Чистилище - Захар Петров

Вера слушала Второго Следователя в пол-уха. Этот человек сыграл важную роль в её судьбе, дважды спасал ей жизнь, но сейчас он казался ей таким же одержимым, как цестоды, Жанна, генерал Дайнеко. Он был предан служению Закону, но закон умер вместе с Республикой, которая умерла вместе с Советником. И он обречён на бессмысленную войну со всем Муосом… Следуя ходу своих мыслей, Вера вынуждена была признать, что она стала равнодушна к тому, чем она занималась до сих пор. Испытывая уважение к самоотдаче и профессионализму этих воинов Закона, не собиравшихся отступать от своего дела даже когда всё вокруг рушилось и горело, то, чем они занимались, стало для неё совершенно чуждым. Как может быть абсолютно правильным и имеющим неоспоримый смысл служение государству, во главе которого стоят преступники и маньяки? Она всю свою жизнь искала Истину и, казалось, нашла её в работе следователей – непреклонных искателей истины. Но если их порою использовали, как марионеток, если то, чему они служили в значительной части оказалось фальшью, значит эта истина не является абсолютной? А раз истина не абсолютна – значит она не может быть истиной. А это вопит о том, что она в очередной раз ошиблась и занималась не тем, чем должна была!

- Начсот, я не пойду с вами.

- Первый Следователь, что вы имеете в виду?

- Начсот, я должна закончить расследование дела по обвинению главы психологической службы.

- Первый Следователь, дело закрыто.

- Начсот, дело может быть закрыто только тогда, когда сформулирован и приведен в исполнение приговор и по результатам расследования подан рапорт на имя Начсота. Я вам не подавала рапорт.

- Первый Следователь, что вы собираетесь расследовать по делу руководителя психологической службы?

- Начсот, я собираюсь идти на каторгу «Динамо» и расследовать обстоятельства незаконного заточения преподавателя вневедения из Университета. И я намерена его освободить…

Начсот резко остановился. Он схватил Веру за руку и развернул к себе. В темноте лишь глаза Начсота едва блестели, но Вера чувствовала, как эти глаза и в этом мраке сверлят её насквозь. Она бы не удивилась, если бы новый Начсот обвинил сейчас её в нарушении присяги следователя, выразившемся в поддержании личных связей, злоупотреблении служебным положением и куче других преступлений, наказуемых Законом Республики, тут же бы её приговорил и привёл приговор в исполнение. Это было бы естественно и, пожалуй, справедливо с точки зрения Начсота и самой Веры, если бы она со стороны наблюдала эту ситуацию месяца два назад. Но Начсот неожиданно произнёс не характерным для него тёплым голосом:

- Первый Следователь, направляйтесь на каторгу «Динамо», расследуйте там то, что считаете нужным, и быстрее возвращайтесь…

Как бы Вера хотела, чтобы он сейчас назвал её по имени или хотя бы перешёл на «ты», но это было бы слишком много для этого человека.

XIII. КРАХ

1.

Географический центр Минска почти совпадал с центром административным. Площадь Независимости с системой правительственных зданий, здание администрации Президента, строения КГБ и МВД, Университет, железнодорожный вокзал, министерства, городские управления и важные административные здания теснились на достаточно ограниченной территории. Многие из них обладали построенными ещё в послевоенные времена бомбоубежищами и бункерами. Не смотря на то, что последним Президентом к атомной войне готовился весь Минск, наибольшие вложения, более скорое и добросовестное их использование пришлось как раз именно на самые проверяемые объекты – те, которые были поближе к Администрации Президента. Именно здесь была самая плотная система подземных благоустроенных помещений жилого и специального назначения; именно здесь находилась самая густая сеть коммуникаций; тут же была построена подземная геотермальная электростанция.

После Последней Мировой этот густой клубок обитаемых подземных пустот включал президентский бункер, бункера Штаба, Университет, электростанцию, Шлюзовую, ещё несколько десятков больших и малых бункеров, в которых размещались Инспекторат, лаборатории, самые важные мастерские, общежития элиты Муоса. С чьей-то лёгкой руки этот самый густонаселённый район Муоса был назван Ульем.

Ещё в эпоху Центра в Улей допускались те, кто имел статус не менее УЗ-5. После Революции цифирная градация граждан была упразднена, но простому смертному доступ в Улей был по-прежнему закрыт. Многочисленные входы в эту внутреннюю систему коммуникаций охранялись. Ещё Главный Администратор, став добровольным затворником, начал вялотекущие работы по отделению Улья от основного Муоса. Прознав о грядущем Крахе, Жанна через Советника осуществляла проект полной изоляции Улья. Все выходы на Поверхность, кроме Шлюзовой, были заварены, замурованы и замаскированы изнутри и снаружи. Почти все подземные ходы и туннели, ведущие в Улей, также были замурованы или завалены. В трёх оставленных строились мощные железобетонные двери, а также монтировалась система экстренного обвала, которая должна была закупорить и эти проходы в случае если двери снаружи всё же будут взломаны.

Одновременно со строительными работами, осуществлялся завоз из поселений огромных количеств сушёного картофеля, зерна, копчёного мяса, медикаментов, льняной ткани, которыми заполнялись многочисленные склады Улья. Эти приобретения делались за счёт непомерных налогов, установленных поселениям Инспекторатом. На работах по ограждению Улья от внешнего Муоса задействовались каторжане и рабочие со всего Муоса. Причём с последними расплачивался станок, штамповавший ничем не оправданные муони только для Инспектората, порождая пока ещё не очень заметную инфляцию.

По планам официального руководителя психологической службы и неофициального главы всей Республики, в день Краха, последние входы должны были быть закупорены, и Улей остался бы выживать сам по себе со своими припасами, своей электроэнергией, своими мастерскими. Жители Улья могли бы даже после истощения продовольственных запасов долгое время обходиться без выходов на Поверхность благодаря обширным оранжереям, освещаемым электроэнергией, в избытке производимой электростанцией, которая будет работать теперь на Улей.

У поселений, оставшихся вне Улья, лишённых центрального управления, электроэнергии, производственных мощностей и научных кадров, шансы на выживание были на порядок меньше.

2.

Вера почувствовала неладное, ещё когда подходила к двери каторги. Её обаяние безошибочно идентифицировало запах крови и горелого мяса. На входной двери поверх блеклой трафаретной надписи «Каторга «Динамо» свеже нацарапаны изображение черепа и надпись «Смерть всем!».