Сказание об Агапито Роблесе - Мануэль Скорса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько минут с пистолетами в руках полицейские ворвались в клуб. Они явились как раз вовремя.
– Руки вверх!
– В чем дело?
– Все к стене, черт побери! – крикнул сержант Астокури.
– Вы что, не видите, здесь ваш начальник? – сказал нахальный шулер.
– С вашего позволения, господин младший лейтенант, азартные игры запрещены. Я по закону обязан приступить к конфискации. Прошу вас не препятствовать изъятию суммы, являющейся доказательством состава преступления.
Полицейские четко выполнили свои обязанности, они конфисковали 53 512 солей, каковая сумма привела в изумление самих шулеров, ибо банк не превышал 25 тысяч. Без гроша в кармане отправились шулера в кутузку, откуда вышли лишь через двадцать четыре часа, получив весьма строгое внушение от сержанта Астокури. Младший лейтенант спал мертвым сном. На другой день, в час дня, он явился в управление. Еще из-за дверей услышал он звуки печального вальса. Во дворе Мака, окруженная генералами, пела о безнадежной любви. У младшего лейтенанта пересохло во рту. Он повернулся к сержанту Астокури.
– Как вы посмели арестовать эту даму, сержант?
– Сеньорита Альборнос обвиняется в оскорблении судебных властей, – пробормотал, запинаясь, Астокури.
– А вы и все остальные сукины дети, что живут в этом городе, обвиняетесь в оскорблении Красоты. Исчезни, окаянный!
Младший лейтенант поклонился.
– Сеньорита Альборнос, я прошу вас простить этих наглых глупцов, которыми я имею несчастье командовать.
Один из полицейских был отправлен с заданием доставить в управление утку с рисом и музыкантов. К вечеру веселье вышло из берегов. В шесть младший лейтенант послал за шампанским Ла Фури. В семь приказал очистить помещение. Остались только сам Младший лейтенант, Мака и ее генералы. Но тут история покрывается мраком. Одни утверждают, что при допросе обвиняемой младший лейтенант Тарамона стремился «увидеть истину во всей ее неприкрытой наготе», другие же говорят, что поскольку младшему лейтенанту «решительно нечего было скрывать», то обнаженную истину демонстрировал именно он. Так или иначе бесспорно одно: воспользовавшись растерянностью младшего лейтенанта, Мака переоделась в его форму и ускользнула. «Ибо иначе как же объяснить тот факт,, что преступница в мундире, фуражке и шинели лейтенанта полиции села на катер и направилась в Успачаку? Ведь для того, чтобы одеться, надо сначала раздеться, или чтобы раздеться, надо одеться». Младший лейтенант Тарамона целые дни ломал себе голову, не в силах понять, каким образом заключенная оказалась одетой в полицейский мундир и зачем явилась в таком виде в комендатуру 21-го военного округа с жалобой на «попытку соблазнить начальника полицейского отряда». Полковник Салата действовал решительно – жалобу он разорвал, а Маку пригласил почтить своим присутствием праздник по случаю дня рождения его тещи. О том, что произошло в ту ночь, забыть невозможно, даже если доживешь до глубокой старости.
Глава двенадцатая
О том, какая беда может приключиться с человеком, который думает, будто 28 Июля бывает 28 июля
Исаак уговорил своего брата Хулио, что 28 Июля необходимо спраздновать именно 28 июля. Поначалу Хулио Карвахаль.
– Видишь ли, Исаак, сейчас у нас декабрь две тысячи сто девяносто второго. Весь Уараутамбо готовится к встрече Нового года. Сам отец Часан собирается служить рождественскую мессу в церкви Янауанки.
Исаак заглянул в старый календарь.
– Сейчас июль тысяча девятьсот шестьдесят второго. Через две недели – День Независимости. Именно двадцать восьмого ты должен отпраздновать двадцать восьмое!
Хулио не понимал.
– Сколько у тебя учеников?
– Тридцать.
– Устрой с ними парад по случаю 28 Июля.
– Ладно, братец.
– Ты понял?
– Понял, братец.
Хулио Карвахаль работал учителем в школе Уараутамбо. Слуги поместья, видно, умели вкусно готовить – как-то раз они угодили судье Монтенегро, он пришел в хорошее настроение и приказал открыть школу. Пеоны думали, что приказ этот долго еще пролежит на утверждении, но по неведомым причинам судья не только выстроил школу, но даже нанял учителя – Хулио Карвахаля, уроженца Янакочи, дрожавшего прежде от холода в школе Хупайкочи.
– В Уараутамбо ты будешь есть мясо и пить молоко, – обещал Арутинго Хулио. В конце концов он уговорил его перебраться в поместье.
– А какое жалованье, дон Эрмихио?
– Тебе дадут участок земли, можешь сеять, что хочешь, можешь завести овец, кур.
– А жалованье, дон Эрмихио?
– Триста в месяц.
– Я работаю в Хупайкоче, и государство платит мне четыреста.
– В Хупайкоче каждый день выпадает снега на метр глубины. А в Уараутамбо солнышко светит.
– Это верно, дон Эрмихио.
– Сколько тебе надо времени, чтобы добраться из Хупайкочи в Янакочу, повидаться с семьей? Два дня. А из Уараутамбо до Янакочи – несколько часов.
Очень удивился Хулио, когда приехал в поместье: жители встретили его необычайно радостно. Они ведь совсем не видели новых людей. Ни один человек, кроме гостей судьи, не мог похвастаться, что побывал в мрачном господском доме, построенном на развалинах древней крепости инков и окруженном лачугами пеонов. Жителям Уараутамбо запрещено было выезжать за пределы поместья, вот и смотрели они на учителя во все глаза – он был из другого мира. Судья приказал начать занятия в старом заброшенном сарае. Здесь Хулио Карвахаль и собрал первых своих учеников. Он достал книгу, взволнованно принялся рассказывать об освобождении Перу, потом прочел торжественную речь Сан-Мартина Освободителя. Дети смотрели на него, потрясенные. Самый храбрый решился наконец взять в руки книгу. Поднес ее к уху.
– Ты что, сынок?
– Хочу услыхать голос, – отвечал малыш.
Карвахаль вздрогнул. Более четырехсот лет назад в Кахамарке инка Атауальпа точно так же был поражен при виде «говорящей бумаги». На следующий день Хулио Карвахаль начал учить детей грамоте. В то время даты еще существовали. Тридцатого числа Хулио отправился в господский дом получать свое жалованье. Его угостили крольчатиной в пикантном соусе и щедро налили чичи. Прошел еще месяц, Хулио снова явился за жалованьем и получил жареную курицу и еще больше чичи. На третий месяц ему выдали мешок кукурузы. На четвертый – Хулио осмелился обратиться к самому судье.
– Простите, доктор.
– Что тебе, сын мой? – добродушно отвечал судья.
– Дело в том, что… что…
– Не бойся, говори прямо. Или ты тоже думаешь, будто я людоед?
– Дело в том, что… что…
– Ты недоволен чем-либо? Может, кто тебя обидел, так я его сию же минуту в колодки засажу.
– Я… я… у меня денег нет, а поскольку вы – прошу прощения, я нисколько не хочу вас обидеть, – вы должны мне за три месяца, вот я и думал…
– Ты хочешь получить деньги?
– С вашего разрешения, доктор.
– Напрасно ты хочешь взять свои деньги, Карвахаль. Я знаю, что тебе должны за три месяца. Зачем тебе деньги? Ты их истратишь, и все тут. Разве не лучше, если я их сберегу, а в конце года отдам тебе все сразу?
– А что же я буду есть целый год, доктор?
– Я велю, чтоб тебя кормили по очереди. Тебе это ничего не будет стоить, и в конце года ты получишь целую кучу денег.
Существует такой обычай: человека, который оказывает выдающиеся услуги общине, кормят все ее члены. Если у кого учатся в школе трое сыновей, он обязан три раза в месяц кормить учителя. У кого двое – два раза в месяц. У кого один – один раз. А зачем человеку деньги? Чтобы кормиться! Ильдефонсо Куцый распределял очередность, арендаторы с радостью кормили учителя. Так и прожил Хулио Карвахаль целый год. Поскольку, по его расчетам, приближался Новый год, Хулио надел свой единственный костюм, повязал единственный галстук. И отправился поздравлять доктора. Он уже предвкушал в мечтах, как доктор даст ему целую кучу денег. Судья благосклонно принял поздравления, когда же разговор коснулся жалованья, он поднялся с резного, черного дерева кресла и открыл ящик шкафа, тоже черного. Вынул большую пачку ассигнаций и положил на стол.
– Вот твои три тысячи шестьсот солей. Если хочешь, можешь взять их, только я тебе не советую это делать. На будущий год у тебя будет семь тысяч двести солей.
– Семь тысяч двести?
Доктор рассмеялся.
– Тоже мне учитель! Ты что, считать не умеешь? Ровно вдвое, сын мой. И все сразу. Ну, как ты решаешь? Возьмешь или пусть дальше копятся?
Богатство, дом, земля – все это так близко, перед глазами, словно уже под рукой!
– Пусть у вас останутся, доктор, – сказал Карвахаль.
– Давай-ка выпьем по маленькой, Хулио. Мне надо кое-что тебе сказать.
– Слушаю вас, доктор.
– Я доволен твоей работой. У тебя, я слышал, дочка родилась. Если нужен крестный отец, я очень рад с тобой покумиться.
Учитель Карвахаль тяжело вздохнул – он вспомнил ту пору, когда время еще существовало и когда носить фамилию Карвахаль не считалось тягчайшим позором.
