликс Янович, вы же не так наивны, – расстроенно сказал Кутилин. – Вы должны понимать, что Щеглов это все придумал, чтобы защитить невесту. А даже если не придумал. Ну любил Федор гульнуть. И что с того?

– Они могли поссориться с отцом из-за этого, – осторожно сказал Колбовский.

– Могли, – согласился Кутилин. – А могли и не поссориться.

– Есть еще кое-что, – задумчиво протянул Колбовский. – Я тут после разговора с Щегловым вспомнил. Последнее письмо Федора отцу было не из Нижнего, где он был по делам. А из Самары.

– Точно? – нахмурился Кутилин.

– Совершенно точно.

– И что это, по-вашему, значит?

– Что у Федора были какие-то свои личные дела. Которые он, вероятно, скрывал от отца.

– А если он ездил туда по отцовскому поручению?

– Тогда он не стал бы это скрывать на следствии, – парировал Колбовский. – Он же утверждал, что все время был в Нижнем.

– Чертов пасьянс, – вздохнул Кутилин. – Сдается, мы запутываемся еще больше.

⁂

Федор Гривов был рослым детиной с блинообразной физиономией и жесткими как щетина волосами. Его маленькие серые глаза были пустыми, как осколки разбитой бутылки. Однако речь выдавала, что он далеко не так глуп, как стремится казаться. Образ недалекого малого был опробован Федей еще в детстве и оказался удивительно удобен – как домашняя фланелевая рубаха. Именно в этом образе старательного, но глуповатого мальчика он был особенно приятен взрослым. Притом отец всегда знал, что его Федька не дурак, и не боялся доверять ему дела. Он по достоинству оценил лукавство сына, который под видом милого дурачка клянчил деньги у богатых, но сердобольных покупательниц или у собственной скупой тетки.

Однако Кутилин довольно быстро распознал это незамысловатое притворство. Поэтому с ходу взял Федора в оборот – жестким блефом. Пришлось сделать вид, что у них есть совершенно неоспоримые доказательства того, что он был в Самаре, а не в Нижнем. И потребовать объяснений как самого факта, так и его сокрытия. Федор быстро сообразил, что выкрутиться и наплести про отцовское поручение не выйдет.

– Вы были близки к истине, – рассказывал тем же вечером Кутилин Феликсу Яновичу. – Он действительно тайком поехал в Самару перед возвращением в Калугу. Потому что крупно проигрался в карты. Так крупно, что папаша ему бы этого не спустил.

– И он поехал к тетке занимать денег? – догадался Колбовский.

– Именно! Нелепо, но весьма правдоподобно, – сказал Кутилин, как накануне извлекая колоду. – Вы были правы в том, что он имел все основания опасаться